– Почему мы об этом ничего не слышали раньше, Луций Веттий?
– Потому что я боюсь, вот почему! – резко ответил информатор. – Я не хочу отвечать за обвинение такой большой рыбы, как Гай Цезарь.
– В этом суде, Луций Веттий, большая рыба – я, а не Гай Цезарь, – провозгласил Новий Нигер, – и ты уже обвинил Гая Цезаря. Ты – в безопасности. Пожалуйста, продолжай.
– А что продолжать? Я уже сказал, у меня есть письмо.
– Тогда ты должен представить это письмо суду.
– Он объявит, что это подделка.
– Только суд может это определить. Покажи письмо.
– Ну…
К этому времени почти все, кто был на Нижнем форуме, или находились возле суда, или спешили к нему. Распространился слух: как обычно, у Цезаря неприятности.
– Луций Веттий, я приказываю тебе показать это письмо! – раздраженно крикнул Новий Нигер, а потом понес уже совершенную глупость: – Ты думаешь, что такие люди, как Гай Цезарь, неподвластны этому суду из-за древности рода и многочисленной клиентуры? Это не так! Если Гай Цезарь собственноручно написал письмо Катилине, я буду судить его в этом суде и вынесу обвинительный приговор!
– Тогда я пойду домой и возьму письмо, – сказал Луций Веттий, которого убедили эти слова.
Пока Веттий ходил за письмом, Новий Нигер объявил перерыв. Все, кто болтался без дела, оживленно обсуждая происходящее (в последние годы наблюдение за Цезарем стало лучшим развлечением праздной толпы), бросились купить что-нибудь перекусить и выпить. Присяжные сидели спокойно, им прислуживали судебные чиновники. Новий Нигер подошел перемолвиться словом с главой жюри присяжных, чрезвычайно довольный своей идеей платить за информацию.
Публий Клодий решил действовать. Он поспешил через Форум к курии Гостилия, где заседал сенат, и уговорил впустить его внутрь. Это оказалось совсем не трудно для того, кто в следующем году войдет туда через главный вход как равный.
На пороге он остановился, услышав, что баритон Курия в сенате звучит в полной гармонии с альтом Веттия в суде.
– Говорю тебе, я слышал это от самого Катилины! – обращался Курий к Катону. – Гай Цезарь – центральная фигура во всем заговоре, так было с самого начала и до самого конца!
Сидевший на курульном возвышении рядом с председательствующим консулом Силаном и чуть позади него, Цезарь поднялся.
– Ты лжешь, Курий, – произнес он очень спокойно. – Мы все знаем, кто в этом почтенном органе правления не остановится ни перед чем, лишь бы навсегда выкинуть меня отсюда! Но, отцы, внесенные в списки, позволю себе сказать вам: я никогда не был и никогда не буду участвовать в столь темных и плохо организованных делах! Любой, кто верит рассказу этого жалкого дурня, – еще больший дурень! Я, Гай Юлий Цезарь, по доброй воле буду общаться со всяким сбродом пьяниц и сплетников? Я, так скрупулезно выполняющий свои обязанности и так тщательно оберегающий свое dignitas, опущусь до заговора с людьми, подобными присутствующему здесь Курию? Мне, великому понтифику, потворствовать передаче Рима Катилине? Мне, чьи предки основали Рим, согласиться на то, чтобы Римом правили такие черви, как Курий, и такие шлюхи, как Фульвия Нобилиор?
Его слова звучали как удары хлыста, и никто не пытался его прервать.
– Я давно привык к клевете, – продолжал Цезарь тем же спокойным, но осуждающим тоном, – но не собираюсь стоять в стороне, пока кто-то платит ничтожествам вроде Курия за то, чтобы мое имя трепали в связи с позорным делом, к которому я не имею никакого отношения! Ибо кто-то платит ему! И когда я узнаю, кто это, сенаторы, они заплатят мне! Вы все сидите здесь, такие умные и замечательные, как курицы на насесте, смакуя омерзительные детали так называемого заговора, а в это время другие курицы устраивают куда более злобный заговор, цель которого – уничтожить меня и мое доброе имя! Втоптать в грязь мое dignitas! – Он вздохнул. – Без dignitas я – ничто! И я предупреждаю каждого из вас: не трогайте мое dignitas! Чтобы защитить его, я разнесу это уважаемое здание вместе с вами! Я сдвину горы, взгромоздив Пелион на Оссу, и украду у Зевса гром, чтобы поразить всех вас! Не испытывайте моего терпения, отцы, внесенные в списки, ибо говорю вам сейчас: я – не Катилина! Если бы заговор организовал я, вы были бы уже свергнуты!
Он повернулся к Цицерону:
– Марк Туллий Цицерон, в последний раз тебя спрашиваю: оказал ли я тебе помощь в раскрытии этого заговора? Да или нет?
Цицерон сглотнул. Сенат застыл в абсолютной тишине. Никто никогда не видел ничего подобного, и теперь никто не хотел привлекать к себе внимания. Даже Катон.
– Да, Гай Юлий, ты помог мне, – наконец проговорил Цицерон.
– Тогда, – сказал Цезарь уже спокойнее, – я требую, чтобы сенат не платил Квинту Курию ни одного сестерция из обещанной ему награды. Квинт Курий солгал. Он не заслуживает уважения.
И такой страх охватил каждого, что сенаторы единодушно согласились не платить Квинту Курию.
Вперед вышел Клодий.
– Отцы, внесенные в списки, – громко обратился он к сенаторам, – прошу прощения за вмешательство, но я должен просить многоуважаемого Гая Юлия Цезаря пройти со мною в суд Луция Новия Нигера, как только он сможет.
Уже собираясь сесть, Цезарь бросил взгляд на ошеломленного Силана:
– Старший консул, мне кажется, я нужен везде. И подозреваю, что по одному и тому же делу. В таком случае помни о том, что я сказал. Помни каждое слово! Прошу меня извинить.
– Я извиняю тебя, – прошептал Силан, – и всех вас.
И получилось так, что, когда Цезарь покинул курию Гостилия вместе с Клодием, все сенаторы устремились вслед за ними.
– Это была самая лучшая взбучка, какую я наблюдал! – сказал Клодий, немного запыхавшись. – Сенаторы, наверное, обделались от страха!
– Не городи ерунды, Клодий. Скажи мне лучше, что случилось в суде Нигера? – резко прервал его Цезарь.
Клодий рассказал все. Цезарь остановился.
– Ликтор Фабий! – крикнул он своему старшему ликтору, который вместе с остальными пятью шел впереди настроенного воинственно Цезаря.
Все шестеро остановились и получили указания.
Цезарь спустился к суду Новия Нигера, расшвыривая на ходу любопытных. Он прошел прямо сквозь ряды присяжных туда, где стоял Луций Веттий с письмом в руке.
– Ликторы, арестуйте этого человека!
Вместе с письмом Луций Веттий был арестован. Его повели от суда Новия Нигера к трибуналу городского претора.
Новий Нигер так быстро вскочил на ноги, что его дорогостоящее кресло опрокинулось.
– Что все это значит? – взвизгнул он.
– Что ты о себе вообразил?! – взревел Цезарь.
Все отпрянули, присяжные смущенно зашевелились.
– Что ты о себе вообразил? – повторил Цезарь уже тише, но все же достаточно звучным голосом, чтобы его было слышно на другой стороне Форума. – Как смеешь ты, магистрат в ранге эдила, принимать иск против магистрата, стоящего выше тебя по должности? И что еще хуже, от оплачиваемого информатора? Кем ты себя считаешь? Если ты не знаешь, Новий, тогда я тебе скажу. Ты – юридический невежда, который имеет право быть председателем римского суда не больше, чем самая грязная проститутка, которая гоняется за клиентами возле храма Венеры Эруцины! Неужели ты не понимаешь, что это неслыханно для младшего магистрата – судить своего старшего коллегу? За то, что ты по своей глупости говорил этому куску дерьма Веттию, тебя самого следует привлечь к суду! Ты, обыкновенный эдил, пытаешься судить меня, городского претора? Смелые слова, Новий, но их невозможно претворить в жизнь. Если у тебя есть причина верить, что магистрат старше тебя по должности совершил преступление, ты должен прервать слушание и передать все дело в суд равных тому старшему магистрату. И поскольку я – городской претор, ты должен идти к консулу, у которого фасции на этот месяц.
Жадная до новостей толпа ловила каждое слово, а Новий Нигер стоял с пепельным лицом. Его надежды на будущее консульство таяли на глазах.
– Ты передашь дело в суд равных твоему старшему коллеге, Новий. Ты не смеешь продолжать слушать это дело в твоем суде! Ты не смеешь принимать свидетельства против твоего старшего коллеги, да еще с улыбкой от уха до уха! Ты выставляешь меня перед этими людьми, словно у тебя есть право на это! Ты не имеешь такого права! Слышишь? Ты не имеешь права! Какой прецедент ты создаешь? Этого ли старшие коллеги должны ожидать от своих младших коллег в будущем?
Новий Нигер протянул руку, как бы умоляя. Он облизнул губы и попытался заговорить.
– Молчи, негодяй! – крикнул Цезарь. – Луций Новий Нигер! Дабы напомнить тебе и всем другим младшим магистратам, где их место в римской схеме общественных обязанностей, я, Гай Юлий Цезарь, городской претор, приговариваю тебя к восьми дням тюрьмы. Этого срока должно быть достаточно, чтобы ты сообразил, где твое место, и подумал о том, как убедить сенат Рима позволить тебе продолжить быть судьей в этом специальном суде. Ты ни на секунду не покинешь своей камеры. Тебе не разрешат приносить еду, видеться с семьей. Тебе не позволят ни читать, ни писать. И так как я знаю, что ни одна камера в тюрьме не имеет двери, тем более такой двери, которая запирается, ты добровольно будешь делать то, что тебе говорят. И в те часы, когда тебя не будут охранять ликторы, тебя будет сторожить половина Рима. – Внезапно Цезарь кивнул судебным ликторам. – Отведите вашего господина в тюрьму и посадите его в самую неудобную камеру, какую найдете. И следите за ним, пока я не пришлю ликторов вам на смену. Хлеб и вода, больше ничего. С наступлением темноты – никакого света.
Затем, не оглядываясь, Цезарь направился к трибуналу городского претора, где на платформе, стоя между двумя ликторами, ждал Луций Веттий. Цезарь и четыре оставшихся с ним ликтора поднялись по ступеням. С ними увязались все члены суда Новия Нигера, от присяжных до писцов. О, как интересно! Что сделает Цезарь с Луцием Веттием? Поместит его в камеру, рядом Новием Нигером?
– Ликтор, – обратился Цезарь к Фабию, – развяжи твои прутья.