— Из чего ваше платье, ваше высочество? — с неподдельным удивлением, осторожно, спрашивает пожилая дама, сопровождающая Оливию к храму.
— Лен, — говорит Оливия уверенно. — Настоящий остайнский лен и бейонское кружево. Как символ нашего брака.
Дама качает головой, но явно берет на заметку. Похоже, у мастера Гисле недостатка в заказах не будет.
Скорее бы все…
На венчании в соборе Сигваль держится холодно и отстраненно, словно лишь выполняя скучный долг, глядя на Оливию, как хозяин на удачное приобретение, чуть снисходительно. Так лучше. Эта игра отлично удается ему. Настолько, что даже самой Оливии начинает казаться — все, что было между ними, ей прис нилось. Она заложница и трофей…
И только целуя ее перед алтарем, как жену, Сигваль едва слышно шепчет на ухо.
— Отличное платье! Мне же можно будет вечером с тебя его снять?
Она невольно улыбается в ответ, но он уже целует ее, все по протоколу, тут не до улыбок. А потом приходится брать себя в руки, глядя в пол, и хор затягивает торжественную песню. И все же, теплеет на душе.
После венчания — пир.
Душно и жарко, и все пьют во славу молодых. Говорят много скучных речей. И даже король говорит что-то о любви к сыну, о любви к родине, о том, как Оливия теперь подарит Сигвалю кучу детишек, и это укрепит их славный род. Фальшь в этих речах режет уши.
Больше всего хочется тихо улизнуть.
Хальдор, брат Сигваля, нараспев читает какие-то стихи о супружеской верности, у него чудесный музыкальный голос, но Сигваль морщится…
— За новую остайнскую принцессу! — кричат в зале.
И как-то Оливия упускает, когда ей в очередной раз наполняют бокал. Кто ей наливает…
Она берет…
— Подожди. Дай мне, — Сигваль поворачивается к ней, быстро целует и, между делом, почти незаметно меняет ее бокал и свой.
— Что? — шепотом спрашивает Оливия. Она не успевает понять, и тем более не понимает, зачем это. Что вдруг произошло?
— Пей, не бойся, — спокойно говорит он.
И сам только чуть касается вина губами. Совсем маленький глоток…
Что-то меняется в его лице. Он все так улыбается, и все так же спокойно, расслабленно… Но Оливия видит, как ему требуется усилие, чтобы проглотить.
Он улыбается…
Берет за руку Оливию и поднимается на ноги.
— Думаю, нам пора отправиться в спальню, — громко и весело говорит он. — Сколько можно тянуть?
Кто-то заливисто ржет за столом, словно удачной шутке. Гости уже напились.
Свой бокал Сигваль кидает назад, прямо полный, через голову. Словно на счастье. Звон… И визг, в кого-то попало…
— Идем, — тихо говорит он. И незаметно кивает Юну, чтобы шел за ним.
Их пытаются задержать, но Сигваль непреклонен. Он твердо намерен поскорее затащить жену в постель. Да, прямо сейчас, какого черта! Невозмутимо, словно все по плану.
И Оливия вдруг пугается. Что-то произошло.
— Что? — шепотом спрашивает она. — Вино…
Яд?
Нет, спросить не поворачивается язык.
Сигваль улыбается.
— Все хорошо. Идем.
Из зала прочь.
Но он же не пил? Так, чуть-чуть… Ничего не будет… Ее бокал…
И с каждым шагом Оливия все отчетливее понимает, как у него пот выступает на лбу. Он неровно, прерывисто дышит… И вдруг хватается за стену рукой…
— Нет! Сигваль! — она кидается к нему, пытается поддержать.
Сигваль отстраняет ее.
— Все нормально, ничего со мной не будет, — лезет в карман, достает какие-то зеленые шарики, кладет один себе в рот. — Ты сейчас бегом к себе, запираешь все двери изнутри. Никому не открывай. Поняла.
— А ты?
— Сиг! — Юн нагоняет их.
И Сигваль буквально пихает Оливию к нему в руки.
— Ее к себе. Быстро. И запереть. Чтобы никто не вошел. Охрану поставь… И Олафа ко мне.
— А ты? — так же, как Оливия, спрашивает Юн.
— Я сейчас тоже иду. Все нормально. Давай, живо.
Он стоит, схватившись за стену, и прямо видно, как ему плохо. Лицо — белое.
— Сиг…
— Что, блядь, непонятного! — Сигваль злится. — Живо! Выполнять!
— Идемте, — Юн берет Оливию под руку.
Она еще пытается что-то сказать, но там, где-то в конце коридора, появляются люди… Им тоже интересно знать, что с Сигвалем. Если он останется… Кто знает, что будет.
А Сигваля вдруг разом выворачивает, все съеденное и выпитое на пиру оказывается под ногами… Он чуть не падает, упираясь в стену рукой. Пытается отдышаться, и его рвет снова…
Это яд? Или те шарики, чтобы быстрее избавиться от яда?
— Сигваль! — как Оливии уйти сейчас?
Если Тифрид… Если они решат воспользоваться случаем, то один он вряд ли справится сейчас.
Юн матерится, не хуже принца, чуть пережидает приступ, потом быстро подхватывает Сигваля, взваливая к себе на плечо, на попытки отбиться, убедительно обещает дать в морду. Юн выше и крупнее, и сейчас у него явное преимущество, сопротивляться у Сигваля нет сил. И Сигваль сдается.
— Идем, — Юн тащит его.
Они почти бегут по коридорам, благо, до спальни не очень далеко. И даже с таким грузом Юн бегает быстро, пусть ругаясь и обливаясь потом. Но он очень крепкий парень, все равно.
В спальне сваливает Сигваля на кровать.
Сигваль пытается сесть, но успевает только перевалиться поближе к краю кровати, его выворачивает еще раз. Потом он, все же, садится, утирает лицо ладонью.
— Сигваль…
— К себе! Вон! — хрипло рявкает он.
Оливия стоит, не в силах ослушаться и подойти, но и уйти тоже не в силах. Как оставить его одного?
Юн уже убежал. За врачом?
За охраной.
Почти тут же комната наполняется людьми, Оливия уже видела их, люди Сигваля, они постоянно где-то рядом.
Он пытается отдышаться, немного прийти в себя.
— Принцессу к себе! — говорит Сигваль. — Запереть двери. Проследить. Никого к ней не пускать. Даже короля.
Оливию очень быстро выпихивают прочь, и что происходит дальше, она видеть уже не может. Запирают внутреннюю дверь.
Только слышно неясные голоса…
Это невыносимо. Он ее муж! Разве она не имеет права быть рядом с ним?
И все же, Оливия понимает причины — это попытка оградить ее от ненужных вопросов, ненужных людей. Она даже слышит, как снаружи, за дверью ее спальни спорят. Кто-то хочет войти, но охрана не пускает. И внешняя дверь заперта тоже.
Суета и голоса.
Невыносимо долго.
И все же, среди прочих, она узнает голос Сигваля. По крайней мере, он жив.
Он пил из ее бокала. Отравить пытались ее? Кто? Как… Если бы он не заметил, она была бы уже мертва. Хочется плакать, но нет слез. Только тянущий, парализующий ужас.
Оливия стоит у двери, прислушиваясь, надеясь хоть что-то понять…
Потом уходит, ложится на кровать, согнувшись, обхватив колени руками.
Потом снова встает, к двери… и ходит по спальне кругами.
Невыносимо.
Снова стоит у двери. Там говорят о чем-то, но тише, их меньше, не так много, как сначала.
Как он?
Что теперь будет?
К окну, от окна, на кровать и к двери снова…
Потом разговоры у Сигваля затихают, тихо хлопает входная дверь. И шаги.
К ней.
Поворот ключа.
Сигваль.
Он стоит в дверях, чуть покачиваясь, зеленый такой, что краше в гроб кладут… Но как-то неуловимо, по его взгляду, Оливия понимает, что все позади.
Рывком кидается к нему на шею, обнимает.
— Всё, все ушли, — тихо говорит Сигваль, устало.
— Как ты? — она гладит его по плечам, по спине, едва не плача. — Что это было?
Он него пахнет мылом и всякими снадобьями.
— Все хорошо, — тихо говорит он. — А ты? Испугалась? Прости… не самая удачная брачная ночь.
Он еще смеется… Все позади.
О том, кто пытался отравить и зачем — сейчас говорить не хочется. Потом. Они успеют еще.
— Ничего… Что там было? Яд? Как ты?
— Можно я посижу у тебя? — все так же устало ухмыляясь, говорит Сигваль. — У меня там открыли окна и меняют постель, но все равно еще не все выветрилось. Олаф просто зверь. Во мне не то, что яда, а вообще ничего не осталось, — он фыркает, трет шею сзади. — Хотя сыпанули в вино уж очень щедро, чтоб наверняка… Не бойся. Олаф говорит — теперь надо только поспать, и утром поесть нормально.
— Да, конечно, — словно опомнившись, Оливия пытается тащить его в кровать. — Тебе надо поспать.
Он не дает себя никуда тащить, стоит, только обнимает ее, нежно и с благодарностью.
— Лив, ты очень против, если все супружеские ласки мы оставим до завтра? По крайней мере, до утра, — говорит Сигваль, прижимаясь щекой к ее виску. — А то, боюсь, моих сил сейчас хватит, только чтобы упасть и уснуть.
Он обнимает, левой рукой… и все же, это совсем не так, как обычно. Его пальцы чуть поглаживают ее спину, и в этом… что-то большее. У него даже дыхание меняется. И вдруг хочется спросить, а готов ли Сигваль сам ждать до утра? Хотя куда уж… его ощутимо пошатывает от слабости, какие уж тут ласки.
— А утром ты снова сбежишь, — говорит она. И прикусывает язык.
Она хотела всего лишь сказать, чтобы он не сбегал, побыл с ней подольше. Но вышло так, словно она не хочет ждать.
— М-мм, — говорит он задумчиво, гладит ее шею, легко накручивает подвернувшийся локон на палец. — Как бы я хотел никуда от тебя не сбегать. Совсем. Чтобы хоть недельку никто нас не трогал. Просто побыть вдвоем.
И в этом простом желании — словно все несбыточные мечты, невозможное счастье.
Просто забыть обо всем на свете.
Оливия только прижимается к нему в ответ.
— Знаешь что, — говорит Сигваль, — я сейчас немного со всем этим разберусь, и увезу тебя, хоть на пару дней, в глухой лес. Тут есть маленький охотничий домик у реки. Можно выставить охрану вокруг, чтобы следили, но не бросались в глаза. Так, чтобы никого вокруг. А?
— Да, — улыбается Оливия. — Очень хочу… муж мой.
Он втягивает носом воздух, закрыв глаза, так невероятно довольно, в предвкушении.
Только вдвоем.
— Помочь тебе снять платье? — шепотом, на ухо, говорит он.