И только быстрый взгляд, какой он бросает на Юна — пробирает до костей. Таким взглядом сулят скорую смерть.
Юн лишь небрежно пожимает плечами.
— Быстро ты, — ухмыляется он. — Мы только чуть-чуть успели потанцевать.
Сигваль делает шаг вперед, обнимает Оливию за талию.
— Пойдем, прогуляемся немного, — говорит тихо.
Замирает сердце.
38. Оливия, ночная прохлада
— Ты чего? — Сигваль улыбается.
Оливия качает головой. Как сказать? Разве ей есть в чем оправдываться?
И все равно чувствует себя виноватой.
— Какие-то новости? — осторожно спрашивает она.
Он чуть хмурится, глядя на нее.
— Баргайр пришлет войска и старшего сына, Дагмера, к границе, — говорит серьезно. — Хеттиль пришлет. Возможно, наши дела не так плохи. Но все зависит от того, смогу ли я договориться с Эйдис, люди Генриха подчиняются ей.
— А если нет?
— Если нет, то велика вероятность, что из Луржа нас живыми не выпустят. Стоит нам поддаться на провокацию и применить силу, и…
Кровавые подробности того, что с ними сделают, Сигваль упускает, только чуть дергает плечом. И так ясно, что ничего хорошего.
И так ясно, что на провокацию они уже повелись — поехав туда. И назад пути уже нет.
Но говорит все это так легко, словно только игра. Он привык рисковать жизнью.
— Не бойся, — говорит еще. — Тебя и Юна я не возьму, оставлю в лагере у Райны. А дальше будет видно. Юн знает, что делать.
— Юн… — Оливия чувствует, как краснеет. Невыносимо. Ее с Юном… словно специально.
Сигваль разглядывает ее с интересом, чуть кривовато улыбается, так понимающе.
— Юн утащил тебя танцевать? — спрашивает он.
— Да, — краснеет еще больше.
— И тебя это смущает? Или он позволил себе что-то большее?
На губах Сигваля, и в глазах тоже — легкая насмешка, чуть снисходительная. Он и так знает ответ. И так знает все на счет Юна, и на счет нее тоже.
— Нет! Ничего, — поспешно отвечает Оливия. — Только танцы.
Так поспешно, что кажется — это ложь.
— Лив… — Сигваль вздыхает, обнимает ее за талию, прижимает к себе. Смотрит в глаза. — Не бери в голову. Все это касается только меня и Юна, ты тут не при чем. Это наши игры. Пожалуй, не слишком честные, по отношению к тебе. Не стоит чувствовать себя виноватой. Я сейчас даже не хочу вмешиваться, потому, что, в первую очередь, меня интересует, как Юн будет тебя защищать. Мне важно, чтобы он не отступился, потому, что ситуации могут быть разные, я не могу быть постоянно рядом с тобой. Да и рядом — возможно, еще опаснее для тебя. Сейчас все слишком неоднозначно, разберемся потом.
— И что мне делать? — Оливия понимает, что слишком растерянна.
Он верит ей? Верит Юну? Или это значит что-то еще? Он же Оливию не отдаст…
Сигваль ухмыляется шире, его пальцы уже поглаживаю ее бока.
— Ну… — говорит задумчиво, — для начала можешь меня поцеловать.
В какой-то момент Оливии кажется, что он завалит ее в траву прямо тут же, под кустом. И даже не то, чтобы она была сильно против, но… нет, ну не так…
Когда она испуганно дергается на звук, кто-то смеется рядом… нет, далеко, но кажется — их могут увидеть… Сигваль, все еще обнимая ее, оборачивается тоже.
— Идем в палатку, — тоном заговорщика предлагает он. — Если тебя, конечно, не заводит делать это у всех на виду.
«Как твою сестру» — обжигает вдруг. Он не говорит этого, но она и так знает.
Оливия помнит, как Мария, презрительно кривя губы, рассказывала, что Каролине открыто приставала к Сигвалю, и так же открыто, при всех, тянула руки проверить — встал ли у него член, при виде ее неземной красоты. И не только с Сигвалем. Ей нравилось… когда под чужими взглядами кипит кровь…
— Идем, — говорит Оливия. Такие забавы не для нее. И все же, вдруг интересно, — А если заводит? — говорит она тихо.
— Мы можем прямо здесь, — Сигваль прижимается к ней так тесно, что она ясно чувствует — он готов, хоть сейчас, хоть здесь, стоит ей только намекнуть. Он прижимает ее бедра к своим, немного трется, неторопливо и удовольствием, чуть прикрыв глаза.
Так, что ноги подкашиваются.
— И что скажут твои люди?
— Мои люди? — удивляется Сигваль. — Это их проблемы. Пусть завидуют.
Его губы касаются уголка ее губ, щеки, скулы… он дышит ей в ухо. Прихватывает губами мочку, целует шею, за ухом, и ниже… Его тепло и его запах — так волнующе…
Она сама обнимает его. Ее пальцы, почти неосознанно, скользят по его плечам, спине… и так отчетливо хочется стащить с него всю одежду, прикоснуться… И плевать на все, хоть сейчас. Оливия и не думала, что с ней может быть такое. Супружеский долг в супружеской спальне, на супружеской кровати никогда не представлялся ей таким. Такими представлялись случайные связи со случайными любовниками, каких у нее, конечно же, никогда не будет. Но Сигваль ее законный муж, и она… «Мне нужна женщина. Для взаимного удовольствия» — вдруг всплывает в памяти. Она просто дуреет от его близости. На какое-то мгновение ей даже кажется, что она не должна, что приличные девушки не должны так…
Но он целует ее так, что становится совсем не до лишних дурацких мыслей. Разве можно быть приличной девушкой рядом с Сигвалем? Даже смешно…
И словно невзначай, он оттесняет чуть в сторону, прижимая к дереву спиной. Его пальцы уже сминают ее юбку… Ой, нет! Он, и правда, решил прямо здесь?!
— Нет! — чуть испуганно всхлипывает Оливия, сердце колотится просто безумно. — Пойдем! Не здесь…
Сказать что-то более связанное она сейчас не в силах.
Он фыркает! Он еще умудряется смеяться над ней в такие минуты!
И вдруг подхватывает ее, поднимает, и тащит в сторону.
— Идем!
Словно добычу.
— Что ты делаешь! — нет, она еще не до конца потеряла разум. — Отпусти! У тебя же рука!
— Не отпущу, — возмущается он. — Я тебя и одной рукой унести могу, ты легкая.
Хвастовство… нет, он все же ставит Оливию на ноги, она чувствует, как правая рука у него чуть подрагивает от напряжения… ну, куда?! Мальчишка… Но все равно не отпускает, как и обещал. Обнимает так крепко, что деться некуда.
И утаскивает ее в палатку, укрывая от посторонних глаз.
39. Оливия, в последний раз
Лагерь на берегу Райны.
Сейчас Сигваль вылезет из постели, уедет… А потом — кто знает, как обернется.
Может случиться, что она его больше никогда не увидит.
Может случиться, что она не захочет его больше видеть.
То, что он собирается сделать… слезы Оливии его не остановят. Есть грань, когда интересы одного человека теряют всякое значение. Сигвалю нужно добиться своего, во что бы то ни стало, получить земли, компенсацию и, в итоге, власть. Как бы пафосно это ни звучало, но он действует в интересах Остайна. А сохранит или потеряет при этом любовь Оливии — уже ничего не значит. Личное счастье ничего не значит. Только долг и справедливость… то, как Сигваль видит это.
Оливия не станет плакать и просить его о милосердии. Это будут не честно.
Простила ли она его за то, как он поступил с Каролине? Скорее, приняла, как данность. Сочувствует ли она сестре? Нет. Каролине желала ей смерти и даже пыталась отравить. Если Сигваль убьет Каролине, это будет справедливо. Убей, или убьют тебя.
Но есть что-то большее, с чем не выходит смириться. Не дает покоя…
Он тихо лежит, обняв ее, уткнувшись ей в плечо. Тихо-тихо.
Они так и не спали этой ночью. Оба.
Они тихо лежали, разговаривая о чем-то совсем незначительном, далеком, всяких пустяках. Или просто молча. Прижавшись, согревая друг друга. Сигваль лишь осторожно целует ее… Тот самый Сигваль, не спать с которым Оливия привыкла по совсем другой причине. Попробуй, усни с ним! И на утро все тело болит… А тут — только, прижавшись, лежит рядом, гладит ее осторожно, кончиками пальцев… обвив ногами ее ноги…
Страшно.
Словно она уже отказалась от него, но еще не успела это сказать, и есть только мгновение до приговора…
Он обнимает.
Осень. Пока снова добрались до Райны — настала осень. Словно целая жизнь прошла. Ночи холодные. Вчера шел дождь. Но рядом с Сигвалем, под одеялом — тепло, и невозможно представить, что сейчас придется отпустить его в эту осеннюю сырость. Остаться одной. Солнце встало, видно, как свет пробивает сквозь полог походного шатра, где-то уже слышны голоса, утренние звуки просыпающегося лагеря.
Сейчас он уйдет.
Вдалеке гудит труба, поднимая солдат. Всего лишь утренние построения.
Сигваль вдыхает глубоко, задерживает дыхание, собираясь с силами.
Потом чуть приподнимается на локте, заглядывая Оливии в глаза. Смотрит. Словно пытаясь запомнить ее. Словно прощаясь.
— Возвращайся ко мне, — тихо говорит Оливия. — Ты мне очень нужен. Я буду ждать. Я больше не представляю своей жизни без тебя.
Отпустить его — словно потерять часть своего сердца.
Он улыбается едва заметно.
— Я тоже, — говорит он. — Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
— Мне нужно идти, Лив.
Но в его глазах так отчетливо стоит, что уходить он не хочет.
— Еще немного… — она прижимается к нему, что есть силы. Вот отпустит сейчас, и все…
Он целует ее.
— Еще немного… — шепотом говорит Оливия.
Пожалуйста, не уходи! Нет… остаться, она, конечно, не попросит. Не скажет. Зачем просить невозможное?
Легкая ухмылка на его лице.
И лицо такое, словно мосты уже сожжены. Этой ночью. Все решено. Назад пути нет. И теперь у них есть еще только несколько мгновений полета — вот так, обнявшись. А потом — все… И в этом какая-то отчаянная свобода.
Лишь несколько мгновений…
Искра мелькает.
Он подхватывает ее под плечи. Чуть сдвигается, разводя коленом ее ноги.
— Один разок, и я побежал… — он почти улыбается. — Нельзя же уйти просто так.
Словно он уйдет лишь на несколько часов, на день, на пару дней. Словно это ничего не изменит.
— Да, — выдыхает Оливия.