В полном соответствии с новой тенденцией капитал устремился из Рима и Италии на Восток, где открылись ошеломляющие перспективы. Как результат, резко возросли проценты, а ростовщики внезапно стали требовать старые долги. Теперь невозможно было получить кредит. В городах взлетела арендная плата, сельских землевладельцев связали по рукам и ногам выплатами по закладным. Неумолимо росла цена зерна, даже государственного. Огромные суммы уходили из Рима, и никто в правительстве не знал, как контролировать ситуацию.
Друзья – такие как всадник-плутократ Тит Помпоний Аттик, в планы которого отнюдь не входило посвящать Цицерона во все коммерческие тайны, – сообщили Цицерону, что в утечке денег виновны иноземцы-евреи, живущие в Риме, которые посылают к себе домой всю выручку. Цицерон быстро внес предложение: запретить евреям отсылать деньги из Рима к себе на родину. Конечно, такая мера была малоэффективна, но что еще можно было сделать, старший консул не знал. И Аттик не мог ему помочь.
Не в характере Цицерона было посвящать год своего консульства миссии, которая, как он теперь понимал, будет столь же невыполнимой, сколь и непопулярной. И он занялся делом, в котором разбирался очень хорошо. Со временем экономическая ситуация улучшится и без него, а вот законы требовали его личного участия. Цицерон останется в памяти Рима как консул-законодатель. Он будет издавать законы.
Сначала он принялся за закон, который четыре года назад уже вносил консул Гай Пизон, – против взяток на консульских выборах при подсчете голосов. Сам виновный в массовом подкупе, Пизон вынужден был отказаться от своего проекта. Вероятно, по логике вещей, в законе было множество дыр, но после того, как Цицерон заткнул самые зияющие из них, закон принял довольно приличный вид.
И что дальше? Ага! Должностные лица, возвращающиеся после окончания срока правления преторскими провинциями, где они занимались вымогательством, жаждут избежать обвинения, выставляя свою кандидатуру на должность консула in absentia! Преторы, посланные управлять провинцией, как правило, занимались вымогательством больше, чем консулы-наместники. Преторов было восемь, а консулов-наместников всего два. И большинство из них знали: их единственный шанс сколотить состояние – получить в управление провинцию. Но как избежать обвинения в вымогательстве при возвращении домой – после того, как выжмешь из провинции все? Если такой наместник – сильный претендент на консульский пост, то лучший способ – просить сенат разрешить выставить свою кандидатуру на должность консула in absentia. Ни один обладатель империя не может быть обвинен. Если возвратившийся претор-наместник не пересек священную границу и не вошел в сам город Рим, он сохраняет свой империй, полученный от Рима на управление провинцией. Поэтому он может сидеть на Марсовом поле вне стен города (сохраняя империй) и просить сенат предоставить ему право баллотироваться in absentia – «в отсутствие». И проводить свою предвыборную кампанию, не покидая Марсова поля. И потом, если ему улыбнется удача и он будет избран консулом, он снова получит империй – консульский. Благодаря такому хитрому ходу вымогателю удается избежать обвинения еще на два года, а к тому времени разгневанные провинциалы откажутся от идеи обвинить его и уедут домой.
«Эту практику пора прекратить!» – гремел Цицерон в сенате и в колодце комиция. Поэтому он и его младший коллега Гибрида предложили запретить всем преторам-наместникам выдвигаться на консульский пост in absentia! Пусть наместник сперва вернется в Рим и, если виновен, будет обвинен! И поскольку сенат и народ посчитали идею отличной, новый закон прошел.
Что же еще можно сделать? Цицерон обдумывал и так и этак, какие еще полезные закончики могли бы повысить его репутацию. Хотя нет, увы, не повысить, а создать ему репутацию – как консулу, а не как юридическому светилу. Цицерону срочно нужен был кризис, но не экономический.
Цицерону не приходило в голову, что во второй половине его консульства необходимый кризис разразится. Он не подозревал об этом даже тогда, когда по жребию должен был председательствовать на проводимых в квинтилии выборах. Для начала он не оценил должным образом последствия, к которым привел тот факт, что незадолго до тех выборов его жена неожиданно нарушила его уединение.
Теренция, как всегда бесцеремонно, ворвалась в кабинет Цицерона, не обращая внимания на неприкосновенность мыслительного процесса своего мудрого супруга.
– Цицерон, отложи все, чем ты там занимаешься! – рявкнула она.
Перо мгновенно легло на стол. Цицерон поднял голову. У него хватило ума не показывать своего недовольства.
– Да, дорогая, в чем дело? – как можно мягче спросил он.
С мрачным видом Теренция рухнула в клиентское кресло. Поскольку у нее всегда был мрачный вид, он не догадывался, в чем заключается причина в данном случае. Он просто искренне надеялся, что причина не в нем.
– Сегодня у меня был посетитель, – сообщила она.
Он чуть было не спросил, пришелся ли он ей по вкусу, но заставил себя промолчать. Никто в Риме не мог отбить у Цицерона охоту сострить. Одной только Теренции это удавалось всегда. Так что он притворился заинтересованным и стал ждать продолжения.
– Посетительница, – уточнила она и фыркнула. – Уверяю тебя, муж, она не из моего круга! Это Фульвия.
– Жена Публия Клодия? – поразился он.
– Нет, нет! Фульвия Нобилиор.
Это уточнение не уменьшило его интереса, потому что та Фульвия, которую она имела в виду, была темной личностью. Из отличной семьи, но разведенная с позором, без дохода, она теперь связалась с Квинтом Курием, который был изгнан из сената при знаменитой чистке, устроенной Попликолой и Лентулом Клодианом семь лет назад. Самая неподходящая посетительница для Теренции. Своими незыблемыми моральными устоями Теренция была знаменита не менее, чем своей вечной угрюмостью.
– Боги милостивые! Ей-то что понадобилось?
– На самом деле она мне понравилась, – задумчиво проговорила Теренция. – Она – просто несчастная жертва мужчин.
И что он должен ответить на это? Цицерон лишь проблеял что-то невразумительное.
– Она пришла ко мне, потому что именно так делает женщина, когда хочет поговорить с женатым мужчиной твоего положения.
«И к тому же мужчиной, женатым на тебе», – подумал Цицерон.
– Естественно, ты захочешь увидеть ее лично, но сначала я расскажу тебе то, что рассказала мне она, – объявила матрона, чей взгляд был способен превратить Цицерона в камень. – Оказывается, ее… э… ее, скажем так, покровитель Курий в последнее время очень странно себя ведет. Со времени выдворения из сената его финансовое положение настолько ухудшилось, что он не может выдвигаться даже на должность плебейского трибуна, чтобы вернуться на общественную арену. Но вдруг он стал намекать, что скоро снова станет богатым и займет высокое положение. Мне кажется, – продолжала Теренция многозначительно, – что это как-то связано с тем, что в следующем году консулами будут Катилина и Луций Кассий.
– Так вот что задумал Катилина! Консульство в паре с таким жирным и апатичным дураком, как Луций Кассий, – сказал Цицерон.
– Завтра, как только откроется избирательная комиссия, оба придут туда, чтобы зарегистрироваться кандидатами.
– Все это очень хорошо, дорогая моя, но я все же не пойму, как совместное консульство Катилины и Луция Кассия сможет вдруг настолько обогатить и возвысить Курия.
– Курий говорит о всеобщем аннулировании долгов.
Цицерон разинул рот от изумления:
– Они не могут оказаться такими идиотами!
– А почему бы и нет? – поинтересовалась Теренция, хладнокровно обдумывая проблему. – Только подумай, Цицерон! Катилина знает, что, если ему не удастся стать консулом в этом году, у него уже не будет шанса. Похоже, предстоит настоящее сражение, если все, кто хочет избираться, выставят свои кандидатуры. Силану стало намного лучше, и он определенно тоже будет выдвигаться, так мне сказала Сервилия. Мурену поддерживают влиятельные лица, и, как сказала мне Фабия, он сделает ставку на родство с весталкой Лицинией. Потом есть еще твой друг Сервий Сульпиций Руф, высоко ценимый восемнадцатью центуриями и tribuni aerarii, а это значит, у первого класса он соберет много голосов. Что же могут противопоставить богачам Силану, Мурене и Сульпицию Катилина и его коллега Луций Кассий? Только один из консулов может быть патрицием, значит голоса за патриция разделятся между Катилиной и Сульпицием. Если бы я голосовала, то выбрала бы Сульпиция.
Хмурый Цицерон забыл о своем ужасе перед женой и заговорил с ней, как с коллегой на Форуме:
– Значит, предвыборная платформа Катилины – всеобщее аннулирование долгов. Ты это хочешь сказать?
– Нет, так говорит Фульвия.
– Я должен увидеть ее немедленно! – воскликнул он, вставая.
– Предоставь это мне. Я пошлю за ней, – вызвалась Теренция.
А это, конечно, означало, что ему не позволят говорить с Фульвией Нобилиор наедине. Теренция намерена не упустить ни слова из разговора, ни одного взгляда.
Но беда в том, что Фульвия Нобилиор почти ничего не добавила к тому, что уже рассказала Теренция. Только изложила все очень эмоционально и сумбурно. Курий был по уши в долгах, он много проигрывал, много пил. В последнее время часто совещался с Катилиной, Луцием Кассием и их дружками, а после одного из таких совещаний пришел домой веселый, обещая своей любовнице всевозможные блага в ближайшем будущем.
– Зачем ты рассказываешь все это мне, Фульвия? – спросил Цицерон в растерянности.
Он был сбит с толку не меньше, чем сама Фульвия, поскольку не мог понять, почему она в таком ужасе. Всеобщее аннулирование долгов – конечно, плохая новость, но…
– Ты же старший консул! – захныкала она, ударяя себя в грудь. – Я должна была кому-то сказать!
– Дело в том, Фульвия, что ты не предоставила мне никаких доказательств того, что Катилина планирует всеобщее аннулирование долгов. Мне нужны надежные свидетельства! Ты лишь поведала мне историю, а я не могу явиться в сенат, не имея ничего более весомого, нежели история, рассказанная мне женщиной.