– Но ведь есть Юлия Антония, она тоже их бабушка. Не слишком мудрая, быть может, но вполне подходящая для таких маленьких детей. К тому же ей будет чем заняться.
– Значит, ты советуешь поступить так.
– Я считаю, что на некоторое время это – выход, пока ты будешь находиться в Дальней Испании. Когда ты вернешься домой, я думаю, тебе снова надо жениться. Нет, нет, я с уважением отношусь к твоему горю, Ватиний. Никто не заменит тебе умершую жену, такого никогда не получается. Но твоим детям нужна мать. Да и для тебя будет лучше заключить союз с новой женой и родить еще детей. К счастью, ты можешь позволить себе иметь большую семью.
– У тебя от второй жены детей нет.
– Правильно. Но я не люблю свою жену, а ты будешь любить. Тебе нравится домашняя жизнь, я заметил. Ты наделен счастливой способностью ладить с женщиной, не равной тебе по уму. Большинство мужчин так устроены. А я не такой, наверное. – Цезарь похлопал Ватиния по плечу. – Поезжай скорее в Испанию и оставайся там хотя бы до следующей зимы. Повоюй, если получится. Косконий для этого не годится, поэтому он и берет легата. И по возможности разузнай ситуацию на северо-западе.
– Как скажешь, – согласился Ватиний, с трудом поднимаясь. – Ты прав, конечно, я снова должен жениться. Может быть, ты подыщешь для меня кого-нибудь?
– Разумеется.
От Помпея пришло письмо, написанное после прибытия к нему Метелла Непота.
Цезарь, с евреями у меня одни неприятности. Последний раз, когда я писал тебе, я планировал встретиться с двумя сыновьями старой царицы в Дамаске, что я и сделал прошлой весной. Гиркан мне понравился больше, чем Аристобул. Но я не хотел, чтобы они знали, кого из них я предпочитаю, прежде чем я встречусь с этим старым негодяем, царем набатеев Аретой. Поэтому я послал братьев обратно в Иудею, строго наказав хранить мир, пока они не услышат о моем решении. Я не хотел, чтобы проигравший брат интриговал за моей спиной, пока я двигаюсь к Петре.
Но Аристобул догадался, что я выбрал Гиркана, и решил готовиться к войне. Он не очень умный, но все же, полагаю, я недооценил его. Я отложил поход на Петру и направился в Иерусалим. Стал лагерем вокруг города, который хорошо укреплен и, естественно, отменно расположен для обороны: скалистые горы, изрезанные долины вокруг и тому подобное.
Как только Аристобул увидел грозную римскую армию, стоящую лагерем на холмах, он прибежал сообщить, что сдается. К тому же привел несколько ослов, нагруженных мешками с золотыми монетами. Очень мило с его стороны было предложить их мне, сказал я, но неужели он не понимает, что разрушил планы моей кампании и это обошлось Риму значительно дороже той суммы, что припрятана у него в мешках? Но я прощу евреев, если он согласится оплатить расходы на переход такого-то числа легионов в Иерусалим. Это будет значить, сказал я, что я не стану грабить город, чтобы самому достать необходимые деньги. Он был счастлив сделать все, что я скажу.
Я послал Авла Габиния собрать деньги и приказал открыть ворота, но сторонники Аристобула решили сопротивляться. Они не открыли ворота Габинию, а, взобравшись на стены, стали кричать, что не собираются повиноваться мне. Я арестовал Аристобула и поднял армию. Это заставило город сдаться. Там есть место, где стоит этот огромный храм – скорее, его можно назвать цитаделью. Несколько тысяч твердолобых евреев забаррикадировались там и отказались выйти. Храм неприступен, и я не надеялся, что осада принесет успех. Однако необходимо было показать евреям, кто хозяин положения, вот я и показал им это. Они держались три месяца, потом мне это надоело, и я взял эту крепость. Фавст Сулла первым перелез через стену – неплохо для сына Суллы, а? Хороший парень. Я хочу женить его на моей дочери, когда мы вернемся домой. К тому времени она будет уже достаточно взрослой. Вообрази, сын Суллы – мой зять! Неплохо я продвинулся в этом мире!
Храм интересный. Совсем не похож на наши. Никаких статуй или чего-нибудь подобного. Когда ты внутри, такое впечатление, что он рычит на тебя. Признаюсь тебе, у меня волосы встали дыбом! Леней и Феофан (я ужасно скучаю по Варрону) захотели зайти за занавес, который отделяет, как они говорят, их Святая Святых. С ним были Габиний и некоторые другие. Они сказали, что там должно быть очень много золота. Я и сам думал об этом, Цезарь, но все-таки сказал: «Нет. Никогда я не войду туда сам и никому не позволю сделать это». Видишь ли, к тому времени я узнал евреев лучше. Это очень странный народ. Я бы назвал их религиозными фанатиками, правда. Я отдал приказ, чтобы никто не смел оскорблять их религиозные чувства. Никто, от рядовых солдат до моих старших легатов. Зачем тревожить осиное гнездо, когда я хочу, чтобы во всей Сирии установился мир и порядок? Мне нужны цари-клиенты, покорные Риму. Я вовсе не желаю ставить с ног на голову местные обычаи и традиции. В конце концов, у каждого народа есть mos maiorum.
Я поставил Гиркана царем и верховным жрецом, а Аристобула взял в плен. Это потому, что я встретил в Дамаске царевича идумеев Антипатра. Очень интересный человек. Гиркан не слишком впечатляет, но надеюсь, что Антипатр будет его направлять – разумеется, в сторону Рима. О да, я не забыл сказать Гиркану кое-что крайне важное. А именно: тем, что он теперь царь и верховный жрец, он обязан не своему богу, а Риму; он – римский подданный и всегда будет под каблуком у наместника Сирии. Антипатр посоветовал мне подсластить эту чашу уксуса, указав Гиркану, что всю свою энергию тот должен направить на выполнение жреческих обязанностей, – умный Антипатр! Интересно, знает ли он, что мне известно, сколько гражданской власти он узурпировал, не пошевелив и пальцем?
Когда я покидал Иудею, она была уже не такой большой, как тогда, когда два глупых брата обратили мое внимание на это место. Везде, где евреи были в меньшинстве, я включал их земли в состав Сирии как официальную часть римской провинции – Самарию. Прибрежные города от Иоппы до Газы и греческие города Декаполиса – все получили автономию и стали сирийскими.
Я все еще навожу здесь порядок, но уже виден финал. Я буду дома к концу этого года. Все думаю о печальных событиях прошлого года и начала нынешнего. В Риме, я имею в виду. Цезарь, я тебе очень благодарен за твою помощь с Непотом. Ты постарался. Но почему нам достался такой ханжа-пердун Катон? Все разрушил. И как ты понимаешь, у меня теперь нет своего плебейского трибуна. Не могу даже найти такового на следующий год!
Привезу домой горы трофеев. Казна получит колоссальную долю. Только моим войскам в качестве премии досталось шестнадцать тысяч талантов. Поэтому я наотрез отказываюсь делать то, что я делал всегда. Я не буду больше раздавать солдатам свои земли. На этот раз землю им даст Рим. Они заслужили ее. Это обязанность Рима. Так что я приложу все силы к тому, чтобы они получили государственные наделы. Я надеюсь, что и ты сделаешь все, что можешь. Если тебе удастся заполучить плебейского трибуна, думающего так же, как ты, я буду счастлив разделить с тобой стоимость его шкуры. Непот говорит, что намечается большая драка за землю, но я этого ожидал. Слишком много влиятельных людей разобрали государственные фонды под свои латифундии. Очень недальновидно для сената.
До меня дошел слух – кстати, интересно, дошел ли он до тебя, – что Муция плохо себя ведет. Я спросил об этом Непота, но он взвился так, что я думал, он никогда не приземлится. Ну что ж, братья и сестры склонны держаться друг друга. Так что я думаю, это только естественно, что ему не понравился мой вопрос. Во всяком случае, я навожу справки. Если слух подтвердится, с Муцией будет покончено. Она была хорошей матерью и женой, но не могу сказать, что очень скучал по ней все это время.
«О Помпей, – подумал Цезарь, откладывая письмо, – ты женился по доброй воле!»
Он нахмурился. Тит Лабиен уехал из Рима в Пицен вскоре после того, как оставил должность. Возможно, он возобновил свой роман с Муцией Терцией. Жаль. Должен ли Цезарь написать Лабиену и предупредить, что его ожидает? Нет. Письмо могут прочитать не те люди. И есть такие, кто мастерски умеет вновь запечатывать раскрытое послание. Если Муция Терция и Лабиен в опасности, они должны будут справиться с этим сами. Помпей Великий важнее. Цезарь начинал видеть заманчивые возможности, которые откроются перед ним после возвращения домой Великого Человека с горами добычи. Земли для солдат из общественных фондов не предвиделось. Его солдаты останутся без земли. Но менее чем через три года Гай Юлий Цезарь станет старшим консулом, а Публий Ватиний сделается его плебейским трибуном. Какой замечательный способ повязать Великого Человека долгом – долгом тому, кто куда более велик!
И Сервилия, и Марк Красс оказались правы. После того поразительного дня на Форуме год преторства Цезаря выдался вполне мирным. Сторонников Катилины одного за другим судили и приговорили к ссылкам и конфискации имущества. Луций Новий Нигер уже не председательствовал в специальном суде. После некоторых дебатов сенат решил передать слушание в суд Бибула.
И, как Цезарь узнал от Красса, Цицерон все-таки получил вожделенный новый дом. Самой большой рыбой из сторонников Катилины, не названной ни одним информатором, был Публий Сулла. Но большинство знали, что если в заговоре принимает участие Автроний, значит вовлечен и Публий Сулла. Племянник диктатора и муж сестры Помпея, Публий Сулла наследовал огромное богатство, но не политическую проницательность своего дяди и уж определенно не его чувство самосохранения. В отличие от других, он принял участие в заговоре не для того, чтобы увеличить свое состояние. Просто он хотел оказать услугу друзьям и развеять скуку.
– Он просил Цицерона защищать его, – посмеивался Красс, – а это ставит Цицерона в ужасное положение.
– Только если он согласится, – возразил Цезарь.
– Да он уже согласился, Гай.
– Откуда ты это знаешь?
– Потому что наш сочинитель экс-консул недавно навестил меня. У него внезапно завелись деньги на покупку моего дома. Во всяком случае, он надеется, что они у него есть.