lex Pupia, запрещающий сенату собираться в комициальные дни. Закон имел целью уменьшить власть старшего консула, усиленную законом Авла Габиния, отменявшим обычные сенаторские дела в феврале, месяце, когда фасции были у младшего консула. Большая часть января состояла из комициальных дней. Это означало, что из-за закона Пизона Фруги сенат не мог собираться в эти дни.
Цезарю нужны были собрания. Ни он, ни Ватиний не имели права проводить законы через сенат, который только рекомендовал законопроекты, но не мог принимать их. Тогда как обойти эдикт Бибула, срывающий все планы?
Цезарь созвал коллегию понтификов и дал указание жрецам, ведавшим Книгами Сивилл, просмотреть священные свитки предсказаний и найти, где именно сказано, что в нынешнем году комициальные дни должны быть объявлены праздниками. Одновременно с тем главный авгур Мессала Руф созвал коллегию авгуров. Результатом всего этого стал вердикт: Бибул превысил свои авгурские полномочия. Комициальные дни нельзя отменять по религиозным мотивам из-за желания одного человека.
Пока продолжались предварительные слушания закона о земле, Цезарь решил вынести на обсуждение новый вопрос – о ратификации Помпеевых соглашений на Востоке. Умело маневрируя, Цезарь созвал сенат в комициальный день в конце января на совершенно законных основаниях, поскольку в тот день не созывалось собрание. Когда четыре плебейских трибуна, принадлежавших boni, спешно бросились созывать плебейское собрание, чтобы сорвать планы Цезаря, их задержали члены «Клуба Клодия». Клодий был счастлив оказать услугу человеку, которому удалось добиться для него статуса плебея.
– Совершенно необходимо ратифицировать соглашения и договоры, заключенные Гнеем Помпеем Магном на Востоке, – сказал Цезарь. – Если мы будем получать с них дань, то это должно быть санкционировано сенатом Рима или одним из собраний. Иностранные дела никогда не рассматривались комициями, которые не понимают ни самих этих дел, ни того, как следует их вести. Двухгодичной бездеятельностью сената казне был причинен огромный ущерб, и я намерен положить этому конец. Публиканами были определены очень высокие налоги с восточных провинций, и в результате они ничего не смогли получить. Теперь с этим покончено. Но речь идет не только об этих доходах. Существуют цари и могущественные города, расположенные на новых территориях Рима, а также государства-клиенты, согласные платить Риму большие суммы в обмен на защиту. Возьмите тетрарха Дейотара из Галатии, который заключил договор с Гнеем Помпеем! Договор о том, что после ратификации он будет вносить в казну пятьсот талантов в год. Другими словами, не ратифицируя этот договор, Рим уже потерял тысячу талантов только от одной Галатии! А еще есть Сампсикерам, Абгар, Гиркан, Фарнак, Тигран, Ариобарзан Филопатор и несколько мелких князьков по всему Евфрату. Все они согласны платить высокую дань, но она до сих пор не собрана, потому что договоры, заключенные с ними, не ратифицированы. Рим богат, однако он должен стать богаче! Чтобы усмирить одну только Италию и навести в ней порядок, Риму нужно больше, чем он имеет. Я собрал вас, чтобы попросить не откладывать эту проблему, а рассмотреть все заключенные Помпеем договоры и устранить разногласия.
Старший консул перевел дух и в упор посмотрел на Катона:
– Одно предупреждение. Если сенат откажется ратифицировать все, что касается Востока, я постараюсь, чтобы это немедленно сделал плебс. Я, патриций, не могу руководить плебсом в этом вопросе. Это ваш единственный шанс, отцы, внесенные в списки. Или вы выполните мое требование сейчас, или плебс устроит жуткую неразбериху. Мне все равно, каким способом решится эта проблема, но так или иначе она будет решена!
– Нет! – крикнул Лукулл, сидящий среди консуляров. – Нет, нет, нет! А как же мои соглашения на Востоке? Помпей ничего не завоевывал! Завоевывал я! Все, что делал Помпей, – это приобретал славу, которая по праву должна была принадлежать мне! Это я покорил Восток. У меня были свои соглашения, которые надо было выполнять! Прямо скажу тебе, Гай Цезарь, что не позволю сенату ратифицировать любой договор, заключенный от имени Рима безродным мужланом! Задирает нос перед нами, точно царь! Вышагивает по Риму разряженный! Нет, нет, нет!
Цезарь не выдержал.
– Луций Лициний Лукулл, выйди сюда! – во весь голос заорал Цезарь. – Встань перед возвышением!
Они никогда не нравились друг другу, хотя, казалось бы, напротив, должны были испытывать взаимную симпатию: оба знатные аристократы, оба обязаны Сулле. И может быть, в этом крылась причина их разногласий – в ревности Лукулла к более молодому человеку, племяннику Суллы по браку. Именно Лукулл пустил некогда сплетню о том, что Цезарь был мальчиком-любовником у старого царя Никомеда. А Бибул подхватил эту сплетню и разнес дальше.
В те дни Лукулл был худощав, элегантен и являлся в высшей степени способным наместником и полководцем. Но время и страсть к наркотическим веществам, не говоря уже о вине и экзотической пище, дали себя знать. Они разрушили его организм: тело обвисло, выросло брюхо, лицо оплыло, серые глаза почти ослепли. Прежний Лукулл никогда бы не подчинился гневному окрику. Но Лукулл нынешний неверной походкой пересек мозаичный пол и встал перед Цезарем. Подняв голову, он глядел на него с открытым ртом.
– Луций Лициний Лукулл, – уже тише, но все еще строго проговорил Цезарь, – предупреждаю тебя: возьми свои слова обратно, или я велю плебсу сделать с тобой то, что он сделал с Сервилием Цепионом! Тебя привлекут к суду за то, что ты не справился с поручением сената и народа Рима покорить Восток и покончить с двумя царями. Я привлеку тебя к суду и прослежу, чтобы тебя отправили в вечную ссылку на самый дрянной и самый отдаленный остров в Нашем море! И там у тебя не хватит денег даже на новую тунику! Ясно тебе? Ты понял? Не раздражай меня, потому что я говорю серьезно!
В сенате стояла мертвая тишина. Ни Бибул, ни Катон не шелохнулись. Когда Цезарь был таким, никто не хотел лезть на рожон. Это была демонстрация того, каким Цезарь может стать, если его вовремя не остановить! Больше, чем автократом. Царем. Но царю необходима армия. Поэтому Цезарю нельзя позволить иметь армию. При Сулле ни Бибул, ни Катон не были еще в том возрасте, чтобы участвовать в политической жизни Рима, хотя Бибул его помнил. Сейчас в Цезаре легко угадывался Сулла. Или то, кем они считали Суллу. Помпей – ничто, у него нет достойного происхождения. О боги, но у Цезаря оно есть!
Лукулл встал на колени и заплакал, пуская слюни. Он умолял о прощении так, как покоренный князек мог бы умолять царя Митридата или царя Тиграна, а сенат в ужасе смотрел на эту сцену. Это было недопустимо и унизительно для всех присутствующих в курии сенаторов.
– Ликторы, уведите его домой, – приказал Цезарь.
Все молчали. Два ликтора из числа принадлежавших старшему консулу осторожно взяли Лукулла под руки, подняли и вывели его, плачущего и стонущего, из помещения.
– Очень хорошо, – проговорил Цезарь. – Так как же мы поступим? Согласен ли сенат ратифицировать восточные соглашения, или я представлю их плебсу как lex Vatiniae?
– Тащи свой хлам плебсу! – крикнул Бибул.
– Тащи плебсу! – повторил Катон.
Когда Цезарь объявил голосование, почти никто не встал справа от него. Сенат решил, что любая альтернатива предпочтительнее. Нельзя разрешить Цезарю поступать по-своему. Пусть Цезарь несет этот законопроект плебсу. Там все увидят, что это – свидетельство высокомерия Помпея и самоуверенности Цезаря. Никому не нравится, когда им диктуют, что делать, а сегодня поведение Цезаря очень походило на самоуправство. Лучше уж умереть, чем жить еще при одном диктаторе.
– Им это не понравилось, и Помпей расстроен, – сказал Красс после этого короткого собрания.
– Какой выбор они мне оставили, Марк? Что я должен делать? Ничего? – раздраженно спросил Цезарь.
– Фактически ничего, – ответил хороший друг, отлично зная, что на его слова не обратят внимания. – Они знают, что ты любишь работать, они знают, что ты любишь доводить дело до конца. Твой консульский год сведется к поединку. Вы с Бибулом так и будете мериться силой воли. Им очень не нравится, когда их принуждают к чему-либо. Им очень не нравится, когда им говорят, что они – сборище боязливых старух. Они ненавидят любое проявление силы. Ты не виноват. Ты – прирожденный автократ, Гай. И постепенно проявляется твоя неслыханная мощь, похожая на два боевых тарана, ударяющих синхронно. Boni – твои естественные враги. Но ты превращаешь во врага весь сенат. Я смотрел на их лица, пока Лукулл пресмыкался у твоих ног. Он не собирался подавать пример. Он слишком стар, чтобы быть таким хитрым, но тем не менее он послужил примером. Каждый из них увидел в нем себя – стоящего на коленях и умоляющего о прощении, пока ты высишься над ними, как монарх.
– Это же абсолютная чушь!
– Для тебя – да. Для них – нет. Если ты хочешь моего совета, Цезарь, тогда до конца года ничего не делай. Оставь ратификацию Востока, оставь законопроект о земле. Сиди и улыбайся, соглашайся с ними, лижи им задницы. Тогда, может быть, они простят тебя.
– Я скорее присоединюсь к Лукуллу на том островке в Нашем море, чем буду лизать им задницы! – сквозь зубы пробормотал Цезарь.
Красс вздохнул:
– Я так и думал, что ты это скажешь. В таком случае, Цезарь, решай сам.
– Ты хочешь меня покинуть?
– Нет. Для этого я слишком деловой человек. Ты добиваешься доходов для делового мира, поэтому комиции поддержат тебя во всем. Но лучше приглядывай за Помпеем. Он не так надежен, как я. Он просто спит и видит себя римским аристократом.
Итак, Публий Ватиний вынес на плебейском собрании вопрос о ратификации восточных соглашений в серии законов, на которые был разбит изначальный общий закон, касавшийся соглашений Помпея. Но проблема заключалась в том, что после начальной эйфории плебсу надоело это бесконечное законотворчество и он призвал Ватиния поскорее кончать с тягомотиной. Без руководства Цезаря (который был верен своему слову не помогать Ватинию) сын нового римского гражданина из Альба-Фуценции не мог разобраться в том, какого размера данью следует облагать восточных правителей и как определять границы царств. Поэтому плебс делал грубые ошибки от закона к закону, постоянно занижая дань и слишком туманно определяя границы.