– Цицерон, – сказал Гортензий.
– Цицерон, – сказал Бибул.
– Цицерон, – сказал Агенобарб.
– Цицерон, – очень неохотно согласился Катон.
– Превосходно, – подытожил Катул. – Пусть будет Цицерон. О боги, мне с моим слабым желудком трудно придется в сенате в будущем году! Выскочка – «новый человек» – один из консулов Рима! Фу! Меня заранее тошнит!
– Тогда предлагаю, – проговорил Гортензий с унылым видом, – перед собраниями сената в следующем году существенно ограничивать себя в пище.
Группа разошлась, чтобы приняться за дело. В течение месяца они действительно неплохо поработали. Катул с сожалением отметил, что Катон, едва достигнув тридцати лет, сделался самым влиятельным среди них. Великая казначейская война и возвращение в государственные закрома проскрипционных наград произвели огромное впечатление на первый класс, который больше всего пострадал от проскрипций Суллы. Катон был героем всаднического сословия. И уж если Катон посоветовал голосовать за Цицерона и Гибриду, за них будут голосовать все всадники первых восемнадцати центурий!
В результате консулами стали Марк Туллий Цицерон – старший консул, и Гай Антоний Гибрида – его младший коллега. Цицерон ликовал, так и не поняв, что обязан своей победой обстоятельствам, не имеющим ничего общего с заслугами, честностью или влиянием. Если бы альтернативным кандидатом не был Катилина, Цицерона никогда не выбрали бы вообще. Но поскольку никто не сказал ему об этом, он расхаживал по Римскому форуму и сенату с важным видом – в счастливом изумлении, щедро сдобренном тщеславием. О, какой год! Старший консул in suo anno, гордый отец долгожданного сына и четырнадцатилетней дочери Туллии, формально помолвленной с богатым и знатным Гаем Кальпурнием Пизоном Фруги. Даже Теренция стала к нему добрее!
Когда Луций Декумий услышал, что консулы этого года Луций Цезарь и Марций Фигул предложили ликвидировать общины перекрестков, его охватила паника, потом он пришел в ярость, ужаснулся и немедленно побежал к своему патрону Цезарю.
– Это несправедливо! – гневно воскликнул он. – Разве мы совершали преступления? Мы просто занимаемся своим делом!
Это заявление озадачило Цезаря, ибо он, конечно, знал обстоятельства, приведшие к представлению нового закона.
Эти события происходили в консульство Гая Пизона три года назад, во времена плебейского трибуната человека Помпея, Гая Манилия. Сперва Авл Габиний должен был добиться специального назначения Помпея для ликвидации пиратов. Затем Гай Манилий должен был обеспечить Помпею другое специальное назначение – в войне против двух восточных царей. С одной стороны, поручение было несложным – благодаря блестящей победе Помпея над пиратами. С другой стороны, оно оказалось более трудным, чем первое, поскольку те, кто выступал против специальных назначений вообще, ясно понимали: Помпей, человек огромных способностей, может использовать это новое назначение, чтобы сделаться диктатором, когда возвратится победителем с Востока. И в лице консула Гая Пизона Манилий встретил непреклонного и вспыльчивого врага.
На первый взгляд законопроект Манилия выглядел довольно безобидным и не относящимся к сфере интересов Помпея. Он просто просил плебейское собрание распределить вольноотпущенников, граждан Рима, по тридцати пяти трибам, вместо того чтобы ограничивать их двумя городскими трибами – Субураной и Эсквилиной. Но одурачить никого не удалось. Законопроект Манилия непосредственно касался сенаторов и всадников первых классов, поскольку и те и другие были главными рабовладельцами. Они имели среди своей клиентуры множество вольноотпущенников.
Человеку, незнакомому с обычаями Рима, простительно заблуждаться, считая, что любые меры, изменяющие статус римских вольноотпущенников, в принципе ничего не меняют. Унизительную бедность римляне определяли так: неспособность иметь хотя бы одного раба. И действительно, мало находилось в Риме таких, у кого не было хотя бы одного раба. На поверхностный взгляд плебисцит по распределению вольноотпущенников по тридцати пяти трибам практически не отражался на верхушке общества. Но проблема заключалась не в этом. Огромное количество рабовладельцев в Риме владело только одним или двумя рабами. Точнее, не рабами, а рабынями. По двум причинам. Во-первых, хозяин мог получать от женщины сексуальное удовольствие, а во-вторых, раб-мужчина представлял искушение для жены хозяина и, следовательно, хозяин мог сомневаться в своем отцовстве. В конце концов, для чего бедному человеку раб-мужчина? Обязанности раба касались хозяйства: стирка, снабжение водой, приготовление пищи, помощь в воспитании детей, мытье ночных горшков. Мужчины с такой работой справлялись плохо. Не важно, что человек имел несчастье родиться рабом, а не свободным. Склад ума от этого не меняется. Мужчинам нравится выполнять мужскую работу. Они презирают женские занятия, считая их тяжелыми и нудными.
Теоретически каждому рабу выплачивали peculium и содержали его. Небольшие суммы раб постепенно копил, чтобы купить себе свободу. Но на практике свободу мог дать только обеспеченный хозяин. Особенно с тех пор, как при освобождении от рабства приходилось платить пятипроцентный налог. В результате основную массу рабынь в Риме не освобождали до тех пор, пока они приносили пользу (а те, боясь нищеты, умудрялись оставаться полезными даже в старости). Рабы не могли позволить себе вступать в погребальное общество, где уплаченные взносы давали право после смерти на похоронную процессию и пристойное погребение. Их тела бросали в известковые ямы, даже не обозначив место могилы надписью о том, что такой-то человек когда-то жил на земле.
Только римляне с относительно высоким доходом и большим количеством домочадцев, которых необходимо обслуживать, имели много рабов. Чем выше социальный и экономический статус римлянина, тем больше у него рабов – и тем вероятнее, что среди этих рабов будут мужчины. В таких-то домах и было принято освобождать рабов. Служба ограничивалась десятью-пятнадцатью годами, после чего он (обычно это был именно он, а не она) становился вольноотпущенником и занимал свое место среди клиентов бывшего хозяина. Вольноотпущенник носил фригийский колпак – шапку свободы – и становился гражданином Рима. Если у него имелись жена и дети, они тоже освобождались.
Однако голос его значения почти не имел. И только время от времени случалось так, что у подобного человека набиралось достаточно денег, чтобы купить себе членство в одной из сельских триб. Бывало также, что по экономическим показателям он зачислялся в какой-нибудь класс в центуриях. И тем не менее огромное большинство вольноотпущенников оставалось в городских трибах Субурана и Эсквилина – самых многочисленных в Риме. Их многочисленность роли не играла, поскольку все трибы имели только по одному голосу в трибутном собрании. Следовательно, голос одного вольноотпущенника не мог влиять на результат голосования всего собрания.
Поэтому предложенный законопроект Гая Манилия имел огромное значение. Если бы вольноотпущенники Рима были распределены по тридцати пяти трибам, они получили бы возможность серьезно влиять на результаты трибутных выборов и законодательство. И это – несмотря на тот факт, что они не составляли большинство граждан Рима. Будущая опасность заключалась в том, что вольноотпущенники жили в городе. И вот, предположим, начинается голосование. Вольноотпущенники, голосуя в сельских трибах, превосходили бы численностью свободнорожденных граждан, принадлежащих к этим же трибам, потому что далеко не все свободнорожденные граждане из сельской местности находятся в Риме во время голосования. Конечно, летом многие селяне бывают в Риме. И все же такое положение дел сулило бы серьезную опасность для законодательства. Законы издаются в любое время года, но особенно активным этот процесс бывает в декабре, январе и феврале. И как раз в месяцы кульминации законотворчества новых плебейских трибунов сельские граждане не бывают в Риме.
Законопроект Манилия с треском провалился. Вольноотпущенники остались в составе двух гигантских городских триб. Неприятность для таких людей, как Луций Декумий, заключалась в том, что Манилий привлекал вольноотпущенников Рима, чтобы те поддержали его законопроект. А где собирались вольноотпущенники? В общинах перекрестков, поскольку именно такие таверны являлись местами отдыха рабов и вольноотпущенников, римских простолюдинов, где они могли повеселиться, выпить и свободно пообщаться друг с другом. Манилий ходил из одной общины в другую, везде рассказывал о том, сколь хорош его законопроект, убеждая слушателей отправиться на Форум и поддержать его. Зная, что их голоса не имеют никакой силы, многие вольноотпущенники все-таки решили помочь Манилию. Но когда сенат и всадники старших восемнадцати центурий увидели, как эти массы вольноотпущенников спускаются на Форум, они углядели в этом только одно – опасность. Любые собрания вольноотпущенников должны быть объявлены вне закона. Общины перекрестков следует ликвидировать.
Перекрестки были излюбленными местами духов, их требовалось охранять от злых сил. Там собирались лары, а лары – это мириады божеств, которые населяют подземный мир. Поэтому каждый перекресток имел алтарь ларов. Ежегодно в первых числах января проходил праздник под названием Компиталии – он посвящался задабриванию ларов, покровителей перекрестков. В ночь перед Компиталиями каждый свободный житель квартала, выходящего на перекресток, вывешивал куколку из шерсти, а каждый раб – шерстяной шар. Алтари в Риме были так обильно увешаны куколками и шарами, что одной из обязанностей общин перекрестков стало изготовление дополнительных креплений. У кукол имелась голова – подобно тому как свободный человек имел голову, сосчитанную цензором. У шаров не было головы – рабов цензоры не считали. Но рабы были важной частью празднеств. Как и во время Сатурналий, они праздновали наравне со свободными мужчинами и женщинами Рима. Именно они (на время праздника с них снимали знаки, указывающие на их рабское состояние) приносили ларам в жертву откормленную свинью. И все это происходило под наблюдением общин перекрестков и городского претора, их инспектора.