Цезарь пожал плечами:
– Марк Катон говорит, что мои законы не имеют силы, поскольку мой коллега – младший консул упорно наблюдает небеса. Я никогда не допускал, чтобы Марк Бибул стоял на моем пути. И не допущу, чтобы он встал на пути моего закона. Однако, если сенат откажется одобрить этот проект, я не понесу его в трибутное собрание. Как вы видите по количеству ведер со свитками, расставленных вокруг меня, это довольно объемный закон. Только сенат обладает достаточной силой духа, чтобы просмотреть его. Только сенат в состоянии оценить эту неприятную ситуацию, сложившуюся по вине наших наместников. Это – закон сенаторов, и он должен быть одобрен сенатом. – Цезарь улыбнулся Катону. – Можно сказать, что я преподношу сенату подарок. Откажитесь от него – и он умрет.
Вероятно, месяц квинтилий подействовал отрезвляюще, а может быть, накал злобы и гнева достиг своего пика, и напряжение стало спадать. Но какова бы ни была причина, закон Цезаря о вымогательстве прошел в сенате единогласно.
– Великолепно, – сказал Цицерон.
– Я не смог ни к чему придраться, – сказал Катон.
– Тебя надо поздравить, – ответил Гортензий.
– Он настолько исчерпывающий, что будет вечным, – подал голос Ватия Исаврийский.
Таким образом, закон Цезаря о взыскании с административных лиц денег, полученных путем вымогательства, был направлен в трибутное собрание вместе с senatus consultum и был принят в середине сентября.
– Я доволен, – сказал Цезарь Крассу среди шумного Рынка деликатесов, заполненного сельчанами, приехавшими в город на Римские игры.
– Ты и должен быть доволен, Гай. Если boni не могут ни к чему придраться, ты должен потребовать для себя новый вид триумфа, который даруется лишь за идеальный закон.
– В моих законах о земле boni тоже не могли ни к чему придраться, но это их не остановило. Они все равно были против, – сказал Цезарь.
– Законы о земле – это совсем другое. Слишком много рент и аренд поставлены на карту. Вымогательство наместников в провинциях снижает доходы казны. Однако ты не должен был ограничивать закон о вымогательстве только сенаторами. Всадники тоже этим занимаются, – сказал Красс.
– Только с согласия наместников. Но когда я буду консулом во второй раз, я проведу второй закон о вымогательстве – для всадников. Это слишком долгий процесс – формулировать законы о вымогательстве, поэтому одного закона на одно консульство вполне достаточно.
– Значит, ты намерен стать консулом во второй раз?
– Конечно. А ты?
– Я бы не против, – задумчиво ответил Красс. – Я все еще не отказался от мысли идти войной на парфян и наконец заслужить триумф. Я не получу его, если снова не стану консулом.
– Станешь.
Красс сменил тему.
– Ты уже составил список легатов и трибунов для Галлии? – спросил он.
– Более-менее, но не окончательно.
– Тогда не возьмешь ли с собой моего Публия? Я бы хотел, чтобы он под твоим руководством обучился военному делу.
– С удовольствием внесу его в список.
– Твой выбор легата со статусом магистрата поразил меня. Тит Лабиен? Он же совершенно бесполезен.
– Ты хочешь сказать, что он годен быть только моим плебейским трибуном, – сказал Цезарь. – Не считай меня таким глупцом, дорогой мой Марк! Я знал Лабиена в Киликии, когда Ватия Исаврийский был наместником. Лабиен любит лошадей, это редкость среди римлян. Мне нужен способный командующий кавалерией, потому что там, куда я отправляюсь, очень много племен конников. Лабиен будет отличным командиром кавалерии.
– Все еще не отказался от мысли двигаться вниз по Данубию до Эвксинского моря?
– К тому времени, когда мой срок закончится, Марк, провинции Рима выйдут замуж за Египет. Если ты победишь парфян, когда будешь консулом второй раз, Рим завоюет весь мир, от Атлантического океана до реки Инд. – Цезарь вздохнул. – Думаю, это значит, что я должен буду подчинить Дальнюю Галлию.
Красс сидел, словно громом пораженный.
– Гай, то, о чем ты говоришь, займет лет десять, а не пять!
– Я знаю.
– Сенат и народ распнут тебя! Захватническая война на десять лет? Никто еще не отваживался на такое!
Они стояли, разговаривая, а толпа гудела вокруг них. Лица все время менялись, некоторые весело приветствовали Цезаря, а он отвечал с улыбкой, иногда даже что-то спрашивал о каком-то родственнике, о работе или о браке. Это всегда поражало Красса: сколько людей в Риме Цезарь действительно знал? Они же не все были римлянами. Эти вольноотпущенники во фригийских колпаках – «шапках свободы», евреи в ермолках, фригийцы в тюрбанах, длинноволосые галлы, бритые сирийцы… Если бы они имели право голоса, Цезаря постоянно выбирали бы на какую-нибудь должность. Но Цезарь всегда действовал традиционным путем. Знают ли boni, сколько людей в Риме боготворит Цезаря? Нет, они не имеют об этом ни малейшего представления. Будь у них хотя бы подозрение на сей счет, никакого наблюдения небес не было бы и в помине. Тот кинжал, который Бибул послал Веттию, был бы использован по назначению. Цезарь был бы мертв. Помпей Магн как цель покушения? Никогда!
– Рим мне надоел! – воскликнул Цезарь. – Почти десять лет я здесь как в тюрьме – не могу дождаться, когда уеду! Десять лет на полях сражений? Ох, Марк, какая славная перспектива! Заниматься своим делом. Снимать урожай для Рима, увеличивать мое dignitas и не страдать от нападок и придирок boni! В сражении я командую, никто не смеет противоречить мне. Замечательно!
Красс засмеялся:
– Какой же ты автократ!
– Ты тоже.
– Да, но разница заключается в том, что я хочу править не всем миром, а только его финансовой частью. Цифры – это такая конкретная и точная вещь, что люди отмахиваются от них, если у них нет таланта к вычислениям. А политика и войны – это нечто неопределенное. Каждый человек воображает, что, если удача на его стороне, он может быть лучшим в политике и на войне. Лично я не нарушаю mos maiorum и не пугаю две трети сената своей любовью командовать, вот так-то.
Помпей и Юлия возвратились в Рим вовремя, чтобы помочь Авлу Габинию и Луцию Кальпурнию Пизону проводить кампанию перед курульными выборами восемнадцатого октября. Не видевший дочери со дня свадьбы, Цезарь был потрясен. Перед ним предстала уверенная, счастливая, остроумная молодая матрона, а не та кроткая девушка, сохранившаяся в его памяти. Ее отношения с Помпеем были поразительны, хотя чья это заслуга, Цезарь сказать не мог. Прежний Помпей исчез. Новый Помпей был начитан и со знанием дела рассуждал о художниках и скульпторах. Его совершенно не интересовали военные планы Цезаря на следующие пять лет. И в довершение всего в их семье заправляла Юлия! Открыто и без всякого смущения Помпей подчинялся женщине. Никакого заточения в мрачных пиценских бастионах! Если Помпей уезжал куда-то, Юлия ехала с ним. В точности как Фульвия и Клодий!
– Я собираюсь построить в Риме каменный театр, – сообщил Великий Человек, – на земле, которую я выкупил, между септой и конюшнями для колесниц. Возведение временных деревянных театров пять-шесть раз в году на время главных игр – безумие, Цезарь. Мне все равно, что, согласно mos maiorum, театр – это упадок нравов и распущенность. Факт остается фактом: весь Рим бросается посмотреть пьесы, и чем они грубее, тем больше они нравятся. Юлия говорит, что лучшим памятником моим завоеваниям, который я могу оставить Риму, был бы огромный каменный театр с красивым перистилем и колоннадой и с достаточно просторной пристройкой на дальнем конце, где мог бы собираться сенат. Таким образом, говорит она, я могу соблюсти mos maiorum: на одном конце – храм для торжественных заседаний сената, а над местами для зрителей – прелестный маленький храм Венеры Победительницы. Это должна быть именно Венера, поскольку Юлия – прямой потомок Венеры. Но она посоветовала сделать ее Победительницей в честь моих побед. Умный цыпленок! – с любовью заключил Помпей, поглаживая модно уложенную копну волос своей жены, которая выглядела, подумал довольный Цезарь, очень элегантно.
– Превосходно! – произнес Цезарь, уверенный, что они ничего не слышат.
Они и не слышали. Заговорила Юлия.
– Мы заключили сделку, мой лев и я, – сказала она, улыбаясь Помпею так, словно между ними были тысячи секретов. – Я буду выбирать материалы и убранство для театра, а моему льву достаются перистиль, колоннада и новая курия.
– А позади театра мы построим скромную, небольшую виллу, – вставил слово Помпей, – просто на случай, если я когда-нибудь снова застряну на Марсовом поле на девять месяцев. Я думаю второй раз выдвинуться на консула в эти дни.
– Великие умы мыслят одинаково, – сказал Цезарь.
– А?
– Ничего.
– О папа, ты должен увидеть альбанский дворец моего льва! – воскликнула Юлия, взяв Помпея за руку. – Дворец действительно поражает. Мой муж говорит, что дворец похож на летнюю резиденцию царя парфян. – Юлия повернулась к бабушке. – Когда ты приедешь и побудешь с нами там? Ты никогда не покидаешь Рим!
– «Ее лев», как вам это нравится! – фыркнула Аврелия, когда блаженная парочка отбыла в заново обставленный дом в Каринах. – Она самым бесстыдным образом льстит ему!
– Ее метод определенно не похож на твой, мама, – серьезно заметил Цезарь. – Сомневаюсь, что когда-либо слышал, чтобы ты обращалась к отцу иначе чем по имени. Гай Юлий. Даже не Цезарь.
– Любовное сюсюканье глупо.
– Мне так и хочется назвать мою дочь Укротительницей Льва.
– Укротительница Льва. – Аврелия наконец улыбнулась. – Она явно владеет и кнутом и пряником.
– Очень незаметно, мама. Она из Цезарей. Ее повеления очень вкрадчивы, но Великий Человек порабощен.
– Мы хорошо сделали, что свели их. Он защитит твою спину, пока тебя не будет в Риме.
– Надеюсь. Я также надеюсь, что ему удастся убедить выборщиков в том, что Луций Пизон и Габиний должны быть консулами на будущий год.
Выборщиков убедили. Авл Габиний стал старшим консулом, а Луций Кальпурний Пизон – его младшим коллегой.