И только когда Катилина понял, что суд состоится перед выборами, он решился на активные действия. На сей раз его оправдают вовремя, чтобы он успел баллотироваться. И он отправился к Марку Крассу и заключил сделку с этим сенаторским плутократом. В обмен на поддержку Красса в суде Катилина, став консулом, проведет в сенате и трибутных комициях два любимых Крассовых проекта: жители Галлии по ту сторону Пада станут полноправными римскими гражданами, а Египет официально войдет в империю Рима как область, подконтрольная Крассу.
Хотя Красс никогда не считался выдающимся адвокатом и не блистал ни техникой построения защиты, ни особым умом, ни великим ораторским искусством, он тем не менее обладал репутацией грозного сутяги – из-за упрямства и огромного желания всеми силами защитить даже самого бедного из своих клиентов. Его также уважали во всаднических кругах и искали дружбы с ним, потому что в основе всех деловых предприятий Рима лежал капитал Красса. В ту пору все жюри были тройственные: на треть они состояли из сенаторов, на треть – из всадников, принадлежавших к восемнадцати старшим центуриям, и на треть – из всадников младших центурий, tribuni aerarii. Поэтому Красс имел огромное влияние по меньшей мере на две трети любого жюри, и это влияние распространялось на тех сенаторов, которые заняли у него деньги. Все вышесказанное означало, что Красс не нуждался в подкупе жюри, чтобы обеспечить желаемый приговор. Жюри было настроено вынести правильный вердикт. С точки зрения Красса, разумеется.
Защита Катилины была проста. Да, он действительно отрубил голову своего шурина Марка Мария Гратидиана. Он не отрицает этого, потому что не может этого отрицать. Но в то время Катилина являлся одним из легатов Суллы и действовал по приказу Суллы. А Сулла хотел выстрелить головой Марка Гратидиана в сторону Пренесты, дабы убедить Мария-младшего в том, что самонадеянному юнцу не удастся дольше бросать вызов Сулле.
Цезарь председательствовал в суде, он терпеливо слушал речи обвинителя Луция Лукцея и его команды помощников и очень скоро понял, что суд не намерен приговаривать Катилину. Вердикт – ABSOLVO – большинством голосов. И даже Катон потом не смог найти убедительного доказательства, что Красс подкупил жюри.
– Я же говорил тебе, – напомнил Цезарь Катону.
– Это еще не конец! – рявкнул Катон и торжественно удалился.
Было выдвинуто семь кандидатур на должность консула, когда регистрацию прекратили. Картина вырисовывалась любопытная. Поскольку Катилина был оправдан, его зарегистрировали. А это означало, что к нему надлежало относиться как к претенденту на один из двух консульских постов. Как и говорил Катон, Луций Сергий Катилина был очень знатного происхождения. Он по-прежнему был обворожителен и обладал даром убеждения. Некогда перед ним не устояла весталка Фабия. Теперь настал черед избирателей. Катилина имел немало сторонников. Возможно, среди них и нашлось бы чересчур много людей, оказавшихся в рискованном финансовом положении, близком к банкротству, однако это отнюдь не умаляло его влияния. Кроме того, теперь все знали, что его поддерживает Марк Красс, а Марк Красс управлял очень многими выборщиками из первого класса.
Другим кандидатом оказался муж Сервилии – Силан. К сожалению, его здоровье оставляло желать лучшего. Будь он здоров и энергичен, он легко набрал бы нужное количество голосов. Но все помнили о судьбе Квинта Марция Рекса, оставшегося единственным консулом из-за смерти своего младшего коллеги, а потом и консула-суффекта. По внешнему виду Силана нельзя было уверенно сказать, что он благополучно протянет этот год, и никто не считал, что разумно отдавать всю власть одному Катилине, без коллеги. И даже поддержка Красса не играла тут решающей роли.
Еще одним был отвратительный Гай Антоний Гибрида, которого Цезарь безуспешно пытался осудить за пытки, нанесение увечий и убийство греческих граждан во время войн Суллы с Грецией. Гибрида избежал справедливого возмездия. Общественное мнение в Риме вынудило его уехать в добровольную ссылку на остров Кефалления. Порывшись там в древних курганах, он стал обладателем сказочного богатства, так что, когда он вернулся в Рим и узнал, что его изгнали из сената, он попросту начал все сначала. Прежде всего он вновь вошел в сенат, став плебейским трибуном. На следующий год с помощью взяток получил должность претора, горячо поддержанный амбициозным и способным «новым человеком» Цицероном, у которого имелась причина быть ему благодарным. Бедный Цицерон оказался в безвыходном финансовом положении из-за своей страсти к собиранию греческих статуй. Гибрида попросту одолжил ему денег, чтобы тот мог выпутаться. С тех пор Цицерон всегда брал его сторону. И сейчас знаменитый оратор усердно поддерживал Гибриду, поскольку Цицерон и Гибрида намеревались баллотироваться на консульские посты вместе. Цицерон внесет в их союз респектабельность, а Гибрида – деньги.
Человеком, который мог оказаться серьезным соперником Катилины, был, без сомнения, Марк Туллий Цицерон. Но у Цицерона не было знатных предков. Он был homo novus, «новый человек». Знание законов и ораторское искусство позволили ему подняться по cursus honorum, но большинство центурий первого класса, как и boni, считали Цицерона самонадеянным селянином. Консулами, безусловно, должны становиться исключительно римляне – и обязательно из знатных семей. Все, разумеется, знали, что Цицерон – честный и очень способный человек (равно как и то, что Катилина – весьма темная личность). И все равно в Риме полагали, что аристократ Катилина более достоин консульского звания, нежели выскочка Цицерон.
После оправдания Катилины Катон посовещался с Бибулом и Агенобарбом, который был квестором два года назад. Все трое заседали теперь в сенате – иными словами, пустили корни в ультраконсервативном лагере boni.
– Мы не можем допустить, чтобы Катилина стал консулом! – пронзительно кричал Катон. – Он соблазнил ненасытного Марка Красса, чтобы тот поддержал его!
– Согласен, – спокойно проговорил Бибул. – Вместе они разрушат устои mos maiorum. В сенат набьется полно галлов, а Рим приобретет на свою голову еще одну провинцию.
– Что нам делать? – спросил Агенобарб, молодой человек, более известный своим темпераментом, чем интеллектом.
– Мы поговорим с Катулом и Гортензием, – предложил Бибул, – и разработаем способ отвлечь первый класс от пагубной идеи сделать Катилину консулом. – Он прокашлялся. – Советую отправить на переговоры Катона.
– Я отказываюсь быть переговорщиком! – выкрикнул Катон.
– Да, я знаю это, – терпеливо проговорил Бибул, – но факт остается фактом: со времени Великой казначейской войны для большинства римлян ты стал легендой. Ты можешь быть самым младшим из нас, но ты и самый уважаемый. Катул и Гортензий хорошо знают это. Поэтому держать речь будешь ты.
– Это должен быть ты, – недовольно пробормотал Катон.
– Мы, boni, против тех, кто возносит себя над равными себе по положению, а я – boni, Марк. Любой, кто в данный момент подходит на эту роль лучше остальных, должен вести переговоры. Сегодня это ты.
– Чего я не понимаю, – сказал Агенобарб, – так это почему мы вообще должны искать встречи. Катул – наш предводитель, он и должен нас собирать.
– Он сейчас сам не свой, – объяснил Бибул. – Когда Цезарь унизил его в сенате своей выходкой с «боевым тараном», Катул утратил влияние. – Холодный, ясный взгляд перешел на Катона. – Да и ты вел себя с ним не слишком тактично, Марк, когда Вибия судили за мошенничество. С Цезарем все ясно, он соперник. Но любой предводитель очень много теряет, когда его порицают собственные приверженцы.
– Он не должен был говорить того, что сказал мне!
Бибул вздохнул:
– Иногда, Катон, от тебя больше вреда, чем пользы!
Катон написал записку, приглашавшую Катула на разговор, и поставил свою печать. Приятно удивленный Катул прихватил с собой своего шурина-зятя Гортензия (Катул был женат на Гортензии, сестре Гортензия, а Гортензий был женат на сестре Катула Лутации). То, что Катон искал его помощи, пролило бальзам на его раненую гордость.
– Согласен, нельзя допустить, чтобы Катилина стал консулом, – сурово подтвердил он. – Его сделка с Марком Крассом теперь известна всем, ибо ни один человек не в силах противостоять искушению похвастать удачей. На этой стадии он был убежден, что не может проиграть. Я много думал о проблеме и пришел к выводу, что мы должны использовать хвастовство Катилины о его союзе с Марком Крассом. Немало всадников ценит Красса – но лишь потому, что существуют границы его влияния. Думаю, значительное число всадников не захочет усиления влияния Красса благодаря притоку клиентов из-за Пада и египетским деньгам. Другое дело, если бы они поверили в то, что Красс поделит с ними Египет. Но к счастью, всем известно, что Красс не поделится. Хотя формально Египет будет принадлежать Риму, фактически он станет личным царством Марка Лициния Красса. Царством, которое он тотчас начнет обирать до нитки.
– Беда в том, – заговорил Квинт Гортензий, – что все остальные ужасно непривлекательны. Силан – да, если бы он был здоров. Но он болен. Кроме того, из-за своего недуга он отказался принять провинцию, когда закончился срок его преторства, и это произведет плохое впечатление на выборщиков. А некоторые из кандидатов – Минуций Терм, например, – безнадежны.
– Еще имеется Антоний Гибрида, – напомнил Агенобарб.
Бибул скривил рот:
– Предположим, мы согласимся на Гибриду. Пусть он скверный человек, но так монументально инертен, что никакого вреда Риму принести не сможет. Однако в таком случае нам придется согласиться и на самоуверенного прыща Цицерона.
Наступившее угрюмое молчание нарушил Катул.
– Которая из двух неприятных кандидатур предпочтительнее? – медленно проговорил он. – Хотим ли мы, boni, чтобы нами командовал Катилина с Крассом, победоносно дергающим его за ниточки? Или нам больше по душе низкорожденный хвастун Цицерон?