Гизат Хамзаулы присел на ближайший пуфик, открыл первую страницу и прочитал предисловие длиной в одну строчку:
Все совпадения с реальностью случайны, кроме моей любви к көке.
«Қазақтарда мама-папа деп айтпайды[19]. Көке от слова "көк" – это синева, небо, а отец по значимости для ребенка как небо», – вспомнил он, как объяснял маленькой дочке, почему у всех есть мамы и папы, а у нее – мама и көке.
И вот он держал в руках открытую книгу Мариям и шептал теплое детское слово.
Повесть была написана в жанре дневника: за детскими неумелыми заметками следовали бойкие подростковые записи, а потом и трогательные признания взрослой женщины.
Дневник, мне 13 лет
Мы переехали в Шымкент, на улицу Лескова. У нас большой дом и даже маленький бассейн. Мне тут нравится, у меня много друзей. Я люблю играть в «мяч через трубу». Я всегда хочу попасть в команду Севары из дома на углу. Она сильная и классно кидает мяч, надо только в это время присмотреть за ее братиком!
А еще я люблю играть в казаки-разбойники, как стемнеет. Так прятаться в кустах легче. Обычно мы играем девочки против мальчиков. В последний раз моя подружка придумала хитрый пароль – «поцелуй». Если пацаны поймают и будут «пытать», мы скажем кодовое слово, а они будут думать, что надо целовать. Это очень смешно.
Вообще, на улице я нравлюсь многим мальчишкам. Они постоянно подсовывают письма с признаниями в любви под ворота, а иногда пишут слюной прямо на двери. Мне стыдно, потому что в эти двери, между прочим, заходит и мой папа.
Как-то мы играли в казаки-разбойники, и мальчик по имени Адик схватил мою подругу и начал «пытать», чтобы та выдала кодовое слово. Я выбежала из тайника и заступилась за нее, а хулиган толкнул меня в куст крапивы. Я не заплакала, хотя очень хотелось. Вся ужаленная, выбралась из кустов и поспешила домой с мыслью: «Не побегу! Не дождешься!»
Когда я с ревом забежала домой, көке решил поговорить с родителями Адика. Я повела его в конец улицы, где находился дом этого хулигана.
Потом көке вышел и коротко сказал, что Адик больше не подойдет, и спокойно направился домой. Я, радуясь, вприпрыжку бежала позади него. Хоть так и не решилась взять его за руку.
Я так гордилась, что у меня есть грозный, немногословный, непобедимый защитник – отец, что, честно говоря, хотела сразу обойти еще несколько домов, где жили хулиганы, которые обижали моих подружек.
Я хочу, чтобы он знал, что, пусть мне неловко с ним в одной комнате, но, пока он на одной со мной Земле, мне ничего не страшно.
Дневник, мне 16 лет
Я обидела көке. Мне так плохо. Он стал какой-то грустный. Не смотрит в глаза. Наверное, ненавидит. Зачем я огрызнулась при водителе? И мама сказала, что так нельзя. Блин, он меня простит? Напишу ему письмо, объясню, что просто он достал с этим «қазақша сөйле»![20] Ненавижу «күй»[21], «айтыс»[22], это его «қанша орысша сөйлесең де, орыс болмайсың!»[23]. Даже не похвалил, что я выиграла олимпиаду по географии! «Қазақша! Қазақша!» Не видит ничего, кроме казахского языка! Ненавижу! Если я умру, будет жалеть, что доставал меня и даже не разглядел, какая я умная. Будет еще плакать! А все! Уже нет дочери! Такой хорошей и любящей его. Поезд ушел, вот так-то!
Люди постоянно спрашивают: «Почему көке? Он что, не родной папа?» Почему нельзя, как у всех, «папа»?
Дневник, мне 22
Я скучаю по көке. И хочу быть просто папиной дочкой… как вчера, когда он приехал в Алматы, заехал ко мне без предупреждения и взял с собой в гости к родственникам. Посадил рядом с собой, даже төрге[24]. Я как будто вечность келін[25], хотя всего-то месяца два, а как будто вечность сижу у двери, в конце стола. И никто не подкладывает мне вкусные кусочки на тарелку, как он в тот вечер, когда сидел рядом и ухаживал за мной. Я как будто вечность ем стоя, на бегу, по дороге на кухню, домывая посуду. Вечность – это всего два месяца. Но как это непривычно – быть келін, а не любимой дочкой.
Скучаю. Приезжал бы он чаще.
Дневник, мне 28
Я дважды мама! И только сейчас я поняла, какая она, любовь родителя к ребенку: самая сильная, безусловная, вдохновенная. А я, дурочка, всерьез обижалась на отца. Раз он мой отец, значит, любит меня до космоса. Наткнулась на днях на свой детский альбом в родительском доме. Я рассматривала его раз сто, но только в этот раз впервые увидела строчки, записанные отцом: считалки, стишки, которые он разучивал вместе со мной.
А я и не знала, откуда они у меня в голове, просто перед сном раз за разом, пока не надоест, играю с детьми в «қуыр-қуыр-қуырмаш, балапанға бидай шаш…»[26] или вдруг выдаю сыну, как будет на казахском «крокодил» или «жираф». Оказывается, свободными вечерами көке мог без устали рассматривать со мной книги о животных и переводить их названия так, что мы знали переводы не обычных «коров» да «гусей», а экзотических «носорогов» и «бегемотов».
Көке меня любит! И всегда любил, даже когда работал круглосуточно.
Гизат прочел книгу за вечер. Он долго лежал на диване, глядел, а в голове у него звучал голос дочери, читающий последние строки:
Дневник, а можно, когда исполнится тридцать три, я напишу, что папа меня обнял сильно-сильно, не стесняясь, словно я опять двухлетний ребенок?
Дневник, пусть, когда мне будет тридцать четыре, он прочтет эту книгу и поймет, как я люблю его. Хоть и скажет сначала: «Қазақшаға аударып берейін!»[27] – но следом добавит: «Бәрі оқысын!»[28]
Дневник, а можно он будет жить долго, чтобы твои страницы закончились, а наша история – нет?
Гизат Хамзаулы вышел из кабинета и направился на кухню: во рту пересохло.
Там горел свет: Мариям разогревала смесь для грудничка. Увидев отца и его покрасневшие глаза, она обеспокоенно спросила, что случилось. Гизат суетливо замотал головой и, попросив поставить чайник, прошел в ванную, чуть прихрамывая. Мариям смотрела ему вслед, недоуменно разглядывала его сутулую спину и только потом заметила у отца под мышкой знакомую синюю книгу.
Дорогой Дедушка Мороз…
– Мам… ма-а-ам? Ты спишь?
– М-м-м…
– Я написала письмо Деду Морозу.
– Что попросила?
– Не скажу.
– У нас же нет секретов.
– А Дед Мороз может привезти моего папу?
Я молчала, не зная, что ответить дочери. Молчала и Адия, было слышно только ее дыхание.
– Мам, ты что, заснула?
– Нет, жаным[29].
– Дед Мороз может привезти моего папу?
– Ты это попросила в письме?
– Я попросила куклу LOL. Из «Снежной коллекции». И, – осторожно продолжила, как будто извиняясь, – чтобы приехал папа, если у него будет время.
– Хорошо. Давай спать.
– Дед Мороз привезет папу?
Я тяжело вздохнула.
– Ма-ам, спишь?
– Да, давай спать.
– «Давай спать», «давай спать», – передразнила она. – Не могу терпеть уже.
– Не терпи и спи.
– Не буду.
– Хорошо. Давай поиграем, кто дольше всех не заснет! Одно условие: надо молчать и нельзя закрывать глаза.
– Спорим, я выиграю? Я всегда выигрываю!
– Ну, давай! Поехали!
Выиграла я. Лежала и вглядывалась в темноту в поисках правильного ответа. Что делать, если дочь требует папу? Между тем Адека уже спала. Это было моим изобретением по укладыванию дочери. Стоило только предложить игру: лежать в темноте с открытыми глазами и молчать, как Адия тут же засыпала с единственной мыслью «победить маму».
– Это я. Эм-м-м, Дария, – зачем-то уточнила я.
– Привет… – услышала осторожный голос Марлена на другом конце.
– Ты еще хочешь… – я замерла. Ноги подкашивались, и я присела на краешек стула, боясь, что и стулу покажусь непомерной ношей. Собралась с духом и договорила ледяным тоном: – Встретиться с Адекой?
Мой вопрос, как и звонок в целом, казалось, застали его врасплох. Он замычал в ответ что-то нечленораздельное.
– Ты сказал «ох»? – завелась я.
В памяти тут же всплыло, как год назад Марлен позвонил в день рождения дочери и так запросто позвал ее к телефону, словно минутой ранее они не договорили. А затем вспомнилась и сцена в роддоме, когда я с младенцем на руках просила Марлена не уезжать или вернуться хотя бы на выписку: «Наша дочь будет спрашивать о тебе, для девочек важно знать, что ты ждал ее появления на свет. Ты должен быть на фото… хотя бы, – умоляла я. «У меня дела, я не смогу приехать», – выдал он уже у дверей и ушел – неловко и жестоко. Я заорала вслед, как раненое животное; плакала очень громко, громче, чем в муках рождения ребенка. Плакал и мой папа, стоявший у двери палаты и слышавший весь разговор. Он так хотел защитить свое дитя, но впервые не смог.
– А что? – наконец ответил Марлен.
– Ничего. Просто ты говорил, что хочешь быть в ее жизни. И я подумала, что, если ты обдумал все серьезно, может, так будет правильно.
– Понятно… Э-э-э… Когда и где?
– Кафе «Көктем». В субботу в обед, нормально?
– Нормально…
– Ладно, пока, – я хотела быстрее закончить разговор.
– Подожди, Дария! Э-э-э… А где я был все это время для Адии? Ну, в космосе там или в море, в дальнем плавании? – Марлен попытался смягчить шуткой болезненный вопрос.