Результатом явился сенаторский декрет, называющий Ариовиста другом и союзником римского народа. Все это сопровождалось богатыми дарами лично от Цезаря вождю свевов, что также возымело желаемый эффект. Получив подтверждение своего настоящего положения, Ариовист мог вздохнуть с облегчением. Его галльские поселения – факт, признанный сенатом Рима.
Добиться титула друга и союзника для египетского царя и германского вождя Цезарю было нетрудно. Исконно консервативный, всегда настроенный против больших военных затрат, сенат сразу увидел, что подтверждение права Птолемея Авлета на трон означало, что такие люди, как Красс, не смогут прибрать Египет к рукам, а привилегии Ариовиста отменяли угрозу войны в Галлии. Даже Помпею не пришлось выступать в поддержку Цезаря.
Цезарь терял популярность, но приобрел третью жену, Кальпурнию, дочь Луция Кальпурния Пизона. Восемнадцатилетняя девушка оказалась именно такой женой, какая требовалась Цезарю в этот период его карьеры. Как и ее отец, она была высокой, смуглой, привлекательной – спокойной, с глубоким чувством собственного достоинства, что напоминало Цезарю его мать, которая была двоюродной сестрой бабушки Кальпурнии, Рутилии. Умная и начитанная, всегда веселая, нетребовательная, она вошла в жизнь Государственного дома так легко, словно всегда там находилась. Почти ровесница Юлии, Кальпурния словно бы заменила ее. Особенно для самого Цезаря.
Конечно, он повел себя с женой очень умно. Один из недостатков браков по расчету, особенно заключенных столь поспешно, – это воздействие на молодую жену. Она совсем не знала мужа, и в тех случаях, когда девушка обладала замкнутым характером, как Кальпурния, застенчивость и неловкость возводили стену между супругами. Понимая ситуацию, Цезарь постепенно разрушал эту стену. Он относился к Кальпурнии так, как относился к Юлии, с той лишь разницей, что Кальпурния была женой, а не дочерью. Он занимался с ней любовью ласково, весело, тактично.
Когда Кальпурния узнала от своего довольного отца, что должна выйти замуж за старшего консула и великого понтифика, она испугалась. Справится ли она? Но Цезарь был такой внимательный, такой заботливый! Каждый день он дарил ей маленькие подарки, браслет или шарф, пару сережек, какие-нибудь красивые сандалии, которые привлекли его внимание на рыночной площади. А однажды, проходя мимо, он бросил что-то ей на колени (ей не следовало знать, что он проделывал такое с женщинами не раз и не два). Это «что-то» зашевелилось и тоненько мяукнуло – о, он принес ей котенка! Как он узнал, что она обожает кошек? Как он узнал, что ее мать ненавидит их и не разрешает держать в доме?
Черные глаза Кальпурнии заблестели, она взяла в руки комочек рыжего меха, подняла к лицу и, радостная, взглянула на мужа.
– Он еще очень маленький, но в Новый год ты мне его дашь, и я его кастрирую, – сказал Цезарь и понял, что ему нравится видеть радость на ее хорошеньком личике.
– Я назову его Феликсом, – сказала она, улыбаясь.
Муж засмеялся:
– «Счастливый и плодовитый»? С Нового года это не будет соответствовать истине, Кальпурния. Если его не кастрировать, он начнет убегать из дома. Он не станет больше составлять тебе компанию, и мне придется среди ночи бросать в него ботинком. Назови его Спадо – кастрат. Это подойдет лучше.
Продолжая держать котенка, она встала, одной рукой обняла Цезаря за шею, хотела поцеловать его в щеку, но Цезарь повернул голову, и поцелуй пришелся в губы.
– Нет, он – Феликс.
– Это я – счастливчик, – сказал Цезарь.
– Откуда он? – спросила Кальпурния, целуя белый веерок морщин в уголках его глаз. Сама того не зная, она повторяла любимую дочернюю ласку Юлии.
Сморгнув слезу, Цезарь обнял ее:
– Я хочу заняться с тобой любовью, жена, так что положи Феликса и пойдем. С тобой мне становится легче.
Позднее он озвучил свою мысль матери:
– Кальпурния облегчает мне жизнь без Юлии.
– Да, это так. В доме обязательно должен быть кто-то молодой, по крайней мере для меня. Я рада, что и тебе хорошо.
– Они с Юлией не похожи.
– Очень не похожи. Но это к лучшему.
– Она обрадовалась котенку больше, чем жемчугу.
– Отличный знак. – Аврелия нахмурилась. – Ей будет трудно, Цезарь. Через шесть месяцев ты уедешь, и она не увидит тебя несколько лет.
– Жена Цезаря? – спросил он.
– Если котенок понравился ей больше, чем жемчуг, я сомневаюсь, что ее верность поколеблется. Лучше всего, если она забеременеет до твоего отъезда. Ребенок ее займет. Однако такие вещи непредсказуемы, и я не заметила, чтобы твоя страсть к Сервилии остыла. Никакого мужчины не хватит на всех, даже тебя, Цезарь. Почаще спи с Кальпурнией и пореже с Сервилией. Кажется, ты умеешь делать только девочек, так что на внука я уж и не надеюсь.
– Мама, ты безжалостная женщина! Ты дала мне разумный совет, которому я не последую.
Она сменила тему:
– Я слышала, что Помпей пошел к Марку Цицерону и просил его убедить молодого Куриона прекратить нападки на Форуме.
– Глупо! – воскликнул Цезарь, хмурясь. – Я говорил ему, что это только даст Цицерону повод важничать. Boni держат сейчас «спасителя отечества» в крепкой узде, и ему доставляет исключительное удовольствие отклонять любое наше предложение. Он не будет участвовать в комитете, он не будет легатом в Галлии на будущий год, он даже не примет моего предложения послать его в путешествие за государственный счет… И что же делает Магн? Предлагает ему деньги!
– Конечно, он отказался, – сказала Аврелия.
– Несмотря на свои растущие долги. Я никогда не видел человека, так помешанного на приобретении вилл.
– Значит ли это, что в следующем году ты спустишь Клодия с поводка?
Взгляд, который Цезарь бросил на мать, был очень холодным.
– Я обязательно спущу Клодия с поводка.
– Что же такого Цицерон сказал Помпею, что ты так рассердился?
– То же самое, что он говорил на суде, когда судили Гибриду. Но к сожалению, Магн продемонстрировал возникшее у него сомнение во мне, и Цицерон подумал, что у него появился шанс отнять у меня Магна.
– В этом я сомневаюсь, Цезарь. Это нелогично. Ведь сейчас царствует Юлия.
– Да, думаю, ты права. Магн играет на чужих разногласиях. Он не захочет, чтобы Цицерон узнал все его мысли.
– На твоем месте меня больше беспокоил бы Катон. Из этой пары Бибул более организованный, но у Катона больше влияния, – сказала Аврелия. – Жаль, что Клодий не поможет тебе избавиться от Катона.
– Это защитило бы мою спину в мое отсутствие, мама! К сожалению, я не знаю, как это сделать.
– Подумай. Если бы ты мог избавиться от Катона, ты был бы неуязвим. Он – источник всех неприятностей.
Курульные выборы проводились в квинтилии, чуть позднее, чем обычно. Кандидатами-фаворитами определенно являлись Авл Габиний и Луций Кальпурний Пизон. Они энергично набирали сторонников, но действовали очень осторожно, чтобы не дать возможности Катону завопить о взятках. Капризное общественное мнение снова отшатнулось от boni. Для триумвиров результаты выборов обещали быть хорошими.
В этот момент, всего за несколько дней до курульных выборов, Луций Веттий выполз из-под камня. Он пришел к молодому Куриону, чьи речи на Форуме в эти дни были направлены большей частью против Помпея, и сообщил ему, что знает о плане убить Помпея. Затем он спросил Куриона, хочет ли тот присоединиться к заговору. Курион внимательно выслушал и сделал вид, что заинтересовался. Потом рассказал об этом своему отцу, потому что у него не хватало смелости стать заговорщиком или убийцей. Старший Курион и его сын всегда ссорились, но их разногласия касались лишь вина, сексуальных развлечений и долгов. Когда им угрожала настоящая опасность, Скрибонии Курионы сплачивали ряды.
Старший Курион немедленно известил Помпея, а Помпей созвал сенат. Вызвали Веттия, чтобы тот дал показания. Сначала опозоренный всадник все отрицал, затем признался и стал называть имена: сын кандидата в консулы Лентула Спинтера, Луций Эмилий Павел и Марк Юний Брут, теперь известный как Цепион Брут. Эти имена были настолько необычны, что никто не мог поверить. Младший Спинтер не состоял членом «Клуба Клодия» и не славился неблагоразумными поступками; сын Лепида когда-то бунтовал, но не сделал ничего плохого с тех самых пор, как возвратился из ссылки. Представить себе Брута в роли убийцы было уж вовсе не возможно. На эти возражения Веттий объявил, что писарь Бибула принес ему кинжал, посланный младшим консулом, вынужденным оставаться в стенах дома. После этого слышали, как Цицерон говорил: мол, стыдно, что Веттий нигде больше не мог найти кинжал. Но в сенате все осознали важность этого жеста: посылая кинжал, Бибул дал понять, что поддерживает планируемое преступление.
– Чушь! – крикнул Помпей. – Марк Бибул сам предупреждал меня еще в мае, что существует заговор с целью убить меня. Бибул не может принимать в этом участия.
Вызвали младшего Куриона. Он напомнил всем о том, что Павел находится в Македонии, и назвал этот донос чистой ложью. Сенат был склонен согласиться, однако Веттия задержали для повторного допроса. Слишком свеж был еще в памяти Катилина. Никто не хотел позорной, без суда, казни римлянина, даже такого, как Веттий. Так что этот заговор не должен был выскользнуть из-под контроля сената. Послушный желаниям сената, Цезарь, как старший консул, приказал своим ликторам взять Луция Веттия в Лаутумию и приковать его к стене камеры, поскольку это был единственный способ воспрепятствовать побегу из столь непрочной тюрьмы.
Хотя на поверхности дело выглядело совершенно нелепым, Цезарь тревожился. Инстинкт самосохранения подсказывал ему: вот случай, когда нужно сделать все возможное, чтобы дать народу самому оценивать ход событий. Это дело не должно ограничиваться стенами сената. Поэтому, распустив сенат, старший консул созвал народ и сообщил ему, что случилось. И на следующий день Цезарь распорядился привести Веттия на ростру для публичного допроса.