– Ха! – высказался Помпей, снова подперев подбородок рукой. – Габиний и Луций Пизон проиграют. Это все, что я знаю.
– Ты безусловно прав, но только если выборы пройдут сейчас, – сказал Цезарь, снова быстрый и энергичный. – Бибул сделал ошибку, Магн. Ему не следовало откладывать выборы. Если бы они проходили сейчас, оба консула обязательно были бы из boni. Отложив выборы, Бибул дал нам шанс и время исправить положение.
– Мы не сможем исправить наше положение.
– Если будем выступать против этого последнего эдикта – согласен. Но мы перестанем возражать. Мы примем перенос сроков выборов как законную меру, так, словно мы всем сердцем принимаем эдикт Бибула. Затем займемся восстановлением нашего влияния на электорат. К октябрю мы снова будем в фаворе, Магн, подожди – и увидишь. И в октябре мы получим консулов из нашей фракции. Габиния и Луция Пизона.
– Ты действительно так думаешь?
– Абсолютно уверен. Возвращайся на свою альбанскую виллу к Юлии, Магн, пожалуйста! Не беспокойся о политике в Риме. Я буду таиться, пока не внесу в сенат законопроект, чтобы остановить наместников провинций, которые обирают местных жителей. А до этого еще два месяца. Мы ничего не будем предпринимать и замолчим. Это не даст Бибулу и Катону повода разевать пасть. Это также заставит замолчать и молодого Куриона. Интерес угасает, когда ничего не происходит.
Помпей хихикнул:
– Я слышал, что на днях молодой Курион действительно всадил кулак в твою задницу.
– Разглагольствуя о событиях, имевших место во время консульства «Юлия и Цезаря», а не «Цезаря и Бибула»? – уточнил, усмехнувшись, Цезарь.
– А это и правда хорошо сказано: «в консульство Юлия и Цезаря».
– Очень остроумно! Я тоже смеялся, когда услышал. Но даже это может сослужить нам службу, Магн. Подобные шутки о чем-то да говорят. И молодому Куриону следовало хорошенько подумать, прежде чем брякнуть такое: что Бибул – не консул, что я вынужден быть обоими консулами. К октябрю выборщики это сразу увидят.
– Ты очень ободрил меня, Цезарь, – сказал Помпей, вздохнув. – Кстати, у Катона, кажется, серьезная размолвка с Гаем Пизоном. Метелл Сципион и Луций Агенобарб на стороне Катона. Это Цицерон мне сказал.
– Это должно было случиться, – серьезно сказал Цезарь, – как только Катон обнаружил, что Гай Пизон приказал убить Веттия. Бибул и Катон – дураки, но, когда дело касается убийства, они – благородные дураки.
Помпей разинул рот:
– Это сделал Гай Пизон?
– Конечно. И был прав. Веттий живой для нас неопасен. Веттия мертвого можно положить у моего порога. Разве Цицерон не пытался убедить тебя в этом, Магн?
– Ну… – покраснев, протянул Помпей.
– Вот именно! «Дело Веттия» возникло только для того, чтобы ты засомневался во мне. Затем, когда я стал публично допрашивать Веттия, Гай Пизон понял, что заговору грозит крах. Следовательно, смерть Веттия помешала сделать другие выводы, кроме тех, которые основаны на чистой спекуляции.
– А я засомневался в тебе, – угрюмо признался Помпей.
– Вполне естественно. Однако, Магн, помни, что ты намного полезнее для меня живой, чем мертвый! Конечно, если бы ты умер, многие твои люди перетекли бы ко мне. Но если ты будешь жить, твои люди вынуждены будут поддерживать меня, все до последнего. Я не выступаю за смерть.
Поскольку при плохих предзнаменованиях плебейские магистраты не прекращали выполнять свои обязанности, эдикт Бибула не мог помешать выборам плебейских эдилов и плебейских трибунов. Те пошли голосовать в конце квинтилия, как и полагалось, и Публий Клодий стал председателем новой коллегии плебейских трибунов. Неудивительно, что плебс восхищался патрицием, который так заботился о плебейском трибунате, что согласился лишиться статуса патриция, лишь бы поддержать плебс. Кроме того, Клодий имел массу клиентов и сторонников благодаря своему благородству, а женитьба на внучке Гая Гракха принесла ему еще несколько тысяч голосов. В нем плебс видел человека, который будет поддерживать народ против сената. Если бы Клодий был на стороне сената, он никогда не отказался бы от своего патрицианского статуса.
Конечно, boni удалось заполучить в новой коллегии троих плебейских трибунов, а Цицерон так боялся, что Клодий добьется успеха в попытке обвинить его за убийство римлян без суда, что потратил много денег, чтобы обеспечить избрание своего преданного почитателя Квинта Теренция Куллеона.
– Меня не беспокоит никто из них, – сказал Цезарю возбужденный Клодий. – Я сброшу их в Тибр!
– Уверен, что сбросишь, Клодий.
Темные и чуть безумные глаза блеснули.
– Ты думаешь, что я принадлежу тебе, Цезарь? – вдруг спросил Клодий.
Цезарь засмеялся:
– Нет, Публий Клодий, нет! Даже мечтая о таком, я ни за что не нанес бы тебе подобного оскорбления. Клавдий – даже плебей! – не принадлежит никому, только себе!
– На Форуме говорят, что я – твоя собственность.
– А ты обращаешь внимание на то, что говорят на Форуме?
– Нет, если это не наносит ущерба мне. – Клодий вдруг вскочил. – Я только хотел удостовериться в том, что ты не считаешь меня своей собственностью. А теперь я пойду.
– О, не лишай меня своей компании так быстро, – мягко сказал Цезарь. – Пожалуйста, сядь.
– Зачем?
– По двум причинам. Первая – я хотел бы знать, что ты планируешь на этот год. Вторая – я предлагаю тебе любую помощь, какая может понадобиться.
– Это хитрость?
– Нет, просто искренний интерес. Я также надеюсь, Клодий, что у тебя хватит здравого смысла понять, что помощь от меня придаст больший вес твоим законам.
Клодий подумал и кивнул:
– Понимаю. Есть только одно, в чем ты можешь мне помочь.
– Назови.
– Мне нужно установить более тесный контакт с обычными римлянами. Я имею в виду маленьких людей, толпу. Как мы, патриции, можем знать, что им нужно, если ни с кем из них не знакомы? Именно этим ты отличаешься от других, Цезарь. Ты знаешь всех, от самого высокородного до самого ничтожного. Как ты это делаешь? Научи меня.
– Я знаю всех, потому что родился и вырос в Субуре. Каждый день я вращался среди «маленьких людей», как ты их называешь. По крайней мере, в тебе я не замечаю ни малейшего желания покровительствовать. Зачем тебе узнавать маленьких людей? Они для тебя бесполезны. Их голоса ничего не значат.
– Их много, – ответил Клодий.
Что он задумал? Цезарь пристально посмотрел на Публия Клодия. Сатурнин? Нет, не тот тип. Затеял какую-то пакость? Определенно. Что он задумал? Вопрос, на который, признался себе Цезарь, он не мог найти ответа. Клодий был новатор, совершенно неортодоксальный человек, который, вероятно, пойдет туда, где никто раньше не был. И все же, что он может? Мечтает привести на Форум тысячи маленьких людей, чтобы запугать сенат и первый класс и заставить их сделать то, что хотят маленькие люди? Но это случится только в том случае, если животы бедноты будут пусты. Хотя сейчас цены на зерно держались высоко, закон Катона обеспечивал бедноту доступным зерном. Сатурнин собрал толпу гигантских размеров и решил использовать ее в своих целях – чтобы править Римом. Но когда он призвал народ, люди не пришли. И Сатурнин умер. Если бы Клодий попытался подражать Сатурнину, его постигла бы та же участь. Давнее знакомство с маленькими людьми – какой необычный способ описывать граждан низших классов! – дало Цезарю проницательность, которой не обладали люди его круга. Включая Публия Клодия, рожденного и воспитанного на Палатине. Ну что ж, вероятно, Клодий хочет быть Сатурнином. Отлично. Он обнаружит только одно: маленьких людей нельзя собрать вместе с целью разрушить что-либо. Они просто не интересуются политикой.
– На днях я встретил на Форуме человека, тебе известного, – помолчав, заметил Клодий. – Когда ты пытался убедить толпу последовать за тобой к дому Бибула.
Цезарь поморщился:
– Глупость с моей стороны.
– То же самое сказал и Луций Декумий.
Равнодушное лицо Цезаря засветилось.
– Луций Декумий? Вот воистину замечательный маленький человек! Если ты хочешь узнать что-то о маленьких людях, Клодий, ступай к нему.
– А чем он занимается?
– Он – глава братства перекрестка, которое находилось в доме моей матери еще до моего рождения. Сейчас он в подавленном настроении, потому что он и его таверна не имеют больше официального статуса религиозного братства.
– В доме твоей матери? – удивленно переспросил Клодий.
– В ее инсуле. На углу улицы Патрициев и Малой Субуры. Сейчас братство – это просто таверна, но члены религиозной общины продолжают собираться там.
– Я разыщу Луция Декумия, – решил довольный Клодий.
– Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне, что именно ты планируешь делать в качестве плебейского трибуна, – остановил его Цезарь.
– Я начну с того, что внесу изменения в lex Aelia и lex Fufia. Это определенно. Разрешать таким консулам, как Бибул, использовать религиозные законы в политических целях – это бред. Когда я покончу с этими законами, ни один из них не будет привлекать таких типов, как Бибул.
– Я аплодирую! Но сперва приди ко мне с проектом, я помогу тебе составить черновик.
Клодий зло усмехнулся:
– Хочешь с моей помощью дать закону обратную силу, да? Незаконное наблюдение за небом раньше и впредь?
– Чтобы отстаивать свои законы? – высокомерно спросил Цезарь. – Я справлюсь, Клодий, и без закона обратного действия. Что еще?
– Осужу Цицерона за казнь римских граждан без суда и отправлю его в вечную ссылку.
– Отлично.
– Я также планирую восстановить религиозные общины перекрестков и другие общества, объявленные вне закона твоим кузеном Луцием Цезарем.
– Поэтому ты и хочешь увидеться с Луцием Декумием. Что еще?
– Заставлю цензоров подчиняться правилам.
– Интересно.
– Запрещу служащим казначейства заниматься частной коммерцией.
– Давно пора.
– И дам народу зерно бесплатно.
Цезарь со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы: