Естественно, Теренция была глубоко предана Цицерону. В связи с этим заговором Катилины никто не переживал за него больше, чем его жена. С той самой ночи пятого дня декабря она просыпалась, слушая его бормотание во сне, когда мужу снились кошмары. Тогда Цицерон все время повторял имя Цезаря – и всегда с болью и гневом.
Это Цезарь, и только Цезарь, лишил Цицерона триумфа. Это Цезарь раздул тлеющее возмущение народа. Метелл Непот – это гнус, отрастивший жало благодаря Цезарю. И все же Фабия держалась о Цезаре другого мнения, а Теренция была слишком разумной женщиной, чтобы не оценить справедливость сестры и достоверность ее сведений. Цицерон, конечно, намного лучше, намного достойнее. Горячий и искренний, он вносит энергию и безудержный энтузиазм во все, что делает, и никто не может оспорить его честность. Но, вздохнув, Теренция решила, что даже такой выдающийся ум, как ее муж, не в силах одержать верх над Цезарем. Почему все эти невероятно древние семьи до сих пор дают миру людей, подобных Сулле или Цезарю? Они должны были бы уже выродиться столетия назад.
Теренция очнулась от своих мыслей, когда Цезарь велел двум девочкам идти спать.
– Завтра вставать с воробьями, больше никаких праздников. – Он кивнул топтавшемуся на месте Евтиху. – Отведи их домой и обязательно передай с рук на руки слугам у дверей атрия Весты.
И они ушли, проворная Юния впереди ковылявшей Квинтилии. Аврелия смотрела им вслед, мысленно вздыхая: «Этого ребенка надо посадить на диету!» Но когда несколько месяцев назад она дала соответствующие инструкции, Цезарь рассердился и запретил всякие диеты.
– Оставь ее, мама. Ты – не Квинтилия, а Квинтилия – не ты. Если бедной девочке нравится есть, пусть ест. Потому что она получает удовольствие! Мужей им не видать, и я хочу, чтобы ей продолжало нравиться быть весталкой.
– Она же погибнет от переедания!
– Что же делать! Я одобрю твое решение только тогда, когда Квинтилия сама надумает поголодать.
Что можно сделать с таким человеком? Аврелия закрыла рот и прекратила всякие разговоры на эту тему.
– Без сомнения, – сказала она, теперь немного едко, – ты собираешься на место Лицинии выбрать Минуцию.
Красивые брови Цезаря взлетели.
– Почему ты так думаешь?
– Ты, кажется, неравнодушен к жирным детям.
К желаемому эффекту это не привело. Цезарь рассмеялся:
– Я вообще неравнодушен к детям, мама. Высокие, низкие, тонкие, толстые – мне все равно. Однако, поскольку ты затронула эту тему, рад сообщить тебе, что положение с весталками улучшилось. Я получил пять предложений – очень приличные девочки: все хорошего происхождения и все с отличным приданым.
– Пять? – удивилась Аврелия. – Я думала, что будут только три.
– Можно нам узнать их имена? – спросила Фабия.
– А почему бы и нет? Выбор за мной, но я не вращаюсь в женском мире и определенно не претендую на знание ситуаций в семьях. Однако двух из них я серьезно не рассматриваю. Кстати, одна из них Минуция, – сказал Цезарь, с усмешкой глядя на мать.
– Тогда кто же заслужил твое внимание?
– Некая Октавия из той ветви Октавиев, которые носят преномен Гней.
– Тогда это внучка консула, который умер в крепости на Яникуле, когда Марий и Цинна осаждали Рим.
– Да. Есть у кого-нибудь еще информация?
Ни у кого. Цезарь назвал следующее имя – некая Постумия.
Аврелия нахмурилась. Нахмурились и Фабия с Теренцией.
– А что с Постумией?
– Патрицианская семья, – сказала Теренция, – но, кажется, эта девочка из ветви Альбина, который был консулом лет сорок назад.
– Да.
– И ей восемь лет?
– Да.
– Тогда не бери ее. В этой семье крепко пьют. Там слишком много детей! И всем детям разрешают пить неразбавленное вино, как только их отнимают от груди. Не понимаю, о чем только думает мать. Эта девочка уже несколько раз напивалась до беспамятства.
– О боги!
– И кто же остается, папа? – улыбнулась Юлия.
– Корнелия Мерула, правнучка flamen Dialis Корнелия Мерулы, – торжественно объявил Цезарь.
Все осуждающе посмотрели на него. За всех ответила Юлия.
– Ты просто дразнил нас! – хихикнула она. – Я так и знала!
– О-о? – удивился Цезарь, улыбаясь одними губами.
– Зачем ты говорил нам о других, tata?
– Отлично, отлично! – обрадовалась Аврелия. – Прабабка все еще правит в этой семье, и все поколения воспитываются в религиозном духе. Корнелия Мерула придет к нам с удовольствием и станет украшением коллегии.
– Я тоже так думаю, мама, – сказал Цезарь.
Юлия встала.
– Благодарю тебя за гостеприимство, великий понтифик, – серьезно произнесла она, – и прошу твоего разрешения уйти.
– Ждешь Брута?
Юлия покраснела:
– Уже поздно, папа!
– Через пять дней Юлии исполнится четырнадцать лет, – сказала Аврелия, когда девушка ушла.
– Жемчуг, – быстро отреагировал Цезарь. – В четырнадцать лет она уже может носить жемчуг, да, мама?
– Если жемчуг мелкий.
Цезарь поморщился:
– Он и не может быть крупным. – Вздохнув, он поднялся. – Дамы, благодарю вас за компанию. Расходиться не обязательно, но я должен идти. Есть работа.
– Так, значит, Корнелия Мерула войдет в коллегию? – сказала Теренция, когда за Цезарем закрылась дверь.
В коридоре он прислонился к стене и беззвучно засмеялся. В каком тесном мире они живут! Хорошо это или плохо? По крайней мере, компания подобралась приятная, даже если мама становится немного грубоватой, а Теренция всегда была такой. Но хвала богам, ему не приходится собирать их слишком часто! Намного интереснее организовать громкий уход Метелла Непота с поста, чем заниматься болтовней с женщинами.
Созывая рано утром в четвертый день января трибутные комиции, Цезарь не знал, что Бибул и Катон решили использовать это собрание, чтобы добиться худшего, чем падение Метелла Непота. Они задумали свалить самого Цезаря.
Когда он и его ликторы на рассвете прибыли на Форум, стало ясно, что комиций не вместит всех. Цезарь немедленно пошел к храму Кастора и Поллукса и дал указания небольшой группе общественных слуг, находящихся поблизости на случай необходимости.
Многие считали, что храм Кастора – самый внушительный на Форуме. Он был перестроен меньше шестидесяти лет назад Метеллом Далматиком, великим понтификом. Этот храм был достаточно просторным внутри, так что сенат мог собираться там в полном составе. Пол его единственного помещения был поднят на высоту в двадцать пять футов, а в высоком цоколе находился настоящий лабиринт служебных комнат. Когда-то перед прежним храмом стоял каменный трибунал, но, когда Метелл Далматик снес старое здание и начал возводить новое, он сделал трибунал частью сооружения. Так на высоте десяти футов возникла платформа, почти такая же большая, как ростра. Вместо красивого пролета пологих мраморных ступеней от входа в храм до уровня Форума преобразователь построил лестницы. С Форума на платформу можно было подняться по двум узким лестницам, расположенным по бокам. Это делало платформу аналогом ростры. В храме Кастора можно было проводить голосования. Плебеи стояли внизу, на Форуме, и смотрели вверх, на происходящее на платформе.
Новый храм Кастора со всех сторон окружали каменные колонны с каннелюрами, выкрашенными в красный цвет, и ионическими капителями насыщенного синего цвета с позолоченными завитками по краям. Метелл Далматик не стал огораживать пространство вокруг этого внушительного сооружения стеной. Можно было видеть весь храм насквозь. Он парил высоко, полный воздуха, свободный, как и те два молодых бога, которым он был посвящен.
Пока Цезарь наблюдал, как общественные слуги устанавливают на платформе большую тяжелую скамью для трибунов, кто-то тронул его за руку.
– На одно слово, – проговорил Публий Клодий, темные глаза его блестели. – Готовится неприятность!
Цезарь уже приметил в толпе много громил, бывших гладиаторов, которые после отставки переехали из Капуи в Рим в поисках работы в качестве вышибал, судебных исполнителей, охранников.
– Это не мои люди, – пояснил Клодий.
– Чьи же тогда?
– Не знаю, но у них тоги как-то подозрительно топорщатся – по всей вероятности, прячут дубинки. На твоем месте, Цезарь, я бы приказал кому-нибудь быстро вызвать гарнизон. Не начинай собрания, пока не будет охраны.
– Большое спасибо, Публий Клодий, – сказал Цезарь и повернулся к своему старшему ликтору.
Вскоре после этого на Форуме появились новые консулы. Ликторы Силана несли фасции, а дюжина охранников Мурены шагала без них. Оба консула были недовольны. Сегодняшнее собрание, уже второе в этом году, было, как и первое, созвано простым претором. Цезарь опередил консулов – большое оскорбление. У Силана еще не было возможности обратиться к народу во время сходки в его честь. Даже Цицерону везло больше! Поэтому оба ждали с каменными лицами, разместившись как можно дальше от Цезаря, пока их слуги расставляли на платформе легкие переносные стулья из слоновой кости. Центральное место было занято курульным креслом Цезаря и скамьей трибунов. Знаменательное обстоятельство!
Один за другим приходили магистраты и выбирали место, где сесть. Метелл Непот устроился на самом краю скамьи, рядом с креслом Цезаря, и подмигнул Цезарю, помахав свитком со своим законопроектом отзыва Помпея домой. В толпе, насчитывающей теперь три-четыре тысячи человек, городской претор уже выделял отдельные группы.
Первые ряды предназначались для сенаторов. Сзади них и по обе стороны стояли бывшие гладиаторы. В других местах толкались сторонники Клодия, насколько мог предполагать Цезарь, – включая троих Антониев. И Фульвия тоже была там.
Подошел старший ликтор и наклонился над креслом Цезаря:
– Гарнизон начинает прибывать, Цезарь. Как ты приказал, я расставил солдат за храмом, чтобы их не было видно.
– Хорошо. Смотри сам по ситуации, не жди моих указаний.
– Все под контролем, Цезарь! – весело вмешался Метелл Непот. – Я слышал, что в толпе много неизвестных громил, поэтому я там поместил несколько своих молодцов.