- Я не возьму, — говорит она. — Хватит. Это глупо.
Да и не достать. Медальон улетел вглубь камина.
Сигваль ухмыляется, проследив за направлением ее взгляда.
Берет кочергу, собираясь найти, откопать.
— Я достану.
— Голыми руками! — говорит Эйдис, и сама ужасается, нельзя брать Сигваля на слабо. Но уже поздно отступать. — Достанешь из камина голыми руками, и я заберу его.
У него вздрагивают ноздри. Вызов. Он примет этот вызов, без сомнений.
Нет…
Нельзя так. Его слишком долго не было дома, Эйдис успела забыть сколько в нем дури. Ей казалось, на войне он поумнел. Ни капли.
Но если он полезет — это действительно важно для него.
И сама Эйдис уже прикидывает, как вон то полено горит только с одной стороны, его можно сдвинуть, потом, прямо им же, откатить то, что снизу, и то, крайнее, тоже можно откатить, если осторожно… и если медальон под ним, то можно быстро зацепить, выбросить из огня, потом подобрать, когда остынет… Пальцы он, конечно, обожжет, но…
Это так важно?
Зачем?
Сигваль, сосредоточенно сжав губы, закатывает рукав. Он что, по локоть туда лезть собрался?
Хочется схватить, остановить его. Даже пообещать, что заберет так. Ну, что за глупость, в конце концов? Чем ей это так помешает? Память о младшем брате…
«Не надо!» — хочется вскрикнуть.
Поздно.
— Испугалась, Диса? — ухмыляется Сигваль. — Ты же сама предложила.
Он уже победил, так или иначе — она запомнит это.
Эйдис ловит себя на том, что вытягивается, закусив губу.
— Придурок, — фыркает сквозь зубы, выходит жалобно.
А Сигваль вдруг без сомнений сует руку в огонь. Ничего не пытаясь отодвинуть, и даже близко не заботясь об осторожности. В огонь, прямо между поленьями.
Заходится сердце. Эйдис даже дергается к нему, но Сигваль выставляет другую руку вперед, останавливая. У него белеет и каменеет лицо.
Эйдис кажется, это длится невозможно долго, но на самом деле, Сигваль выхватывает медальон за пару мгновений. Потом он скажет, что видел, где тот лежит, видел цепочку.
Выхватывает и протягивает ей.
— Бери, ты обещала.
Ноги подкашиваются.
Медальон на его раскрытой ладони. Рука в саже и копоти, и красные пятна ожогов. Медальон горячий, жжет, оставляя след на ладони под собой. Но Сигваль все равно держит его. Его рука мелко подрагивает от боли, он пытается справиться с этой дрожью, но не может. Не важно, он и так герой.
Но Эйдис не склонна к показному геройству. Она берет платок, сворачивает, и уже платком подхватывает медальон. И все равно чувствует, насколько он горячий.
Сигваль криво ухмыляется, хотя видно, что у него сводит зубы.
— Открой, — говорит он. — Посмотри, что там.
Эйдис ругается, то ли вслух, то ли про себя, она и сама не понимает.
Так же, через платок, неуклюже поддевает, открывает…
Мелкие камешки внутри.
Что за…
Сигваль ухмыляется.
— Земля Остайна, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты помнила — твои корни здесь. Ты можешь уехать куда угодно, стать королевой, но твои корни здесь. Твоя земля. Никакой брак этого не изменит. И ты моя сестра, что бы ни случилось.
Эйдис едва не всхлипывает.
— Какого черта?! Ты ненормальный? Что это за сентиментальная дурь? И ради этого ты полез в огонь?
— Это не дурь, Диса, — говорит он спокойно. — Это политика. Ты станешь королевой Делара. Отлично зная тебя и немного зная Генриха, я могу точно сказать, что править будешь ты. Возможно, не сразу, но ты сделаешь все, чтобы получить власть. Делар — огромное и сильное королевство, способное, при желании, смести Остайн с лица земли. Мне важно, чтобы ты помнила — кто ты. Однажды, возможно, мне понадобится твоя помощь. Как королевы. Я даже рад, что так вышло. Теперь ты точно не сможешь забыть. Бери и храни, ты обещала.
Хочется его убить.
Сигваль отлично понимает, что выиграл.
37. Оливия, танцы
— Генрих приведет войска, — между делом говорит Сигваль, обгладывая кроличью лапку. — Хеймонд договорился с ним.
Они поставили палатки, сидят у костра. Даже кажется, что можно немного расслабиться. Ужин в пути…
— Так войска за нас? — деловито интересуется Эсхейд. — Или против нас?
Сигваль ухмыляется. Он выглядит спокойным, расслабленным… облизывает стекающий по пальцам жир.
— Посмотрим, — говорит небрежно. — Я написал Эйдис, но пока ответа еще не получил.
Седой рыцарь морщится скептически.
— И чем намерен заинтересовать ее? С Хеймондом у нее торговые дела, а что может предложить Остайн или лично ты?
— Я — личную дурь, что же еще? — все так же ухмыляется Сигваль. — Разумных доводов у меня нет, значит, будем брать дурью, как обычно. Посмотрим, что выйдет.
— Дури у тебя через край, — соглашается Эсхейд. — Не помри там, а то куда мне на старости лет податься? Северин меня не возьмет.
Сигваль весело хмыкает, хлопает рыцаря по плечу.
А потом — танцы.
Оливия никогда не танцевала так, не отплясывала — быстро и весело, едва поспевая. Но с Сигвалем это легко. Он, честно говоря, тоже не всегда попадает в ритм, но ему плевать. И вовсе не потому, что принц, а потому, что остальным тоже нет дела, все скачут как могут, это маленький военный лагерь, а не бал при дворе. Просто расслабиться.
Оливия запыхалась с непривычки, горят щеки.
Вот так, танцуя, можно действительно отвлечься и не думать ни о чем. Будущее пугает, так, что сжимается сердце. Они едут в Бейону, и то, что будет там… Оливия не хочет думать заранее, она все равно никак не может повлиять. А потом — она решит.
Семья отказалась от нее первой. Сестра, отец… Теперь — вот ее семья.
Сигваль держит за руку… Левой рукой… Ему это тоже дается нелегко. И танцы — пусть он уже более-менее пришел в себя после ран, но вот так прыгать — все равно тяжело… Да и предстоящие дела в Бейоне. Дела особенно не дают покоя. Оливия знает. Это сейчас, на людях, он спокоен и весел, но стоит чуть отойти в сторону, и все встает на свои места. Невозможно изображать уверенность днем и ночью, никаких сил не хватит. И эти сомнения Оливия ценит особенно, понимая, что ему не все равно, что жажда власти и жажда мести не всегда важнее живых людей…
В танце легко отвлечься.
А потом…
— Ваше высочество!
Сигваля зовут. Приехал какой-то человек, с донесением, и Сигваль должен идти.
Он быстро и горячо целует Оливию.
— Прости. Подожди немного, ладно. Я скоро вернусь.
— Хорошо, — соглашается она.
Отходит в сторону, смотрит, как Сигвалю подают какие-то бумаги, он бегло просматривает, потом кивает, зовет Эсхейда с собой. И уходит от шума подальше. Надолго… Можно сесть и немного отдохнуть.
— Ваше высочество, — Юн подходит незаметно, со спины, улыбается. — У вашего мужа снова государственные дела. Не хотите вина.
Протягивает ей кружку.
— Спасибо.
— Не самое лучшее вино, — говорит Юн, — деларское. Но уж какое есть. В Деларе отличная шерсть, отличные сыры и много рыбы. Но вот вино у них не очень, слишком сырой климат.
Оливия улыбается.
— А где, по-вашему, лучшее вино?
Юн пожимает плечами.
— Джанхак, — говорит он. — Думали, я скажу: «в Бейоне»? На вашей родине действительно разбираются в этом. Но нет. Джанхакское лучше. Пробовали когда-нибудь? Только не из Кхвали, а с Альд-Исхатами. Там почти пустыня, камни, дожди раз в год. Но вино самое лучшее, терпкое и густое, словно кровь.
— Вы были в Джанхаке?
— Да, — небрежно говорит он. — Даже туда судьба заносила. Пекло — что зимой, что летом, хотя зимой в тени — еще куда ни шло. Заносила судьба и старый Хейдар, которому не сиделось дома. А вы не хотите потанцевать, ваше высочество?
— Потанцевать…
Переход настолько быстрый, что Оливия не успевает сообразить, что ответить.
Юн уже протягивает ей руку.
— Приказ охранять вас и развлекать никто не отменял, — он широко улыбается. — Пока Сиг занят делами, вы скучаете. Может быть, хотите потанцевать? Это все еще входит в мои обязанности. Поставьте кружку куда-нибудь.
Легко, между прочим…
За все эти дни, как выехала из дома (бог ты мой, едва месяц прошел, а кажется — полжизни), она провела с Юном куда больше времени, чем с Сигвалем, даже учитывая ночи. Юн всегда рядом, развлекает, играет, поет для нее. Так почему же сейчас она… Просто танцы.
— Потанцуем?
Юн отбирает у нее кружку, быстро, одним глотком осушает до дна и ставит в траву. Потом протягивает руку Оливии.
Сигваля нет. И кто знает, когда вернется. Может быть, дела захватили его до глубокой ночи, потом он просто придет спать… под утро. А танцы тут на поляне еще долго. Идти спать одной? Просто сидеть и рассуждать с Юном о вине и Джанхаке? Юн все равно никуда не денется, он вечно рядом…
И он все еще протягивает ей руку, ждет.
Просто танцы.
— Идемте, — соглашается она.
У Юна широкая теплая ладонь, и пальцы не такие жесткие…
Он подхватывает ее, не оставляя ни единой возможности передумать. Ведет в круг.
Они танцуют. Музыка для Юна как дыхание, он чувствует каждый такт, каждое движение, чуть насвистывая. Он легко поддерживает Оливию, направляя. С ним невозможно ошибиться. И-ии поворот! Легко, без усилий подхватывает ее за талию, поднимая над землей. И снова берет за руку. В этом нет ничего, только музыка… У Юна азартно блестят глаза. И… поворот! Напевает слова. Это выходит неожиданно весело.
Одна мелодия заканчивается, начинается другая. И еще…
Юн подхватывает и кружит ее.
Слишком быстро, слишком… так, что голова кружится.
И где-то вот среди этого Оливия вдруг замечает Сигваля, одиноко стоящего чуть в стороне. Едва не спотыкается. Юн надежно ловит ее.
Давно Сигваль подошел? Все?
— Идем, — говорит Юну она.
И он послушно идет за ней, из круга, от костра, в ночную прохладу.
Мгновение неловкости. Словно она… ведь не должна была? Нет?
Сигваль легко улыбается ей. Все хорошо, ничего не случилось.