Претендент на государственную должность носил toga candida – одежду ослепительной белизны, достигнутой многодневным отбеливанием на солнце и последующим натиранием мелом. Кандидата сопровождали на улицах все его клиенты и друзья, и чем они были важнее, тем лучше. Если у кандитата была плохая память, он нанимал номенклатора, чьей обязанностью было шепнуть кандидату имя каждого человека, которого тот видел (впрочем, в описываемое время официально номенклаторы были запрещены).
Умный кандидат собирает в кулак все свое терпение и выслушивает всех и каждого, кто хочет поговорить с ним, даже многоречивых и нудных. Если кандидат встретит мать с ребенком, он улыбнется матери и поцелует ребенка – женщина, конечно, не сможет отдать за него голос, но она убедит мужа голосовать за него. Кандидат громко смеется, когда это нужно, он горько плачет, когда ему рассказывают о каком-нибудь несчастье, или принимает грустный вид, становится серьезным, если слышит о чем-либо грустном и серьезном. Но он никогда не показывает, что ему скучно или неинтересно, и следит, чтобы не ляпнуть что-нибудь не то и не тому. Он пожимает так много рук, что вынужден каждый вечер погружать правую руку в холодную воду. Он убеждает друзей, известных своим красноречием, взойти на ростру или на платформу у храма Кастора и сообщить завсегдатаям Форума, какой он замечательный человек, какой он столп общества, как много imagines заполняют его атрий. И какие зловещие, достойные порицания, бесчестные, продажные, непатриотичные, подлые, бесстыдные, порочные, ленивые, прожорливые люди его оппоненты. Они гомосексуалисты, объедаются рыбой, пьяницы. Он обещает все и всем, и не беда, что эти обещания невозможно выполнить.
Много было законов на таблицах, которые ограничивали кандидата: ему нельзя нанимать номенклатора, ему нельзя организовывать гладиаторские бои, развлечения можно устраивать лишь для самых близких друзей и родственников, он не имеет права раздавать подарки и, конечно, не смеет никого подкупать. Но случалось, что на некоторые пункты (например, в отношении номенклатора) закрывали глаза. Отказывались от гладиаторских боев и пиршеств, а деньги, которые были бы потрачены на них, все-таки шли на взятки.
Если уж римлянин брал взятку, то он отрабатывал ее. Это было вопросом чести, и от человека, обманувшего ожидания, отворачивались. Редко кто из занимавших положение ниже всадника восемнадцати центурий не брал взяток, дававших дополнительный доход. Главными взяточниками были представители первого класса, не входившие в старшие центурии, и в меньшей степени – люди второго класса. Третий, четвертый и пятый классы не стоили затрат, поскольку им почти не доводилось голосовать на центуриатных выборах. Человеку, пользующемуся поддержкой первого класса, не надо было подкупать второй, поскольку голоса самых богатых выборщиков первого класса всегда перевешивали, ведь по центуриям римляне распределялись, исходя из финансового положения.
На результат трибутных выборов было труднее повлиять с помощью подкупа, но все-таки возможно. Ни один кандидат на должность эдила или плебейского трибуна не думает подкупать членов четырех многочисленных городских триб. Он сосредоточивается на сельских трибах, поскольку некоторые их члены во время выборов приезжают в Рим.
Кандидат сам решает, сколько денег он потратит. Это может быть тысяча сестерциев каждому из двух тысяч выборщиков или пятьдесят тысяч каждому из сорока влиятельных выборщиков, которые могут оказать давление на других. Клиенты обязаны голосовать за своих патронов, но подарок наличными еще больше подогревает их энтузиазм. Богатый кандидат мог спустить на предвыборную кампанию до двух миллионов сестерциев, если потребуется. Некоторые выборы остаются в памяти надолго, если кандидаты очень скупы. О них обычно злословят те, кто надеялся хорошенько поживиться.
Взятки большей частью распределяются перед днем голосования. Кандидаты, которые потратили крупные суммы, стараются поставить своих наблюдателей как можно ближе к корзинам, чтобы видеть, что выборщик написал на своей маленькой табличке. Опасность заключалась в подкупе не того человека. Катон был знаменит тем, что отбирал несколько человек, виновных в том, что принимали взятки, и использовал их в качестве свидетелей в суде по делам о взятках. Это не считалось бесчестным, поскольку подкупленный человек голосовал так, как надо, а потом без укоров совести давал показания на слушании, потому что его просили сделать это еще до того, как он взял деньги. По этой причине большинство обвиненных в даче взяток были те, кто победил на выборах, от Публия Суллы и Автрония до Мурены. Суд не тратил времени на неудачников.
Обычно бывало около десяти кандидатов на должность консулов, чаще шесть-семь. И по крайней мере половина происходила из славных семей. У голосующих был богатый и разнообразный выбор. Но в год, когда Цезарь стал кандидатом в консулы, Фортуна была на стороне Бибула и boni. Срок наместничества большинства преторов продлили, поэтому их не было в Риме, чтобы соревноваться на выборах, где один человек имел огромное преимущество. Каждый политик Рима знал, что Цезарь не может проиграть. И это обстоятельство снижало шансы остальных. Только один кандидат, кроме Цезаря, мог стать консулом, и он будет младшим консулом. Цезарь обязательно наберет голосов больше всех, значит он сделается старшим консулом. Поэтому многие желавшие баллотироваться на консульскую должность решили не выставляться в год Цезаря: поражение обещало быть сокрушительным.
Понимая это, boni поставили на одного человека, на Марка Кальпурния Бибула, и начали убеждать всех потенциальных кандидатов из старинных знатных семей не выступать против Бибула. Два других кандидата были «новыми людьми», и из этих двоих только у одного имелся шанс – у Луция Лукцея, знаменитого адвоката и преданного сторонника Помпея. Естественно, Лукцей будет давать взятки, рассчитывая на поддержку богатого Помпея и сам владея значительным состоянием. Внушительная сумма, выделенная на взятки, давала Лукцею некоторое преимущество. Правда, это преимущество было ничтожным. Бибул – из рода Кальпурниев, и его поддерживали все boni. И он тоже будет давать взятки.
На рассвете Цезарь пересек померий и вошел в Рим.
В сопровождении одного лишь Бальба он прошел по Широкой улице к холму Банкиров, вошел в город через Фонтинальские ворота и спустился на Форум, оставив справа тюрьму Лаутумия, а слева – Порциеву базилику. Цезарь застал Метелла Целера врасплох, потому что тот сидел в своей палатке, устремив восхищенный взгляд на орла на крыше храма Кастора и совершенно не обращая внимания на то, что делается справа от него.
– Интересный знак, – сказал Цезарь.
Целер ахнул, поперхнулся, сгреб в кучу свои документы и вскочил.
– Ты опоздал, я закрываюсь! – крикнул он.
– Успокойся, Целер, ты не имеешь права нарушить закон. Я здесь, чтобы до июньских нон зарегистрироваться кандидатом на должность консула. Сегодня это еще можно сделать, так постановил сенат. Когда я появился перед тобой, ты сидел, не собираясь закрываться. Поэтому ты зарегистрируешь меня. Никаких препятствий нет.
Вдруг Нижний форум стал быстро заполняться. Пришли все клиенты Цезаря и еще один человек, настолько важный, что Целер понял: он не может прикрыть лавочку. Марк Красс подошел к Цезарю и встал у его сверкающего белизной левого плеча.
– Что-то не так, Цезарь? – прогремел он.
– Да нет, все нормально. Ну так что, Квинт Целер?
– Ты не представил отчетов по своей провинции.
– Представил, Квинт Целер. Их принесли в казну вчера утром с наказом немедленно рассмотреть. Хочешь пойти со мной к храму Сатурна, чтобы проверить, нет ли там несоответствий?
– Я регистрирую твою кандидатуру на должность консула, – сдался Целер и наклонился вперед. – Ты дурак! Ты отказался от триумфа! И ради чего? Бибул свяжет тебя по рукам и ногам, клянусь! Тебе надо было подождать следующего года.
– К следующему году от Рима ничего не останется, если Бибулу дать волю. Нет, я неправильно выразился. Если Бибул ничего не будет делать, а только все запрещать. Да, так лучше.
– Он будет запрещать все, если ты будешь старшим консулом!
– Пусть блоха попробует куснуть.
Цезарь отвернулся, обнял Красса за плечи, и они пошли в гущу восторженной и плачущей толпы. Люди сожалели о том, что Цезарь лишился триумфа, но радовались тому, что он появился в городе.
Целер понаблюдал за тем, как эмоционально римляне встречают Цезаря, потом жестом позвал ликторов.
– Палатка закрыта, – объявил он и поднялся. – Ликторы, мы идем к Марку Кальпурнию Бибулу. Быстро!
Поскольку были ноны и сенат не заседал, Бибул находился дома, когда пришел Целер.
– Догадайся, кто сейчас зарегистрировался кандидатом в консулы? – спросил Целер сквозь зубы, врываясь в кабинет Бибула.
Костлявое бесцветное лицо Бибула так побелело, что некоторые сказали бы, что так бледнеть невозможно.
– Ты шутишь!
– Я не шучу, – возразил Целер, падая в кресло.
Он бросил тяжелый взгляд на Метелла Сципиона, сидящего в кресле для важных посетителей. Зачем здесь этот угрюмый mentula?
– Цезарь пересек померий и снял с себя полномочия.
– Но он должен был отмечать триумф!
– Я говорил вам, – произнес Метелл Сципион, – что он победит. Вы знаете, почему он всегда побеждает? Потому что он не останавливается, чтобы подсчитать, во сколько это ему обойдется. Он думает не так, как мы. Никто из нас не отказался бы от триумфа, ведь консулов выбирают каждый год.
– Этот человек – сумасшедший! – ярился Целер.
– Совершенно сумасшедший или очень разумный – не знаю, какой он, – сказал Бибул и хлопнул в ладоши. Появился слуга. – Пошли кого-нибудь за Марком Катоном, Гаем Пизоном и Луцием Агенобарбом.
– Военный совет? – спросил Метелл Сципион, вздохнув, словно предвидя еще одно поражение.
– Да, да! Но предупреждаю тебя, Сципион, ни слова о том, что Цезарь всегда выигрывает! Нам не нужен пророк, предвещающий несчастья! Когда требуется предсказать неудачу, ты прямо Кассандра.