— А я? — осторожно говорит Оливия.
На самом деле, она хочет, и боится задать главный вопрос.
— Ты поедешь со мной, — говорит Сигваль. — Я не могу оставить тебя здесь.
И все же… руки дрожат.
— Что будет с моей сестрой?
— Думаю, мне придется ее убить, — жестко и глухо говорит Сигваль.
В его глазах ни ненависти, ни сожаления… ничего. Пустые и страшные глаза, неживые.
Оливия зажмуривается, закусив губу… Она все понимает, но…
Как ей теперь быть?
А с ее отцом? После такого…
«Мне придется выбирать, да? Между тобой и моим отцом? Моим домом?»
Если придется? Как ей поступить?
— Юн, иди к себе. Поспи. Мы обсудим потом, — говорит Сигваль.
Потом подходит к Оливии, останавливается в шаге от нее. Словно собирается обнять ее и не решается. Она тоже… Все так запуталось.
— Если хочешь, Лив, сегодня я буду спать у себя. А ты здесь. Я… даже не знаю, что тебе сказать.
Вдох-выдох… Мучительно разрывается сердце.
Ей придется выбирать.
35. Оливия, я с тобой
Он уходит спать к себе, и Оливия долго лежит на кровати в одиночестве. Сна нет. Какой уж тут сон?
Если Сигваль сделает это… то, что он… должен? Он ведь должен ответить. Оливия отвернется от него? Она отвернется от него уже сейчас? За то, что он, по сути, защищает ее, от людей, которые желают ей смерти? Несправедливо.
И он… он даже сейчас не пытается оправдываться и что-то доказывать. Он просто оставляет выбор за ней. Дает понять, что примет любое ее решение. По крайней мере — поймет.
Ее сестра. Ее отец. Ее родной город…
Она желает смерти сестре? Или отцу, который не мог не знать, и даже, скорее всего, подсказал Каролине…
Она сама сможет простить Каролине после такого? Будет желать смерти в ответ?
Оливия тихо встает в темноте. Идет, осторожно, на цыпочках. Открывает дверь… дверь приоткрыта, словно Сигваль хотел сказать ей: «надумаешь — заходи, я жду тебя».
С первого взгляда кажется — он спит. Лежит в кровати, под одеялом, отвернувшись. С краю кровати, словно специально оставив место для нее.
У него был безумно тяжелый день, он устал.
И все же, Оливия чувствует…
Он хочет, чтобы она пришла… он хочет, но тоже не знает, что сказать ей. И не станет давить.
Она подходит, тихо садится на кровать. Потом залезает под одеяло к нему.
Он поворачивается к ней. Так же молча. Да, он не спал. Смотрит на нее. Просто смотрит и ждет. В спальне совсем темно, его лицо едва различимо.
И даже нет слов. Оливия ведь собиралась сказать что-то, объяснить… но сейчас все это кажется бессмыслицей.
— Я люблю тебя, — говорит шепотом, едва слышно.
Он… выдох… такой короткий напряженный. И ожидание снова. Как это звучит для него? «Я люблю тебя и готова принять»? «Я люблю тебя, но это простить не могу»? Что?
И все же. Начни он оправдываться, говорить ей, что иначе нельзя, и она найдет кучу причин, почему на месть он не имеет права, почему так нельзя. Но сейчас… Он оставляет этот шаг ей.
— Я не могу ненавидеть тебя за то, что ты еще не сделал, — говорит Оливия. — Может быть, потом все изменится. Но сейчас — я не хочу выбирать. Если все это правда… я верю тебе, я знаю свою сестру, своего отца, я понимаю… Но у меня нет никого, кроме тебя, Сиг. Если даже семья так поступает со мной, то что мне остается?
Выдох, почти судорожный. Облегчение. И он рывком пододвигается к ней, сгребает в объятья, прижимает к себе. Губами к ее виску.
— Я с тобой, — говорит тихо и горячо.
Он хочет сказать что-то еще, но молчит. Что тут скажешь? Все заверения и обещания бессмысленны. Он просто будет рядом, будет защищать ее. А дальше — будет видно.
Все слишком сложно.
Сигваль молчит. Просто обнимает. Она чувствует, как он улыбается. Чувствует его колючую щеку. Его пальцы, которые гладят ее спину.
И в его объятьях тепло и спокойно, не выходит думать о плохом.
Невозможно думать о том, что будет дальше, иначе можно сойти с ума.
И он тоже расслабляется рядом с ней. Дневное напряжение, тревоги и боль уходят. Он даже начинает дышать ровнее… и вдруг дергается.
— Что? — не сразу понимает Оливия.
— Прости, — он чуть виновато усмехается ей в ухо. — Я, кажется, начинаю засыпать. Мне бы хотелось еще пообнимать тебя, но что-то… Видимо, успокоился, что ты не хочешь прямо сейчас сбежать от меня… и все. Лив…
Сигваль улыбается. Оливия не видит, но чувствует это — как его щека щекочет ее висок. Чувствует, как он устал. Его чуть не отравили, он еще не до конца отошел от ран. Он крепкий парень, но даже у его сил есть предел.
— Спи, — говорит она. — Тебе нужно поспать. Как ты вообще на ногах держишься, после такого?
— Я стараюсь, — улыбается он. — Куда мне деваться?
— Спи. Я просто пришла сказать, что я с тобой. Ты мне нужен… здоровый и отдохнувший.
Он целует ее, нежно, со всей любовью, потом ложится на спину, устраиваясь удобнее. И она прижимается к его плечу, чуть обнимает. Все что будет завтра… Там будет видно. Сейчас — они вместе.
Такое удивительное чувство — что она теперь не одна. Есть мужчина… вот он, ее мужчина, который рядом, который любит ее и готов защищать. Да, с ним не просто. Но она впервые со смерти матери, чувствует, что не одна. Невероятное чувство.
Ночью просыпается от раскатов грома. Гроза за окном. Наверно, последняя летняя гроза…
Или не от грома?
Кажется, какие-то голоса за дверью, там, где охрана.
Сигваль садится на кровати.
— Сейчас, Лив…
— Что случилось? — настороженно спрашивает она.
— Ничего, все хорошо, там, кажется…
Он не успевает договорить. Стук в дверь.
— Ваше высочество! — незнакомый голос, неуверенный, тихий, словно тот человек сомневается, стоит ли принца будить.
— Иду! — отзывается Сигваль неожиданно весело. — Пустите ее!
Открывается дверь.
Сложно сказать, что Оливия ожидает увидеть, но…
Маленькая девочка на пороге, лет трех… заплаканная. Агнес? Откуда?
— Сиг! — жалобно зовет она. — Г’оза!
Сигваль подбегает, подхватывает ее на руки. Девочка тут же обнимает его за шею, прижимается, громко хлюпает носом.
— Ш-шш, — успокаивающе говорит он. — Все хорошо. Иди ко мне. Не бойся. Я с тобой. А мама твоя? Не нашла? А нянька спит? Ну, ничего… Не бойся.
Он качает ее на руках. Подходит к Оливии.
Это так неожиданно.
— Нете боится грома, — словно оправдываясь, говорит Сигваль, гладит девочку по волосам. — Она не нашла никого и прибежала ко мне, она часто прибегает. Давай, я, наверно, пойду, попробую уложить ее.
Это почти смешно. Сигваль — грозный защитник.
Оливия чуть отодвигается в сторону.
— Давай ее сюда. Не ходи никуда, пусть спит. Ложись.
Сигваль укладывает малышку в постель. Она еще долго обнимает его, долго шмыгает носом и жалуется на жизнь. Агнес совсем маленькая, и Оливия плохо понимает, что она говорит, а Сигваль понимает все, отвечает ей, успокаивает.
Чуть-чуть ревности даже, что обнимают не ее. Смешно. Совсем чуть-чуть. Скорее — удивительное тепло. Представляется даже, что однажды у них с Сигвалем тоже будет дети. Из него выйдет отличный отец. Такой, какой никогда не пожелает зла своим дочерям, какой всегда защитит и будет рядом, поймет и успокоит… Так хорошо. Удивительно видеть Сигваля таким, но Оливии нравится.
— Аскази казку, Сиг, — требует маленькая принцесса. — П’а д’ааконов!
Он рассказывает.
Засыпает на середине, на полуслове. Принцесса ждет немного, и толкает его.
— Сиг!
Он вздрагивает, просыпается и сонно пытается рассказывать дальше. Потом снова засыпает.
Слышно, как разочарованно вздыхает принцесса.
— Спит, — говорит почти обиженно. — Он пит, тетя Ив…
— Он устал, — тихо говорит Оливия, — пусть спит. Хочешь, я расскажу тебе?
— Нет, — говорит принцесса. — Ты так не умеешь…
Вздыхает горько, чуть вздрагивает от очередного раската. Но только устраивается, прижимается к Сигвалю боком, обнимая его, закрывает глаза.
— Ш-шш, — сквозь сон говорит он. — Все хорошо.
— Все хорошо, — соглашается Оливия. Улыбается.
— Спи, — серьезно говорит принцесса, гладит брата ладошкой по щеке.
И очень скоро сама начинает тихо сопеть.
36. Эйдис, земля Остайна
Больше семи лет назад.
— Я не возьму, — говорит она.
И медальон летит в камин, в огонь, без жалости.
На мгновение в глазах Сигваля смятение и отчаянье, но лишь на мгновение, он быстро берет себя в руки.
— Это важно для меня, — почти ровно и почти твердо говорит он.
Эйдис презрительно фыркает.
— Ты наивный и сентиментальный мальчик, Сиг. Так нельзя. Это делает тебя слабым. Я не стану брать ничего на память, это глупо. Мне стоит забыть, кто я. Иначе не выйдет. Невозможно удержать все сразу. Невозможно разорваться. Совсем скоро я перестану быть принцессой Остайна и стану королевой Делара. Мои интересы, моя земля, мои люди — будут только там. Мой муж и, когда-нибудь, мои дети. Их земля… И если хоть кто-то, ты, или кто-то другой, перейдет Делару дорогу, я ударю по нему без сожалений. Если твои действия будут противоречить интересам Делара — я убью тебя. Я забуду о том, что ты мой брат. Ты будешь принцем чужой страны, ни больше, ни меньше. Врагом. Я приняла решение. И не возьму.
Сигваль разглядывает ее, почти с интересом.
— Ты боишься? — ухмыляется он. — Думаешь, какая-то резная железка сможет поколебать твою веру в правильность решения?
Мальчишка. Едва-едва вернувшийся из своего первого похода и уже мнящий себя героем.
Мальчишка…
— Мне это не нужно, — говорит Эйдис. — Я не хочу брать.
— Когда просто не нужно — не бросают в огонь. Ты боишься. И ты не уверена, что сможешь забыть.
Она поторопилась… Он прав, нужно было просто вернуть. Или взять, и выбросить по дороге. Проще и правильнее. Но что-то обожгло сердце. То, как он сделал это. «Ты всегда будешь моей сестрой, что бы ни случилось», и медальон у него на ладони. Детская блажь, так нельзя. Они давно не дети. Они окажутся по разные стороны, он должен понять.