В конце концов скука заставила его совершить нечто конструктивное, ибо Клодий в действительности не любил слоняться бесцельно. Считая себя непохожим на прочих, он знал, что должен отличиться в чем-нибудь реальном. Если он не сделает этого, то умрет – так, как жил, забытый, презираемый. А это нехорошо. Не грандиозно. Для Публия Клодия единственно приемлемая судьба – закончить свою жизнь Первым Человеком в Риме. Он не знал, как добьется этого. Но однажды он проснулся и осмыслил свое положение: голова болит от выпитого накануне вина, кошелек пуст, потому что проигрался в кости. Он решил, что скука достигла предела и больше он так не выдержит. Ему необходимо действие. Поэтому он отправится туда, где есть возможность действовать. Он поедет на Восток и присоединится к личному штабу своего шурина Луция Лициния Лукулла. Но вовсе не для того, чтобы завоевать репутацию храброго и способного солдата! Военные подвиги нисколько не прельщали Клодия. Быть в штабе Лукулла! Кто знает, какие перспективы могут открыться? Старший брат Аппий завоевал восхищение Рима не воинскими подвигами, а тем, что искусно досаждал Тиграну в Антиохии. Царь царей крепко пожалел о своем решении поставить на место Аппия Клавдия Пульхра, заставив его томиться несколько месяцев в ожидании аудиенции.
И незадолго до возвращения Аппия Публий Клодий уехал на Восток. Это случилось в начале года, сразу после совместного консульства Помпея и Красса. В том же году Цезарь уехал квестором в Дальнюю Испанию.
Тщательно выбрав маршрут, который не столкнет его с братом, Клодий прибыл в Геллеспонт и узнал, что Лукулл умиротворяет завоеванное царство Митридата. Переплыв узкий пролив в Азию, он двинулся через всю страну следом за шурином Лукуллом. Клодий считал, что знает Лукулла: учтивый, педантичный аристократ, любящий повеселиться, очень богат, обожает хорошо поесть и выпить хорошего вина, ценит хорошее общество. Как раз такой начальник, о котором мечтал Клодий! Кампания под началом Лукулла просто обязана превратиться в роскошное времяпрепровождение.
Клодий нашел Лукулла в Амисе, великолепном городе на берегу Эвксинского моря, в самом сердце Понта. Амис пережил осаду и понес большие потери. Теперь Лукулл возмещал ущерб и приучал жителей к правлению Рима, а не Митридата.
Когда Публий Клодий появился у него на пороге, Лукулл забрал у него сумку с официальными письмами (которые Клодий распечатал и с удовольствием прочитал) – и забыл о его существовании. С рассеянным видом он отослал младшего зятя помогать легату Сорнатию и вернулся к тому, что больше всего занимало его мысли, – к предстоящему вторжению в Армению, царство Тиграна.
В ярости от такого бесцеремонного обращения Клодий поспешил уйти. Но вовсе не для того, чтобы кому-то помогать. И меньше всего – такому ничтожеству, как Сорнатий. Таким образом, пока Лукулл подготавливал свою маленькую армию к маршу, Клодий занялся тем, что исследовал тихие улицы и аллеи Амиса. Разумеется, он бегло говорил на греческом, поэтому легко знакомился с людьми, гуляя по городу. И многие были заинтригованы таким необычным поборником равноправия, таким до странности неримлянином.
Он также собрал много информации о той стороне жизни Лукулла, которой вообще не знал. О его армии, о его кампаниях.
Два года назад царь Митридат бежал ко двору своего зятя Тиграна. Он не смог состязаться с римской военной мощью, остро чувствуя утрату четвертьмиллионного опытного войска, которое он потерял на Кавказе в бессмысленной карательной экспедиции против албанских дикарей, опустошавших Колхиду. Митридату потребовалось двадцать месяцев, чтобы убедить Тиграна увидеться с ним, и еще больше – чтобы убедить того помочь ему вернуть утраченные земли Понта, Каппадокии, Малой Армении и Галатии.
Естественно, у Лукулла были свои шпионы, поэтому он очень хорошо знал, что два царя помирились. Но чем ждать, когда они вторгнутся в Понт, Лукулл решил напасть сам и вторгнуться в Армению, ударив по Тиграну и не позволив ему помочь Митридату.
Сначала Лукулл не хотел оставлять гарнизон в Понте, считая, что Рим и его влияние помогут сохранить там спокойствие. Лукулл больше не был наместником провинции Азия и теперь узнал из писем, привезенных Публием Клодием, что враждебность к нему сословия всадников в Риме быстро растет. Из тех же писем Лукулл узнал, что Долабелла назначен новым наместником провинции Азия и что он же должен будет осуществлять надзор над Вифинией. Тогда Лукуллу многое стало ясно. Очевидно, всадники Рима и их ручные сенаторы предпочитают некомпетентность успеху в войне. А Публий Клодий, мрачно заключил Лукулл, – предвестник несчастья!
Девять специальных уполномоченных, присланных из Рима до того, как его влияние там ослабло, были рассеяны по всему Понту и Каппадокии. Среди них находился человек, которого Лукулл любил больше всех – теперь, когда Сулла умер, – его младший брат Варрон Лукулл. Но у уполномоченных не было армий, и, судя по тону писем, назначение их будет недолгим. Поэтому, решил Лукулл, у него нет другого выхода, как только оставить два из своих четырех легионов в качестве гарнизона в Понте – на случай, если Митридат попытается отвоевать свое царство без помощи Тиграна. Легат, которого Лукулл высоко ценил, возмещал ущерб, причиненный острову Делос. И хотя Лукулл знал, что Сорнатий – хороший человек, он не был настолько уверен в его военных способностях, чтобы оставить его без помощи опытного сотоварища. Другой старший легат, Марк Фабий Адриан, должен будет также остаться в Понте.
Лукулл знал, какие легионы следует оставить, – те, что принадлежат провинции Киликия. А он отправится на юг с двумя легионами Фимбрии. Поразительные войска! Лукулл их не выносил. На Востоке они уже шестнадцать лет. Им запрещено появляться в Риме или Италии, потому что перечень их мятежей и убийств настолько велик, что сенат отказался разрешить им вернуться домой. Постоянно возбужденные, они были очень опасны, и Лукулл, который время от времени использовал их, обращался с ними безжалостно. Он порол солдат во время кампаний, но прощал разгул во время зимнего отдыха. Поэтому они почти добровольно служили под его началом и даже сдержанно восхищались им. Но предпочитали называться солдатами Фимбрии, по имени их первого командира. Лукулл это приветствовал. Хотел ли он, чтобы они называли себя Лициниевыми или Лукулловыми? Определенно нет.
Клодий так полюбил Амис, что решил остаться в Понте с легатами Сорнатием и Фабием Адрианом. Участие в военном походе потеряло для него привлекательность в тот самый момент, как он услышал, что Лукулл планирует тысячемильный марш.
Но желания Клодия рассыпались в прах. Ему приказали сопровождать Лукулла в личном обозе командующего. «Ну хорошо, – думал Клодий, – по крайней мере, я буду жить в относительном комфорте!» И только потом он узнал, каково представление Лукулла о комфорте во время кампании. Никакого комфорта не было и в помине. Тот изнеженный эпикуреец, которого Клодий знал в Риме и Амисе, бесследно исчез. Лукулл на марше во главе фимбрийцев жил как рядовой солдат. И если таков был образ жизни командующего, то и все члены его штаба обязаны были подражать ему. Фимбрийцы шли пешком, а не ехали – и все штабные шагали следом. Фимбрийцы ели кашу и черствый хлеб – и штабные ели кашу и черствый хлеб. Фимбрийцы спали на земле, накрываясь сагумом, нагребая в кучку землю вместо подушки, – и весь штаб командующего спал на земле, накрываясь сагумом и нагребая в кучку землю вместо подушки. Фимбрийцы мылись в ручьях, где вода по краям уже покрылась тонким льдом, – и они мылись в тех же ледяных ручьях. Что хорошо для солдат, было хорошо и для Лукулла.
Но – недостаточно хорошо для Публия Клодия, который через несколько дней пути резко выразил недовольство своему родственнику.
Бледно-серые глаза командующего равнодушно смерили его с ног до головы. Взгляд был холоден, как местность, по которой проходила армия.
– Если тебе необходимы удобства, Клодий, возвращайся домой, – сказал Лукулл.
– Я не хочу домой, мне просто хочется комфорта! – возразил Клодий.
– Или то, или другое. Со мной ты удобств не получишь, – отрезал его зять и с презрением отвернулся.
Это был их последний разговор. Небольшая группа младших легатов и военных трибунов тоже не хотела водить дружбу с заносчивым юнцом – дружбу, в которой Клодий, как теперь ему стало понятно, очень нуждался. Друзья, вино, кости, женщины и проказы – этого ему так не хватало. Дни тянулись и казались годами, а края, куда занесла Клодия судьба, были так же негостеприимны, как сам Лукулл.
Они ненадолго остановились в Евсевии-Мазаке, где царь Ариобарзан Филоромей, Друг Римлян, одарил Лукулла всем, чем мог, и печально пожелал счастливого пути. Затем они продолжили путь по суровой земле, изрезанной глубокими расселинами и ущельями. Их окружала беспорядочная масса туфовых башен-останцов и валунов, высоко сидящих на тонких ненадежных каменных шеях. Обход всех этих ущелий сделал марш вдвое длиннее, но Лукулл продолжал идти, требуя, чтобы его армия проходила минимум тридцать миль в день. Это значило, что они шагали с рассвета до заката, разбивали лагерь почти в темноте и сворачивали его тоже почти в темноте. И каждый вечер это был настоящий лагерь, окопанный и укрепленный. «Против кого? Кого?!» – хотел бы Клодий громко выкрикнуть в мертвенно-бледное небо, которое плыло над ним выше, чем ему полагалось. А потом: «Зачем?» – еще громче, громче, чем гром во время бесконечных весенних гроз.
Наконец они пришли к Евфрату, к переправе у Томисы, и увидели мрачные молочно-синие воды, бурлящую массу талого снега. Клодий облегченно вздохнул. Теперь выбора нет! Полководец вынужден будет отдохнуть и подождать, когда река очистится. Не тут-то было. Как только армия остановилась, Евфрат начал успокаиваться и течение замедлилось, превращаясь в покорный водный путь. Лукулл и фимбрийцы приплыли в Софену, и, как только последний солдат сошел на берег, река снова забурлила.
– Мне повезло, – сказал Лукулл. – Это знак.