– Когда ты намерен удалиться в свой дом? – спросил Агенобарб.
– За два дня до ид, в единственный день между праздниками – Мегалезиями и Цериалиями, когда в Риме будет полно народу, а на Форуме полно зевак. Не имеет смысла что-либо предпринимать без большой аудитории.
– И ты думаешь, что вся деловая жизнь замрет, когда ты удалишься в свой дом? – спросил Метелл Сципион.
Бибул удивленно поднял брови:
– Надеюсь, что не замрет! Цель моего плана – заставить Цезаря и Ватиния издавать законы вопреки знамениям. Это значит, что, как только закончится их срок, мы сможем объявить эти законы недействительными. Не говоря уже о том, что мы обвиним их в maiestas. По-моему, обвинение в измене звучит замечательно!
– А что, если Клодий станет плебейским трибуном?
– Не вижу, как это может что-либо изменить. Клодий ненавидит Помпея Магна, хотя не понимаю почему. В следующем году Клодий будет нашим союзником, а не врагом. Если его изберут.
– Он и на Цицерона имеет зуб.
– Как это может касаться нас? Цицерон – не boni, он – язва. О боги, я проголосовал бы за любой закон, который в состоянии заткнуть его, когда он начинает нести чепуху о том, как он спас свое отечество! Можно подумать, что Катилина был хуже Ганнибала и Митридата, вместе взятых.
– Но если у Клодия зуб на Цицерона, он будет и против тебя, Катон, – сказал Гай Пизон.
– Каким образом? – удивился Катон. – Я просто высказал свое мнение в сенате. Я не был старшим консулом, я даже не стал плебейским трибуном. Свободная речь становится все более опасной, но нет такого закона на таблицах, который запрещал бы человеку высказывать свое мнение во время заседания сената.
О главной трудности подумал Агенобарб.
– Я понимаю, как мы можем объявить недействительным любой закон, который Цезарь или Ватиний проведут до конца года, – сказал он, – но сначала нам нужно обеспечить большинство в сенате. Это значит, что в будущем году в курульных креслах должны сидеть наши люди. Но кого нам удастся сделать консулом? Не говоря уже о городском преторе? Метелл Непот намерен покинуть Рим и залечивать свое горе на чужбине, так что он не в счет. Я буду претором. Претором будет Гай Меммий, который страшно ненавидит дядю Помпея Магна. Но кто станет консулом? Филипп – комнатная собачонка Цезаря. Таков же и Гай Октавий, женатый на племяннице Цезаря. Лентул Нигер не выиграет выборы, равно как и младший брат Цицерона Квинт. Любой, кто был претором до них, тоже потерпит поражение.
– Ты прав, Луций. Нам необходимы наши люди на консульской должности, – хмуро признал Бибул. – Авл Габиний выдвинет свою кандидатуру. Луций Пизон. Оба – в лагере популяров, и оба имеют шанс быть избранными. Нам надо убедить Непота не покидать Рим и баллотироваться в авгуры, а затем – и в консулы. Другим нашим кандидатом пусть будет Мессала Руф. Если в следующем году у нас не окажется своих курульных магистратов, мы не сможем объявить законы Цезаря недействительными.
– А как насчет Аррия, которому, я слышал, очень насолил Цезарь, который не поддержал его кандидатуру на консульскую должность? – спросил Катон.
– Слишком стар и недостаточно влиятелен, – презрительно ответили ему.
– Я слышал еще кое-что, – добавил недовольный Агенобарб: никто не назвал его имени в связи с освободившимся местом авгура.
– Что? – спросил Гай Пизон.
– Что Цезарь и Магн думают просить Цицерона занять место Коскония в Комитете пятерых. Его внезапная смерть так кстати! Цицерон будет для них удобнее.
– Цицерон слишком большой дурак, чтобы согласиться, – фыркнул Бибул.
– Даже если его попросит об этом его дорогой Помпей?
– На данный момент, я слышал, Помпей уже не «его дорогой», – засмеялся Гай Пизон. – Помпей проводил церемонию усыновления Публия Клодия!
– Можно подумать, это укажет Цицерону на его подлинное место в жизни государства! – фыркнул Агенобарб.
– Аттик пустил слух, что Цицерон говорит, будто Рим сыт им по горло!
– А он прав, – театрально вздохнув, подтвердил Бибул.
Собрание закончилось очень весело. Boni ликовали.
Марк Кальпурний Бибул с ростры объявил большой толпе, собравшейся в Риме на весенние игры, что он удаляется в свой дом, дабы наблюдать знамения небес. Цезарь решил не реагировать на сию новость публично. Он созвал сенат и провел заседание при закрытых дверях.
– Марк Бибул очень правильно сделал, что отослал свои фасции в храм Венеры Либитины, где они останутся до майских календ, когда они по праву перейдут ко мне. Однако нельзя останавливать все общественные дела. Мой долг перед избирателями Рима – руководить правительством. Именно для этого они вручили консульские полномочия – как мне, так и Марку Бибулу. Поэтому я намерен исполнить свой долг. Мне известно предсказание, которое Марк Бибул процитировал с ростры. У меня имеются два аргумента против трактовки этого предсказания, данной Марком Бибулом. Первое возражение – год не указан; второе – его можно трактовать минимум четырьмя различными способами. Так что пока пятнадцать жрецов коллегии, ведающей Книгами Сивилл, уточняют ситуацию и проводят необходимые исследования, я вынужден считать действия Марка Бибула необоснованными. Опять он превысил свои полномочия и самолично интерпретировал религиозный mos maiorum в своих политических интересах. Как и евреи, мы считаем нашу религию частью государственного строя. Государство не может процветать, если религиозные законы и обычаи профанируются. Однако мы единственные, кто заключает с богами договоры на законных основаниях. В этих договорах мы не претендуем на власть богов и не вымаливаем у них уступок. Важно то, что мы правильно направляем божественные силы, и лучший способ делать это – соблюдать свою часть договора. Необходимо делать все возможное, чтобы поддерживать процветание Рима и благосостояние народа. Действия Марка Бибула направлены на достижение прямо противоположных целей, и боги не вознаградят его за это. Он умрет вдали от Рима, покинутый всеми.
О, если бы только Помпей держался спокойнее! Столько лет такой славной карьеры! Пора бы ему уже знать, что в жизни все проходит не так гладко! И все же в Помпее еще много осталось от испорченного, капризного ребенка. Он хочет, чтобы все шло идеально. Он надеется загрести все, что душенька пожелает, да чтобы при этом его еще и похвалили.
– Сенат должен решить, как мне действовать дальше, – продолжал старший консул. – Будем голосовать. Кто считает, что отныне вся деловая жизнь должна остановиться, потому что младший консул удалился в свой дом наблюдать небеса, – пожалуйста, встаньте слева от меня. Кто считает, что, по крайней мере, до вердикта пятнадцати членов коллегии, исследующих Книги Сивиллы жизнь должна продолжаться как обычно, – пожалуйста, встаньте справа от меня. Я не буду больше взывать к здравому смыслу и вашему патриотизму. Отцы, внесенные в списки, прошу вас, голосуйте.
Это был правильный ход. Интуиция подсказала Цезарю, что откладывать нельзя. Чем дольше сенаторские овцы будут обдумывать поступок Бибула, тем вероятнее будет разрастаться в них страх. Надо ударить сейчас, пока есть шанс.
Результат удивил всех. Почти весь сенат встал справа от Цезаря, как яркое свидетельство того, что людям совсем не понравился каприз Бибула. Что за блажь – сломить Цезаря любыми средствами, даже ценой крушения Рима! Слева от старшего консула стояли лишь несколько boni, явно не ожидавшие такого результата.
– Я выражаю протест, Гай Цезарь! – крикнул Катон, когда сенаторы возвратились на свои места.
Помпей, воодушевленный столь внушительной победой здравого смысла и патриотизма, выпустив когти, повернулся к Катону.
– Сядь и заткнись, ты, ничтожный ханжа! – взревел он. – Кем ты себя возомнил? Ты думаешь, что ты и судья, и присяжные в одном лице? Ты – никто, ты только бывший плебейский трибун, который никогда не станет даже претором!
– Ох! Ох! Ох! – выкрикнул Катон, шатаясь, как плохой актер, проткнутый бумажным кинжалом. – Послушайте великого Помпея, который стал консулом, не имея права претендовать на должность плебейского трибуна! А ты кем себя мнишь? Что, не знаешь? Тогда позволь мне сказать тебе! Беззаконный, беспринципный, неримский кусок чванства, вот что ты такое! Ты – галл, который думает, как галл. Ты – мясник, сын мясника. Ты угодливо подлизываешься к патрициям, чтобы они позволили тебе жениться на патрицианке, которая будет намного выше тебя по происхождению! Ярко разодетый щеголь, заигрывающий с толпой. Восточный владыка, который любит жить во дворцах. Дурак, возомнивший себя царем. Оратор, который может усыпить даже спаривающегося барана. Политик, который вынужден нанимать себе в помощь компетентных консультантов. Радикал хуже братьев Гракхов. Полководец, который за двадцать лет ни разу не вступал в сражение, не имея под рукой войска, хотя бы в два раза превосходящего силы противника. Военачальник, который появляется на возделанной ниве и стрижет там все лавры, после того как другие, лучшие люди проделали всю тяжелую работу. Консул, который вынужден заглядывать в руководство по поведению. И – человек, который казнил римских граждан без суда! Свидетель – Марк Юний Брут!!!
Палата больше не могла молчать. Она взорвалась аплодисментами, криками, свистом, радостными возгласами. Топот ног был такой, что балки пошатнулись. Только Цезарь знал, как тяжело сидеть спокойно. О, какая славная диатриба! И как мастерски сказана! Стоило жить, чтобы услышать такое!
Но когда он посмотрел на Помпея, сердце у него упало. О боги, этот глупец принял истеричную овацию на свой счет! Неужели он так ничего и не понял? Всем было наплевать, кто являлся мишенью столь блестящей речи. Слушателям безразлично, что конкретно заложено в этой тираде. Просто они услышали лучший за последние годы образец импровизированной брани. Сенат Рима аплодировал бы обезьяне, критикующей осла, если бы она сделала это хотя бы наполовину так же хорошо! Но Помпей сидел подавленный, и настроение у него, наверное, было хуже, чем в те дн