Мама молчала.
Хоть глаза свекрови были закрыты, я чувствовала, что она все слышала. Ведь впервые за день перестала стонать от боли.
«Доча, как дела? Все хорошо? Пропала что-то», – отправила сообщение младшей дочери Бахытгуль, пока сидела рядом со спящей, время от времени постанывающей свекровью.
Далида почти год училась в Вене на юриста. Разлука с семьей – само по себе серьезное испытание для ребенка, но, когда вокруг ни знакомых пейзажей, ни родного языка, это сложнее вдвойне. Новость об онкологии отца, его внезапная смерть, о которой она узнала из публикации родственницы в Facebook[184], а теперь еще и любимая бабушка, жизнь которой утекала на глазах.
Далида очень сблизилась с бабушкой за прошлый год. Они жили вдвоем в Павлодаре, пока дочь оканчивала школу. Далидуша не захотела переводиться в Шымкент в выпускном классе, и мы пошли ей навстречу. Да и ажека поддержала:
– Баланы ойласандаршы, обал болды ғой, достарымен бірге бітірсін[185].
Вообще, бабушка защищала внучку при любом случае, и даже когда та покрасила волосы в огненно-красный… под цвет лица отца, вынужденного принимать ребенка со всем его самовыражением. Марат по-настоящему пытался это сделать, и вроде бы у него даже получалось, особенно когда Бахытгуль строго смотрела на него, не давая вырваться «неэкологичным» комментариям наружу. Но однажды все же разразилась гроза! Алихановы сидели в кафе, когда Далида, потеряв обычную бдительность, поделилась, что красные волосы надоели, пришел черед фиолетовых. Как завелся тогда отец! Он уже не видел взглядов Бахытгуль, не чувствовал ее пинков под столом, не обращал внимания ни на людей вокруг, ни на готовых провалиться под землю четверых взрослых детей, которые пытались делать вид, что с ним незнакомы. Три месяца «мудрого» молчания в ожидании, что дочь-подросток перебесится и перекрасится обратно, провалились в тартарары!
– Фиолетовый! Фиолетовый! – кричал отец, наливаясь теперь уже фиолетовым цветом.
«Ты ничего не понимаешь! Живешь стариковскими понятиями! – кипятился и про себя отвечал подросток, не смея поднять глаза на отца. – Ажеку бы сюда, была бы на тебя управа! Даже она, в восемьдесят лет, не хейтит за внешность».
Если начистоту, Тұраш апа не то что не хейтила, она, кажется, и заметила-то через несколько дней.
Ажека в целом была открыта всему новому. С детским любопытством пробовала куриные крылышки KFC, которыми ее как-то угостила внучка, да так они ей понравились, что регулярно давала пенсию и просила:
– Закажи КРЫЛА! И какао, если хочешь. – Бабушка была уверена, что малышка Далида, пока готовится к экзаменам по немецкому языку, пьет не по четыре чашки капучино в день, а по четыре порции безобидного сладкого какао.
– Хорошо, что ты не увидел, как она проколола нос, Марат, – хмыкнула Бахытгуль, разглядывая фото дочери, присланное в ответ на материнское сообщение и подписанное: «На уроках. Все хорошо, а у вас? Ажека как?»
Женщина улыбнулась, вспомнив, как недавно, впервые после пирсинга Далиды, они все вместе отправились на могилу к Марату. Вдруг, откуда ни возьмись, над ними стал кружить огромный грозный орел.
– Кажется, это папа, – улыбнулся во весь рот Төрехан, – ты взбесила его даже там. Сейчас как вцепится в твой пирсинг.
И все расхохотались.
Бахытгуль чувствовала, что Далиде приходится несладко, и даже не из-за учебы. Недавно, увидев потухший взгляд ребенка, нехотя собиравшегося на лекции в новом семестре, она даже предложила дочке бросить учебу. Женщина поймала себя на мысли, что не слышала от обычно лучезарной Далиды ни о друзьях, ни о преподавателях, ни о жизни вне лекционных залов. Кто знает, может, за всей ее смелой внешностью скрывалась маленькая девочка, которая вот так растила внутри себя стержень? Как бы то ни было, Бахытгуль знала одно: она должна заменить детям надломленное потерей отца крыло. И дать им воспарить высоко над облаками.
8 октября
Свекровь ушла к Марату.
Последний месяц она страдала особенно сильно, стонала каждую ночь. Но сегодня была очень тихой. Временами, правда, бредила во сне: то приветствовала маму, то говорила с сыном.
Свекровь убил не рак, а кажется, тоска по Марату.
15 октября
Когда дочери взрослеют, вопросы у них становятся другими. Сегодня Дина спросила о свекрови не как о любимой бабушке, а как о женщине. «Ажека работала или всегда была дома?», «Ажека тебя не обижала, как келiн?», «А ты не ревновала папу к ней?»
Я задумалась. Хотелось же быть честной с дочкой. И ответила, что первое время очень ее боялась. Что совет по хозяйству воспринимала как жесточайшую критику, бывало, что обижалась, но ни разу ей не ответила. И что первое время ревновала, когда муж сначала обсуждал дела на работе или быт с мамой. Но по-женски, а может, по-матерински ене всегда была за меня.
Мы встречались уже год, когда мама Марата решила, что нам пора пожениться, и сказала, что не дело ходить годами. Молодые, мы и вправду могли еще несколько лет гулять по кинотеатрам и паркам. Она взяла номер телефона моей мамы и сообщила, что в ближайшее время приедут свататься. Так, в конце февраля тысяча девятьсот девяносто первого года, захватив с собой друга отца – дядю Алика – и нағашы[186] из Гурьева, поехала в Кызылорду. Свекровь так очаровала маму, что уже через неделю родственники устроили қыз ұзату[187], и я покинула отчий дом с Маратом, его братишкой и их дядей.
Единственное, что огорчало маму, было то, что я уезжала далеко от дома.
Так и случилось. Расстояние между Аксу и Кызылордой стало причиной того, что я все меньше общалась с мамой и все больше со свекровью, перенимая уклад жизни Алихановых, правила и обычаи их дома.
Именно ене научила меня гостеприимству. Для любого гостя в любой час в доме Марата ставили чайник и накрывали на стол. В серванте стояли хрустальные вазочки, по которым заранее были разложены конфеты, а в морозильнике хранились пельмешки свекрови. В моем отчем доме гости приходили только по приглашению, а в доме Марата они бывали постоянно. Может, дело было в должности отца, может, в радушном приеме матери, но именно к гостям то ни свет ни заря, то ближе к ночи я привыкала очень долго. Но наконец поняла, что втолковывала мне свекровь. «Қонақ келсе, құт келер»[188].
Мама Марата воспитывала нас не только прекрасными хозяйками, но и всячески поддерживала наше стремление к образованию и овладению профессией. Не имея специальности, она была хваткой, поэтому работала и в школе, куда ходили сыновья, и заведующей складом на хлебокомбинате. Потеряв кормильца-мужа, она не сломалась, а устроилась комплектовщицей на железную дорогу: шила до пенсии постельное белье и так поставила на ноги четверых детей. Потому, когда я, не окончив еще мединститут, пришла в дом свекрови, да еще родила Тұрсынай, она взяла на себя все заботы о внучке. Уезжая в Актюбинск, я оставляла полугодовалую дочь на ене, которая вставала к девочке по ночам, качала ее на руках, да и днем не спускала с нее глаз. Именно әжека научила Тұрсынай читать уже в три года…
Поразмыслив, я искренне ответила дочке:
– Ваша әжека была сильной и справедливой женщиной. И она воспитала в сыновьях уважение к женщинам.
5 ноября
Сегодня получила воспоминания Марат аға[189]. Слезы навернулись от прочитанного. Маке всегда был творческим человеком, какие проникновенные песни он пел, как уговаривал Марата записать свое исполнение. Но мой Марат не хотел, отказывался. Не любил он выскочек и сам не хотел таким казаться. Ведь пел он только для близких, когда того требовала душа.
– Как жаль, что ты так ничего и не записал, Марат. Как мне хотелось бы еще хоть раз услышать «Сағыныш сазы», которую ты пел для меня в последнее время.
Сағыныш сазы сен едің,
Ғашықтың бірі мен едім.
Армандай асыл ақ гүлім,
Өзіңді аңсап келемін.
Арманым неткен көп еді,
Асудай асу бел еді.
Жанымда ұйықтап жатсаң да,
Түсімде сені көремін.
Қысылып жаным, жүрегім күйіп
Жүре алмаспын, жаным, сені өзгеге қиып.
Қарашы маған күлімдеп көзің,
Жасыңды тыйып, жасыңды тыйып.
Біреулер келер, біреулер кетер,
Сонда, жаным, сен болмасаң қасымда егер,
Нұр шашқан күндер, жұлдызды түндер,
Бәрі де бекер.
Көзіңнен ыстық жас тамар,
Көрмейді бірақ басқалар.
Тауылса жасың егер де,
Су алар мәңгі жас жанар.
В жизни встречаешь много красавиц,
Но сердце на них никак не откликается.
Оказалось, что вся моя мечта —
Сделать счастливой только тебя.[190]
И Марат аға пишет, как однажды все же уговорил Марата спеть «Русское поле» перед всей Генеральной прокуратурой. А я вспоминаю, как он впервые спел для Марат аға и как их сблизила общая любовь к гитаре и музыке. Кажется, Марат организовывал в Баянауле отдых для коллег из Генеральной прокуратуры. У меня на руках была грудная Далидуша, и я не смогла поехать. Тогда он, оставив мне на подмогу Тұрсынай, забрал с собой Дину.
Много лет спустя Маке рассказывал, как его подкупила отцовская нежность к дочери. Как он увидел, что Марат, возившийся то с костром, то с угощениями, не забывает и о Дине, которая, к слову, казалась такой маленькой и хрупкой по сравнению с мужчинами в компании, но не капризничала и послушно просидела весь вечер возле отца. А отец пел под гитару и время от времени улыбался засыпающей девочке.