Юн молчит. Слышно только, как он скрипит зубами, желваки ходят на его скулах.
— Убирайся, — говорит Сигваль.
— Ты убьешь меня?
Видно, что Сигваля передергивает от этого предложения.
— Убирайся, — повторяет он. — Что с тобой делать, мы обсудим завтра. А сейчас — иди на хуй отсюда.
Смертельная усталость на его лице.
И шаг от двери, освобождая проход.
Еще пару мгновений Юн колеблется.
— Я люблю ее, понял, — говорит он. — И я всегда готов быть рядом с ней… Я всегда буду рядом.
Сигваль кивает. Он понял.
Он стоит, неподвижно, не глядя на Оливию, только за дверь, вслед Юну. Долго. Пока не стихают шаги.
Стихают.
Ей даже кажется, сейчас Сигваль сбежит тоже.
Он даже почти дергается к двери.
— Не уходи! — Оливия вскрикивает. Хочется броситься, обнять его, не отпустить. Но нет сил. — Не уходи, пожалуйста!
Он поворачивается к ней. Но смотрит не в глаза, а куда-то сквозь нее.
— Не надо, Лив. Не говори ничего. Не сейчас, ладно?
— Не уходи, пожалуйста, — просит она. — Останься.
Сигваль проводит ладонью по лицу.
Он устал. Сегодня утром он поднял людей до рассвета, и бой, взяли крепость… он чуть не умер, и сейчас… Он все еще на ногах. За окном темно. Его люди давно пьют за победу или храпят, завалившись в теплый уголок.
— Сигваль, — просит она.
Он кивает.
Проходит, садится на кровать, опираясь локтями о колени. Все так же не глядя на нее.
Разве она виновата? Что ей делать теперь?
— Что мне делать, — растерянно спрашивает она.
Мысли путаются. Всего этого слишком много для одного дня. Сигваль… Если бы он устроил скандал — было бы проще. Да, куда проще объяснить. Хоть что-то.
Он качает головой.
— Как хочешь, — говорит тихо, равнодушно. — Не думай, что ты в чем-то виновата. Юн сказал то, что хотел сказать, это его слова и его личное дело. Ты ничего ему не должна. Ты и мне ничего не должна, Лив. Ты можешь поступать так, как захочешь.
— Я твоя жена!
Он чуть хмурится, едва заметно.
— Я взял тебя силой, Лив. Захотел и взял, увез из дома, сделал своей женой. Это мой выбор. Да, пожалуй, ты должна соблюдать видимость приличий, ты принцесса. Но ты не обязана любить меня.
Хочется заорать: «Что ты несешь! Разве я давала повод сомневаться?!»
Оливия всхлипывает, слезы подступают к глазам.
— Ты ведь все слышал, да? Слышал, что говорил Юн?
— Да, — говорит он.
Сигваль не подслушивал. Он зашел и стоял открыто. Просто Оливия с Юном были так увлечены друг другом, что не заметили его.
— Ты дал сказать Юну, но не дал ответить мне.
Он молчит.
— Ты выслушал его, но не захотел слушать меня!
— Лив, — он, наконец, поднимает на нее глаза, — если тебе это важно, скажи сейчас.
— Мне? Разве тебе это не важно? А если бы я сказала Юну, что тоже люблю его?
Она сама в ужасе от того, что говорит. Но нервы… безумно тяжелый день. Так нельзя. Но и не сказать — нельзя тоже. Ей тоже важно понять. Почему?
Сигваль смотрит на нее. У него такие пустые, неживые глаза… словно и правда уже все равно.
— Мне это важно, Лив, — очень ровно, нечеловечески спокойно говорит он. — Очень важно. Но это ничего бы не изменило. У моего отца всегда была куча любовниц. У моей матери… по крайней мере один был точно, я знаю. Все это…
Он не договаривает. Отворачивается снова, поджав губы. Зажмуривается даже.
Ему важно.
Он не дал ей ответить, потому что испугался. Вот этот самый грозный и непобедимый Сигваль испугался, что услышит не тот ответ. Не смог.
Бог ты мой…
— Сиг…
Оливия подходит и садится рядом.
Видно, что он едва справляется с желанием сбежать.
Он слишком устал, у него не осталось сил еще и на выяснения отношений с женой. Даже не физических, душевных сил нет на это.
Тогда она просто обнимает его.
Он напрягается в ее руках. Замирает. Словно перестает дышать. Смотрит в сторону.
— Ты сомневаешься во мне? — тихо-тихо спрашивает Оливия.
Он дергает головой — «нет».
Не признается.
Сомневается. Его и так предавали столько раз, и близкие люди, что не сомневаться невозможно. Она ничем не лучше других.
— Я с тобой, — тихо говорит Оливия. Даже не «я люблю тебя», а «я с тобой». Сейчас это важнее. Обнимает крепче, утыкается носом ему в плечо.
Чувствует его глубокий, чуть судорожный вдох. И выдох. Он немного расслабляется.
— Я понимаю, что должна что-то сказать, но не знаю что, — Оливия обнимает его, и подступают слезы. — Я не понимаю, как это вышло, и что сделала не так, или не сделала… Не понимаю. Даже подумать не могла… Я неправильно вела себя с Юном? Или с тобой… Сиг, я люблю тебя. Я не знаю… Сиг… посмотри на меня.
Она теряется. У нее совсем нет опыта в таких вещах. Как вести себя с мужчинами, что говорить… думала, что все хорошо, но выходит…
Он поворачивается к ней.
И все же, его глаза чуть теплеют.
— Не надо ничего говорить.
Она дотрагивается ладонью до его щеки, гладит пальцами, по колючей щетине, по старой полоске шрама… Так вышло, что нет у нее никого ближе. Как ей быть?
— Мой Сигваль, — медленно и тихо говорит она. — Ты устал, да?
— Да, — соглашается он.
А потом осторожно затаскивает ее к себе на колени, обнимает, и выдыхает, наконец.
— Я тебя никому не отдам, Лив.
И улыбается. Пока еще не очень уверенно, но все равно улыбается ей. Почти на одном усилии воли. Но не отдаст.
— Балбес, — она невольно улыбается в ответ. — Куда же я могу деться от тебя? Таких, как ты, больше не бывает.
Целует его.
И рушится эта стена.
Так хорошо. Все…
Волосы у него на затылке жесткие, и топорщатся. Оливия зарывается в них пальцами.
— Даже если меня вечно нет рядом? — спрашивает он, трется щекой о ее подбородок. Щекотно.
— Даже если тебя вечно нет рядом. Когда тебя нет рядом, Сиг, я очень волнуюсь за тебя.
И вдох-выдох, ровно и глубоко. Все хорошо.
Они вместе сейчас. А все остальное подождет, это не важно. Потом… Все остальное — потом. Никто не встанет между ними.
Сигваль заваливается на спину, увлекая Оливию за собой, переворачивается, подхватывая, и укладывая ее дальше, вглубь кровати. И сам почти ложится на нее, чуть опираясь на локти. Так, словно лишний раз давая понять — он ее никуда не отпустит и не отдаст.
— Я знаю отличный способ расслабиться после тяжелого дня, — с видом заговорщика предлагает он.
— Я думала, ты устал?
Он фыркает.
— Ну… да. Но должен же я доказать тебе, что ты сделала правильный выбор, — ухмыляется. — Мы быстренько. А потом можно спать. Я уже разобрался с делами на сегодня.
Его пальцы под ее платьем, и отказаться — никаких шансов. Да и какая глупость — отказываться.
Быстро. Не раздеваясь. Только задрав юбку, расстегнув штаны. Резко. Оливия и опомниться не успевает, как он уже в ней. Она не готова так сразу, чуть вскрикивает, закусив губу. У него раздуваются ноздри. Словно он и правда хочет что-то доказать… ей или себе? Утвердить свои права на нее. Держит ее крепко. На какое-то мгновение она даже почти пугается, что…
Не успевает испугаться.
Он целует ее. Так же настойчиво и горячо. Безумно горячо. Словно в последний раз. Отчаянно. И она… До дрожи… Все. Весь мир исчезает. Она обнимает его руками, ногами, пытаясь быть еще ближе… Одежда мешает… но сейчас даже это уже не важно. Он ей нужен. Прямо сейчас, и она тоже не готова ждать. Ее Сигваль. Еще… Невыносимо представить, что можно его потерять.
Не отдать никому…
Она стонет и выгибается в его руках.
Быстро, резко, и без всяких сомнений. Именно так.
49. Оливия, весь твой
У него на плече огромный черный синяк, аж смотреть страшно. Там где смяло кирасу. Камнем. Он говорит — камнем задело, когда они лезли. Леннарту повезло меньше, ему большим и в голову, Сигвалю поменьше и в плечо. И на другой руке еще синяк… Потеки смолы прожгли поддоспешник у локтя, и рубашку насквозь, не сильно, мелкими дырами, но прилипло… от кожи он отдирал это с треском, едва ли не с кровью, стиснув зубы.
Война. Обычное дело — Сигваль отмахнулся только. Ничего страшного. Он жив, руки-ноги на месте, а синяки — не в счет.
Всю ночь он обнимал Оливию во сне. И никуда от него не деться.
Стоило ей чуть отодвинуться, лечь поудобнее, как он тут же, даже не просыпаясь, сгребал ее в охапку, пододвигая к себе. Это было смешно и трогательно, хоть и не удобно. А просыпаясь — он отпускал, давая свободы… но засыпая — тянулся к ней снова.
Оливия почти не спала. Сложно сказать, что мешало. Не спалось просто. Она тихо лежала, пригревшись и расслабившись в руках Сигваля, слушая его дыхание, слушая, как бьется его сердце. Иногда он хмурился, вздрагивал во сне, тогда она осторожно гладила его по плечу или по груди, «ш-шш», и он успокаивался.
Она уснула только под утро, когда небо уже начинало сереть.
Но с первыми лучами солнца проснулся Сигваль. Попробуй, поспи с ним.
Нет, поначалу он честно старался лежать тихо и не будить, Оливия чувствовала это сквозь сон, чувствовала, как он на нее смотрит, как осторожно-осторожно, обняв, гладит ее живот. У него теплые руки…
Когда ее целуют в плечико, Оливия не выдерживает. Поворачивается к нему, открывает глаза.
— Я мешаю тебе спать, да? — у него такое виноватое и, в то же время, довольное лицо.
— Мешаешь. Я всю ночь не могла уснуть…
Она ворчит, конечно, только в шутку. Улыбается. Невозможно не улыбаться, глядя на него.
— А я, как назло, выспался.
Его пальцы под одеялом гладят ее живот, и бедро, нежно так… и с внутренней стороны, между ног. Он чуть пододвигает ее к себе, и обхватывает ее ноги своей, пододвигает тоже.
— Чего тебе не спалось? — говорит он. — Я храпел, да?
Она фыркает.
— Хуже! Ты всю ночь лез обниматься.
Он ржет.
— Прости.
Но никакого раскаянья.