Потребовалось время, чтобы остановилась кровь и слезы перестали литься. Затем он сказал:
– Я хотел позлить Аврелию и Фабию.
– Клодий, ты навредил Риму! Мы прокляты! – крикнула Фульвия.
– Да что с тобой? – заорал он. – Кучка женщин избавляется от своей обиды на мужчин! Какой в этом смысл? Я видел кнуты! Я знаю о змеях! Это абсолютная чушь!
Но это лишь ухудшило положение. Все три женщины налетели на него. И Клодий получил новую порцию пощечин и тумаков.
– Bona Dea, – проговорила Клодилла сквозь зубы, – это тебе не красивая греческая статуя! Bona Dea стара, как Рим, она – наша, она – Благая Богиня. Все женщины, что были там, осквернены тобой, а беременные будут вынуждены принимать снадобье, чтобы избавиться от проклятого ребенка.
– В том числе и я, – сказал Фульвия и заплакала.
– Нет!
– Да, да, да! – крикнула Клодия, пнув его ногой. – Клодий, зачем? Ведь есть тысячи других способов отомстить Аврелии и Фабии! Зачем было совершать святотатство? Ты обречен!
– Я не подумал об этом, все казалось просто идеальным! – Он попытался взять Фульвию за руку. – Пожалуйста, не причиняй вреда нашему ребенку!
– И ты еще не понял? – крикнула она, отпрянув. – Это ты причинил вред нашему ребенку! Родится бесформенное чудовище, я должна избавиться от него! Клодий, ты проклят!
– Уходи! – крикнула Клодия. – Ползи на животе, как змея!
И Клодий выполз из комнаты на животе, как змея.
– Надо еще раз провести ритуал Bona Dea, – сказала Теренция Цезарю, когда она, Фабия и Аврелия явились в кабинет великого понтифика. – Ритуал тот же самый, но с добавлением искупительной жертвы. Девушку Дорис надо наказать так, чтобы ни одна женщина не могла рассказать о том, что с ней случилось. Никому, даже великому понтифику.
«Благодарю всех богов за это», – подумал Цезарь, сразу догадавшийся, кто будет этой искупительной жертвой.
– Значит, вам нужен закон, чтобы объявить один из предстоящих комициальных дней nefasti, и вы просите великого понтифика провести его в религиозном собрании семнадцати триб?
– Правильно, – взяла слово Фабия, чтобы Цезарь не подумал, будто она зависит от двух женщин, которые не являются весталками. – Празднования Bona Dea нужно отмечать в dies nefasti, а до февраля больше таких не будет.
– Ты права, Bona Dea не может бодрствовать до февраля. Может быть, назначить шестой день перед идами?
– Отлично, – сказала, вздохнув, Теренция.
– Bona Dea спокойно отойдет ко сну, – утешил их Цезарь. – Мне жаль, что каждая беременная женщина, присутствовавшая на празднике, должна будет принести жертву куда более серьезную. Я больше ничего не буду говорить. Это дело женщин. Помните только, что ни одна римлянка не осквернила Bona Dea. Это сделал мужчина, а девушка, его сообщница, не была римлянкой.
– Я слышала, – сказала Теренция, вставая, – что Публию Клодию очень нравится мстить. Но ему не понравится месть Bona Dea.
Аврелия осталась сидеть. Она молчала, пока не закрылась дверь за Теренцией и Фабией.
– Я отослала Помпею собирать вещи, – сказала она.
– Надеюсь, только те, что ей принадлежат?
– За этим проследили. Бедняжка! Она так плакала, Цезарь. Невестка отказывается принять ее, Корнелия Сулла – тоже. Это очень печально.
– Знаю.
– Жена Цезаря, как и все в семье Цезаря, должна быть вне подозрений, – процитировала Аврелия.
– Да.
– Мне кажется, неправильно наказывать ее за то, чего она не совершала, Цезарь.
– Мне тоже так кажется, мама. Тем не менее у меня не было выбора.
– Сомневаюсь, что твои коллеги осудили бы тебя, если бы ты решил не разводиться с ней.
– Может быть, и так. Но я – принял другое решение.
– Ты жесткий человек.
– Если мужчина не жесток, мама, он неизменно попадает под пяту женщины. Посмотри на Цицерона, на Силана.
– Говорят, Силан быстро сдает, – сказала Аврелия.
– Это так. Тот Силан, которого я видел сегодня утром, долго не протянет.
– У тебя может появиться причина пожалеть о том, что ты будешь разведен в тот момент, когда Сервилия овдовеет.
– Время сожалеть об этом наступит тогда, когда мое кольцо будет надето на палец Сервилии.
– В некоторых отношениях это будет хороший союз, – сказала Аврелия, умирая от желания знать, что же ее сын думает на самом деле.
– В некоторых отношениях, – согласился он, загадочно улыбаясь.
– Неужели ты ничего не можешь сделать для Помпеи? Только вернуть ей приданое и вещи?
– А почему я должен что-то делать?
– Да просто потому, что ее наказание незаслуженное и она никогда не найдет себе другого мужа. Какой мужчина женится на женщине, подозреваемой в совершении святотатства?
– Это пятно – на мне, мама.
– Нет, Цезарь, не на тебе! Ты знаешь, что она не виновата. Но, разведясь с ней, ты не сказал об этом всему Риму.
– Мама, мое терпение кончается, – мягко проговорил Цезарь.
Аврелия немедленно встала:
– Значит, ты ничего для нее не сделаешь?
– Я найду ей другого мужа.
– Кто может жениться на ней после такого?
– Думаю, Публий Ватиний с удовольствием женится на ней. Внучка Суллы – большая награда для человека, чьи собственные предки были италийцами.
Аврелия подумала над его словами, потом кивнула:
– Отличная идея, Цезарь. Ватиний был таким любящим мужем Антонии Критской, а она была такой же глупой, как наша бедная Помпея. О, великолепно! Он будет настоящим италийским мужем, он никуда ее от себя не отпустит. А она будет слишком занята, чтобы иметь время для «Клуба Клодия».
– Ступай, мама! – вздохнул Цезарь.
Второй ритуал Bona Dea прошел без помех, но женское население Рима еще долго не могло успокоиться. Много забеременевших за это время женщин последовали примеру присутствовавших на первой церемонии. Весталки раздали почти все снадобье, приготовленное из ржи. Количество новорожденных мальчиков, оставленных у Горы Черепков, было беспрецедентным, и впервые на памяти людей ни одна бездетная пара не взяла брошенного ребенка себе. Все младенцы умерли, никому не нужные. Город заливался слезами и соблюдал траур до первого майского дня, но тогда стало только хуже: в тот год сезоны настолько не совпадали с календарем, что змеи еще не проснулись, и поэтому никто не знал, простила ли их Благая Богиня.
Публия Клодия, виновника всего этого несчастья и паники, избегали. Люди плевали ему вслед. Одно лишь время могло погасить религиозный кризис, но Публий Клодий был постоянным напоминанием о случившемся. Он не предпринял единственного разумного в такой ситуации шага – он не уехал из города. Он решительно отрицал свою вину и говорил, что никогда не был в Государственном доме.
Фульвии тоже потребовалось время, чтобы простить его. Она простила его только после того, как горе, вызванное вынужденным абортом, начало терять остроту, и только потому, что сама видела: для него это тоже стало ударом. Тогда зачем, зачем он так поступил?
– Я не подумал! Я просто не подумал! – рыдал он, пряча голову в ее коленях. – Это казалось такой веселой шуткой!
– Ты совершил святотатство!
– Я не понимал, что это святотатство, я просто не понимал! – Он поднял голову, посмотрел на нее покрасневшими глазами под распухшими веками. – Мне казалось, это всего лишь глупая устаревшая женская традиция – устраивать кутеж без мужчин. Все напиваются, а потом занимаются любовью, или мастурбируют, или еще что-то делают. Я просто не знал, Фульвия!
– Клодий, Bona Dea – это не то, что ты сейчас сказал. Ее праздник – это священный обряд! Я не могу рассказать тебе, в чем именно он заключается. Если я тебе расскажу, я вся высохну и всю оставшуюся жизнь буду рожать змей! Bona Dea – наша богиня. Все другие богини общие, они и для мужчин тоже: Юнона Люцина, богиня деторождения, Юнона Соспита, спасительница, и все остальные. Но Bona Dea – только наша. Она заботится обо всем, что касается только женщин, о чем мужчины знать не могут, не хотят. Если ее не уложить спать надлежащим образом, она не сможет проснуться как полагается. А Рим – это не только мужчины, Клодий! Рим – это и женщины!
– Меня будут судить и осудят, да?
– Кажется, да, хотя никто из нас не хочет этого. Если тебя будут судить мужчины, это значит, что мужчины могут хитростью проникать туда, где им не место. Они посягнут на власть Bona Dea. – Она невольно содрогнулась. – Меня ужасает не то, что судить тебя будут мужчины, Клодий, а то, что с тобой сделает Bona Dea. Ее нельзя подкупить, как можно подкупить присяжных.
– В Риме не найдется столько денег, чтобы подкупить этих присяжных.
Но Фульвия только улыбнулась:
– Придет время, и будут деньги. Мы, женщины, не хотим этого. Возможно, если этого удастся избежать, Bona Dea простит. Единственное, чего она не простит никогда, – если мир мужчин заберет ее власть.
Только что вернувшийся из Испании, где он служил легатом, Публий Ватиний сразу ухватился за возможность жениться на Помпее.
– Цезарь, я очень тебе благодарен, – произнес он, улыбаясь. – Естественно, ты не мог больше считать ее своей женой, я понимаю. Но я также знаю, что ты не предложил бы ее мне, если бы действительно верил в ее причастность к святотатству.
– Рим не так снисходителен, как ты, Ватиний. Многие думают, что я развелся с ней, потому что у нее была интрижка с Клодием.
– Мнение Рима не имеет для меня значения, а твое слово – имеет. Мои дети будут Антонии и Корнелии! Только скажи мне, как я могу отблагодарить тебя.
– Это легко сделать, Ватиний, – ответил Цезарь. – В следующем году я уеду в провинцию, а через год буду выдвигаться на должность консула. Я хочу, чтобы ты выдвинул свою кандидатуру на место плебейского трибуна одновременно со мной. – Он вздохнул. – Поскольку в том же году будет выставляться и Бибул, очень возможно, что он станет моим коллегой-консул