– Магн, это моя дочь Юлия. – Цезарь указал на стул напротив того места на ложе, где располагался Помпей. – Садись здесь, Юлия, и составь компанию нашему гостю. А вот и моя матушка!
Аврелия устроилась напротив Цезаря. Несколько слуг начали приносить еду, расставлять бокалы, наливать вино и воду. Женщины, как заметил Помпей, пили только воду.
Какая она красивая! Какая очаровательная, какая восхитительная! И после небольшой заминки она держалась совершенно спокойно, указывая ему на блюда, которые повара в доме Цезаря готовили лучше всех, предлагая попробовать то одно, то другое. И все это – с улыбкой, в которой не было и намека на застенчивость. Однако не проглядывало в ней и кокетства. Помпей осмелился спросить ее, как она проводит дни. (Кому интересны были ее дни? Кого волновало, что она делает со своими ночами, когда луна высоко поднимается в небе и ее колесница несет ее к звездам?) Юлия ответила, что читает книги или гуляет, посещает весталок или своих подруг. Спокойный ответ, данный низким, мягким голосом. Когда Юлия наклонилась вперед, Помпей увидел, насколько нежна и безупречна была ее кожа, хотя и не увидел ее груди. Руки – хрупкие, но округлые, с небольшой ямочкой на локте, кожа вокруг глаз чуть фиолетового оттенка, на каждом веке блеск лунного серебра. Такие длинные, прозрачные ресницы! И брови такие светлые, что едва различимы. Она не красилась, а ее бледно-розовый рот сводил с ума. Губы – полные, красивой формы, со складочками в уголках, говорящими о смешливости.
Цезарь и Аврелия уже не существовали для Юлии и Помпея. Они говорили о Гомере и Гесиоде, Ксенофонте и Пиндаре, о путешествиях по Востоку. Она с жадностью внимала речам Помпея, словно Великий Человек был не менее одаренным оратором, нежели Цицерон. Она задавала ему разные вопросы обо всем, от албанцев до пресмыкающихся, населяющих окрестности Каспийского моря. Видел ли он Арарат? Как выглядит еврейский храм? Действительно ли люди ходят по водам Асфальтового моря? Видел ли он когда-нибудь черного человека? Каков из себя царь Тигран? Правда ли, что амазонки когда-то обитали в Понте, в устье реки Термодонт? Доводилось ли ему встречаться с амазонками? Говорят, что Александр Великий видел их царицу где-то на берегах реки Яксарт. О, какие удивительные имена у их рек – Окс, Аракс, Яксарт… И как только человеческий язык мог изобрести такие странные звуки?
А немногословный, прагматичный Помпей, со своим лаконичным стилем и слабым образованием, был очень рад, что жизнь на Востоке и Феофан приучили его к чтению. Он произносил слова, сам не сознавая, как они удержались у него в голове. И мысли у него появились такие, о существовании которых он даже не подозревал. Помпей и не думал, что умеет так оригинально мыслить! Он скорее умер бы, чем разочаровал это изысканное молодое создание, не отрывающее взгляда от его лица, словно он являл собою фонтан познаний и идеал красоты.
Еда простояла на столе значительно дольше, чем обычно мог вытерпеть вечно занятый Цезарь. Но когда день уже начал незаметно клониться к вечеру и в перистиле стало темнеть, хозяин дома незаметно кивнул Евтиху – и появились слуги. Аврелия поднялась.
– Юлия, нам пора уходить, – сказала она.
Поглощенная разговором об Эсхиле, Юлия вскочила и с трудом вернулась в реальность.
– О avia, уже пора? – воскликнула она. – Я и не заметила, как прошло время.
Ни словом, ни взглядом не дала она понять, что ей не хочется уходить или что ей не понравилось, что бабушка положила конец особому удовольствию – да, да, именно так Юлия назвала свою беседу с Помпеем. Когда у ее отца бывали гости, обычно ей не разрешали находиться в столовой, поскольку ей не исполнилось еще восемнадцати лет.
Она поднялась, протянула руку Помпею как другу, ожидая, что он пожмет ее. И хотя обычно Помпей этого не делал, он взял ее руку – осторожно, словно она могла сломаться, – и чуть коснулся ее губами.
– Благодарю тебя за компанию, Юлия, – проговорил он, с улыбкой глядя ей в глаза. – Бруту очень повезло.
– Бруту действительно очень повезло, – обратился он к Цезарю после того, как женщины ушли.
– Я тоже так думаю, – ответил Цезарь, улыбаясь своим мыслям.
– Я никогда не встречал девушки, подобной Юлии!
– Юлия – бесценная жемчужина.
После этого уже все слова были излишними. Помпей стал прощаться.
– Приходи, Магн, – пригласил его Цезарь, стоя у порога.
– Завтра, если не возражаешь! Послезавтра мне предстоит ехать в Кампанию, и меня не будет в Риме неделю. Ты прав. Так жить нельзя. Три-четыре философа для компании. Как ты думаешь, зачем мы вообще селим их у себя?
– Для умных бесед в мужском обществе. Причем выбираем только тех, кем не прельстятся наши женщины. А еще они нужны нам для поддержания греческого, хотя, я слышал, Лукулл специально делает ошибки в греческом варианте своих мемуаров. Нарочно – чтобы доставить удовольствие греческим грамотеям, которые все равно не поверят, что римлянин может говорить и писать на чистейшем эллинском. Что касается меня, я не имею привычки селить у себя философов. Они такие паразиты.
– Ерунда! Просто ты – лесной кот. Ты предпочитаешь жить и охотиться в одиночку.
– О нет, – тихо возразил Цезарь. – Я живу не один. Я самый счастливый человек в Риме, ведь я живу с Юлией.
С Юлией… которая поднялась в свои комнаты, возбужденная и ослабевшая. Рука ее еще чувствовала его поцелуй. Там, на полке, стоял бюст Помпея. Она подошла к нему, сняла с полки и бросила в корзину для мусора, стоявшую в углу. Статуя – это ничто. Теперь, когда она видела его, разговаривала с живым человеком, бюстик уже не нужен. Правда, Помпей не такой высокий, как tata, но и не маленький. Широкоплечий, мускулистый. Когда он лежал на ложе, живот его оставался упругим, а не расплывался, как обычно бывает у мужчин среднего возраста. Замечательное лицо с самыми голубыми глазами, какие ей когда-либо приходилось видеть. А эти волосы! Чистое золото – и так их много! Они обрамляли его лоб. И какой красивый! Не такой, как папа, который был истинным римлянином, но интереснее – ведь красота его необычна. Поскольку Юлии нравились маленькие носы, она и здесь не нашла повода для критики. И ноги у него хорошей формы!
Девушка подошла к зеркалу, подарку отца, который бабушка не одобрила, потому что оно было закреплено на вертушке, а идеально отполированная серебряная поверхность отражала человека с головы до ног. Юлия сняла всю одежду и стала рассматривать себя. Слишком худая! И грудей почти нет! Нет ямочек! Она разрыдалась, бросилась на кровать и плакала, плакала, пока не уснула, подложив под щеку руку, которую он поцеловал.
– Она выбросила бюст Помпея, – сообщила Аврелия Цезарю на следующее утро.
– Edepol! Я-то думал, что он нравится ей.
– Ерунда, Цезарь, это отличный знак. Она уже не довольствуется его копией, ей нужен реальный человек.
– Ты меня успокоила. – Цезарь взял бокал с горячей водой и соком лимона и стал медленно пить, постепенно приходя в хорошее настроение. – Сегодня он опять придет обедать. Столь скорый повторный визит он объяснил тем, что скоро уезжает в Кампанию.
– Сегодня он будет окончательно покорен, – уверила Аврелия.
Цезарь усмехнулся:
– Я думаю, он был покорен в тот самый миг, как только она вошла в столовую. Я знаю Помпея уже много лет. Он заглотил крючок так глубоко, что даже не почувствовал наживки. Ты помнишь день, когда он явился к тете Юлии просить руки Муции?
– Да, помню. Очень хорошо помню. От него несло розовым маслом, он был глуп, как жеребенок на поле сражения. Но вчера он был совсем другой.
– Он повзрослел. Муция была старше его. Чувства совсем другие. Юлии семнадцать лет, а ему уже сорок шесть. – Цезарь вздрогнул. – Мама, ведь это почти тридцать лет разницы! Неужели я такой хладнокровный? Я не хочу, чтобы моя дочь была несчастной.
– Она и не будет несчастной. Помпей умеет ублажать своих жен, пока он их любит. Юлию он не разлюбит никогда, она – его исчезнувшая юность. – Аврелия прокашлялась, чуть покраснела. – Я уверена, ты превосходный любовник, Цезарь, но жить с женщиной, не принадлежащей к твоей семье, тебе скучно. Помпею нравится семейная жизнь – при условии, что женщина отвечает его амбициям. А благороднее Юлии он никого не найдет.
Кажется, у Помпея и не было желания искать кого-то благороднее Юлии. Если что-то и спасло репутацию Помпея после атаки Катона, когда он бродил по Форуму в то утро, совершенно забыв о своем решении больше никогда не показываться на публике, так это изумление, в которое его повергла Юлия. Сейчас он свободно гулял, заговаривал со всеми, кто попадался на его пути. Было совершенно ясно, что ему наплевать на критику Катона. И многие решили, что его вчерашняя реакция – это просто шок. Сегодня в Помпее уже не заметно никакого смущения или негодования.
Юлия стояла у него перед глазами. Ее образ он различал в каждом встречном лице. Ребенок и женщина – все в одной. И богиня. Такая женственная, с такими прекрасными манерами, такая невозмутимая! Понравился ли он ей? Кажется, понравился, но ничто в ее поведении нельзя принять за кокетство. Но ведь она помолвлена. С Брутом. Не только неопытным, но и безобразным. Как может столь чистое и неиспорченное создание выносить все эти отвратительные прыщи? Конечно, брачный контракт подписан уже много лет назад, так что Брут, со всеми его прыщами, не был ее добровольным выбором. С точки зрения общественной и политической это был отличный союз. Да еще золото Толозы сыграло роль.
В тот же день после обеда в Государственном доме Помпей уже готов был просить руки Юлии, несмотря на Брута. Что удержало его? Только старый страх унизиться в глазах такого знатного патриция, как Гай Юлий Цезарь. Человека, который мог отдать свою дочь любому в Риме. И который отдал ее аристократу, богатому, влиятельному, древнего рода. Такие люди, как Цезарь, не задумываются над тем, что может чувствовать девушка. Они не остановятся, чтобы спросить ее, чего она хочет сама. Впрочем, и сам Помпей был таким же. Свою дочь он обещал Фавсту Сулле по одной-единственной причине: Фавст Сулла был отпрыском патриция Корнелия Суллы – величайшего из своего рода – и внучки Метелла Кальва Лысого, дочери Метелла Далматика, которая прежде была женой Скавра, принцепса сената.