– Я все это понимаю, – терпеливо проговорил Цезарь, – и наш любимый Катул тоже. Повторяю: это из-за твоих денег. Просто старику Катулу приходится платить за восстановление храма Юпитера Всеблагого Всесильного. Ему никак не удается увеличить состояние своей семьи, потому что каждый лишний сестерций он должен тратить на строительство. В то время как ты неуклонно продолжаешь делать деньги. Он завидует!
– Тогда пусть прибережет свою зависть для тех, кто ее заслуживает! – проворчал неуспокоившийся Красс.
Когда завершилось его консульство, которое он делил с Помпеем Великим, Красс занялся новым делом, начатым еще сорок лет назад Сервилием Цепионом, а именно изготовлением оружия и доспехов для римских легионов в нескольких городах севернее реки Пад в Италийской Галлии. Эту идею подсказал Крассу его большой друг Луций Кальпурний Пизон, который во время Италийской войны закупал вооружение для Рима. В этой новой сфере Луций Пизон увидел большой потенциал и так рьяно занялся ею, что заработал кучу денег. Конечно, он был связан с Италийской Галлией потому, что его мать происходила из этой страны, из рода Кальвенциев. И когда Луций Пизон умер, его сын, тоже Луций Пизон, продолжил и дело отца, и дружбу с Крассом, которого наконец убедил в преимуществах владеть целыми городами, изготовлявшими кольчуги, мечи, копья, шлемы, кинжалы. Кстати, все это вполне разрешено сенатом.
Как цензор Красс теперь мог помочь своему другу Луцию Пизону и молодому Квинту Сервилию Цепиону Бруту, наследнику предприятий Сервилия Цепиона в Фельтрии, Кардиане, Беллуне. Италийская Галлия по ту сторону Пада уже так давно была римской, что ее жители – и галлы, и дети от смешанных браков – начали высказывать недовольство тем, что их до сих пор не признают гражданами. Только три года назад там прокатились волнения, прекратившиеся после визита Цезаря, который возвращался из Испании. И Красс посчитал своим долгом – коль скоро он стал цензором и отвечал за списки римских граждан – помочь своим друзьям, Луцию Пизону и Цепиону Бруту. Он создаст огромную клиентуру для себя, предоставив полное римское гражданство всем галлам Италийской Галлии, живущим по ту сторону Пада. Все жители южнее Пада уже являлись полноправными гражданами, и казалось неправильным лишать гражданства их единокровных братьев только потому, что они обитают не на той стороне реки!
Но когда Красс объявил о своем намерении предоставить политические права всем италийским галлам, его коллега цензор Катул, казалось, обезумел. Нет, нет, нет! Никогда, никогда, никогда! Римское гражданство – только для римлян, а галлы – не римляне! Уже и так слишком много галлов называют себя римлянами! Такие, как этот Помпей «Великий» и его пиценские прихлебалы.
– Старый, старый аргумент, – сказал Цезарь с отвращением. – Римское государство должно быть только для римлян. Почему эти идиоты из фракции boni не могут понять, что все народы Италии везде – римляне? Что сам Рим – это фактически Италия?
– Я согласен с тобой, – проговорил Красс, – а вот Катул – нет.
Другая идея Красса тоже была отвергнута.
Он хотел аннексировать Египет, даже если это означало войну, – конечно, видя во главе армии себя лично. В вопросе о Египте Красс стал авторитетом, так как познания его носили энциклопедический характер. И каждый факт, который он узнавал о Египте, служил лишь подтверждением того, что Красс подозревал уже давно, а именно: Египет был самым богатым государством в мире.
– Только вообрази! – воскликнул Красс, впервые не выглядя медлительным и пассивным. – Фараону принадлежит все! В Египте нет такого понятия «свободная земля». Землю можно получить только от фараона, которому затем выплачивают налоги. Вся продукция Египта полностью принадлежит ему, от зерна до золота, от драгоценностей до специй и слоновой кости! За исключением хлопка. Хлопок – собственность египетских жрецов, но даже в этом случае фараон забирает себе третью часть. Его личный доход составляет по меньшей мере шесть тысяч талантов в год, и доход от страны – еще шесть тысяч талантов. Плюс еще от Кипра…
– Я слышал, – сказал Цезарь, только чтобы подразнить Красса-быка, – что Птолемеи – такие неумелые правители, что потратили все до единой драхмы.
Красс-бык фыркнул, но скорее насмешливо, чем сердито.
– Чушь! Абсолютная чушь! Даже самый неумелый Птолемей не сможет растранжирить и десятой доли того, что получает. Его доход от страны содержит всю страну: фараон платит своей армии бюрократов, своим солдатам, морякам, охранникам, жрецам, он даже платит за свои дворцы. Египтяне уже много лет ни с кем не воюют, только друг с другом. И деньги просто переходят от победителя к победителю, но никогда не уходят из самого Египта. Свой личный доход фараон откладывает, а все сокровища – золото, серебро, рубины, слоновую кость, сапфиры, бирюзу, сердолик, ляпис-лазурь – он никогда не переводит в деньги и тоже приберегает. Кроме тех, которые фараон отдает мастерам и художникам, чтобы сделать из них предметы мебели или украшения.
– А как насчет похищения золотого саркофага Александра Великого? – задал Цезарь провокационный вопрос. – Первый Птолемей, названный Александром, был таким бедным, что переплавил саркофаг в золотые монеты и заменил его сегодняшним, хрустальным.
– И ты туда же? – презрительно фыркнул Красс. – Это же смешно! Тот Птолемей находился в Александрии всего пять дней, а потом убежал. И ты хочешь мне сказать, что за пять дней он смог перетащить вещь из цельного золота весом не меньше четырех тысяч талантов, разбить ее на кусочки, достаточно маленькие, чтобы уместить их в плавильную печь, расплавить все эти кусочки во множестве таких печей, а потом начеканить несколько миллионов монет? Он не смог бы этого сделать и за целый год! Где твой здравый смысл, Цезарь? Прозрачный хрустальный саркофаг, достаточно большой, чтобы в него поместилось тело человека, – да, да, я знаю, что Александр Великий был маленького роста! – стоил бы в десять раз дороже саркофага из цельного золота. И понадобились бы годы, чтобы изготовить подобный саркофаг. А ведь еще требуется найти столь огромный кусок хрусталя! Логика подсказывает мне, что кто-то случайно отыскал именно такой большой камень и замена одного гроба другим случайно совпала с пребыванием в Александрии Птолемея Александра. Жрецы хотели видеть Александра Великого.
– Фу! – брезгливо сказал Цезарь.
– Нет-нет, они его очень хорошо сохранили. Я думаю, сегодня он такой же красивый, как был при жизни, – сказал Красс, увлекаясь.
– Марк, оставим спорный вопрос о том, насколько хорошо сохранился Александр Великий. Нет дыма без огня, ты же знаешь. Мы вечно слышим рассказы о том или другом Птолемее, бежавшем без сестерция в кармане. Нет в Египте тех богатств, о которых ты говоришь.
– Ага! – торжествующе воскликнул Красс. – Истории основаны на ложных посылках, Цезарь. Просто сокровища Птолемеев и богатства страны находятся не в Александрии. Александрия – искусственный привой на дереве Египта. Жрецы в Мемфисе – вот истинные хранители египетской казны, и именно там она находится. А когда какой-нибудь Птолемей – или какая-нибудь Клеопатра – бывают вынуждены смотать удочки, они не бегут к Дельте, в Мемфис, а отплывают из порта Кибот в Александрии и направляются к Кипру, в Сирию или на остров Кос. Поэтому они и не могут наложить руки на огромные запасы денег и сокровищ. К их услугам лишь те фонды, которые находятся в Александрии.
Цезарь вздохнул, откинулся в кресле, заложив руки за голову.
– Дорогой мой Красс, ты меня убедил, – торжественно проговорил он.
Успокоившись после этих слов, Красс заметил иронию в глазах Цезаря и расхохотался:
– Бессовестный! Ты дразнил меня!
– По поводу Египта я согласен с тобой во всем, – сказал Цезарь. – Но беда в том, что тебе никогда не удастся подбить Катула на такую авантюру.
Самому Цезарю тоже не удалось убедить Катула, а Катул отговорил сенат. В результате менее чем через три месяца нахождения в должности и задолго до того, как они смогли проверить список сословия всадников – не говоря уже о том, чтобы проверить их имущественный ценз, – совместное цензорство Катула и Красса закончилось. Красс публично сложил с себя полномочия, многое порассказав о Катуле, и все нелестное. Он находился в должности так недолго, что сенат решил выбрать новых цензоров на следующий год.
Цезарь поступил как настоящий друг, выступив в сенате в защиту обоих предложений Красса – за предоставление прав римского гражданства галлам, живущим по ту сторону Пада, и за захват Египта. Но главный интерес Цезаря в том году заключался в другом: его избрали одним из двух курульных эдилов. Это означало, что теперь ему дозволялось сидеть в курульном кресле из слоновой кости и на улице перед ним шли два ликтора с фасциями. Цезарь поднимался по cursus honorum именно в свой срок. К сожалению, его коллегой (который набрал намного меньше голосов) стал Марк Кальпурний Бибул.
У них были очень разные представления о том, в чем состоят обязанности курульного эдила, и это касалось каждого аспекта работы. Вместе с двумя плебейскими эдилами они отвечали за город: следили за состоянием улиц, площадей, садов, рынков, за движением на улицах, заботились об общественных зданиях, о соблюдении закона и порядка, о водном снабжении, включая фонтаны и бассейны, о правильной регистрации земель, зданий, о дренажных и сточных канавах, о статуях на площадях и храмах. Обязанности либо выполнялись всеми четырьмя эдилами вместе, либо полюбовно распределялись между ними.
Весы и меры также находились в ведении курульных эдилов, которые имели свои штабы в храме Кастора и Поллукса, расположенном в самом центре, на Нижнем форуме, рядом с обиталищем весталок. Набор стандартных мер и весов хранился под подиумом этого храма, который римляне называли просто храмом Кастора, забывая о Поллуксе. Плебейские эдилы располагались намного дальше, в красивом храме Цереры у подножия Авентинского холма. И вероятно, поэтому уделяли меньше внимания заботам об общественном и политическом центре Рима.