Письмо оказалось очень коротким. Оно было написано грамотно и адресовано Крассу.
Я – патриот, который по несчастью оказался вовлеченным в восстание. То, что я послал эти письма тебе, а не Марку Цицерону, объясняется твоим положением в Риме. Никто не поверил Марку Цицерону. Я надеюсь, что все поверят тебе. Другие письма – это копии. Я не мог прислать оригиналы. Также я не смею назвать тебе имена. На Рим движется пожар революции. Уезжай из Рима, Марк Красс, и возьми с собой всех, кто не хочет, чтобы вместе с тобой убили и их.
Хотя Цицерон и не мог сравниться с Цезарем в скорости чтения, но все-таки он не намного отставал от знаменитого великого понтифика. Затратив на чтение записки гораздо меньше времени, чем потребовалось Крассу, Цицерон поднял голову:
– Юпитер! Марк Красс! Как это к тебе попало?
Красс тяжело опустился в кресло. Метелл Сципион и Марцелл вместе сели на ложе. Когда слуга предложил Крассу вина, тот отмахнулся.
– Мы засиделись у меня за обедом, – сказал он, – и, боюсь, я немножко увлекся. Марк Марцелл и Квинт Сципион задумали увеличить состояние своих семей, но не хотели создавать прецедент в сенате, поэтому пришли ко мне за советом.
– Да, это так, – устало подтвердил Марцелл. Он не доверял Цицерону, считая, что тот может разболтать о деловых предприятиях, не одобряемых сенатом.
Но Цицерон сейчас меньше всего думал о тонкой грани между законной и незаконной деятельностью сенаторов, поэтому он нетерпеливо сказал:
– Да, да!
И Крассу:
– Продолжай!
– Час назад кто-то постучал в дверь, но, когда мой управляющий пошел открывать, на пороге никого не оказалось. Сначала он не заметил посланий, лежавших на ступени. Но шорох, вызванный падением пачки писем, привлек его внимание. Письмо, которое я распечатал, было адресовано лично мне, как ты можешь убедиться, хотя я заглянул туда скорее из любопытства, чем от дурного предчувствия. Кому потребовалось доставлять почту таким образом и в такой час? – мрачно спросил Красс. – Когда я прочитал письмо и показал его Марку и Квинту, мы решили, что лучше всего немедленно отнести все это тебе. Ведь это ты заварил кашу.
Цицерон взял пять нераспечатанных писем и сел, облокотившись на стол из тетраклиниса стоимостью полмиллиона сестерциев, совершенно не думая о том, что, если на столешнице появятся царапины, цена его упадет. Одно за другим он поднес письма к свету, рассматривая дешевые восковые печати.
– Печать с изображением волка на обычном красном воске, – вздохнув, сказал он. – Такие можно купить в любом магазине.
Он взял верхнее письмо из пачки и, подсунув пальцы под край бумаги, под пристальными взглядами присутствующих сломал круглую печать пополам.
– Я прочту его вслух, – сказал он, разворачивая единственный лист. – Оно не подписано, но адресовано Гаю Манлию.
И он стал читать, с трудом разбирая каракули.
Ты начнешь восстание за пять дней до ноябрьских календ, соберешь войско и войдешь в Фезулы. Город целиком перейдет на твою сторону, в этом ты нас уверял. Мы тебе верим. Сразу захвати арсенал. На рассвете этого же дня четверо твоих коллег тоже выступят: Публий Фурий – на Волатерры, Минуций – на Арреций, Публиций – на Сатурнию, Авл Фульвий – на Клузий. К заходу солнца все эти города будут в ваших руках, и наша армия значительно увеличится. Захватив арсеналы, она лучше вооружится.
За четыре дня до календ мы, в Риме, нанесем свой удар. Армия здесь не обязательна. Куда лучше нам поможет хитрость. Мы убьем обоих консулов и всех восьмерых преторов. Что станет с вновь избранными консулами и преторами, будет зависеть от их здравого смысла. Но торговые и финансовые воротилы должны будут определенно умереть: Марк Красс, Сервилий Цепион Брут, Тит Аттик. Их состояния пойдут на финансирование нашего предприятия.
Мы предпочли бы набраться побольше сил и завербовать побольше солдат, но мы не можем позволить себе ждать, пока Помпей Магн подойдет совсем близко и выступит против нас, прежде чем мы будем готовы его встретить. Его очередь придет, но сначала – главное. Да пребудут с вами боги.
Цицерон положил письмо и в ужасе уставился на Красса.
– Юпитер, Марк Красс! – воскликнул он. – Это же через девять дней!
У двоих молодых людей лица были серые в мерцающем свете свечей. Они переводили взгляды с Цицерона на Красса и обратно. Их рассудок отказывался что-либо понимать, кроме одного слова – «убить».
– Распечатай другие письма, – сказал Красс.
Но другие письма оказались почти такого же содержания. Они были адресованы каждому из лиц, перечисленных в письме Гаю Манлию.
– Он умный, – сказал Цицерон, качая головой. – Ни слова от первого лица, чтобы я мог указать на Катилину, и ни слова о том, кто в Риме участвует во всем этом. Все, что я имею, – это имена его прихвостней в Этрурии, а поскольку они и так известны, это мало что нам дает. Умно!
Метелл Сципион облизнул губы и наконец заговорил.
– Кто написал письмо Марку Крассу, Цицерон? – спросил он.
– Думаю, Квинт Курий.
– Курий? Тот самый Курий, которого выгнали из сената?
– Тот самый.
– Тогда можем ли мы попросить его дать показания? – спросил Марцелл.
Красс покачал головой:
– Нет, мы не смеем. Они просто убьют его, и мы останемся там, где мы сейчас, разве что лишимся нашего информатора.
– Мы можем поместить его в камеру и будем его охранять, – предложил Метелл Сципион.
– Ты предлагаешь тем самым закрыть ему рот? – спросил Цицерон. – Взять под охрану – это значит закрыть ему рот. Самое важное – сделать так, чтобы Катилина выдал себя.
На это Метелл сказал, хмурясь:
– А что, если главарь не Катилина?
– Вот именно, – сказал Метелл Сципион.
– Что я должен сделать, чтобы вы поняли наконец, что единственный, кто может быть вожаком, – это Катилина? – крикнул Цицерон и так хватил по своему драгоценному столу, что подставка из золота и слоновой кости задрожала. – Это Катилина! Это Катилина!
– Доказательства, Марк, – настаивал Красс, – тебе нужны доказательства.
– Так или иначе, у меня будут доказательства, – заверил Цицерон, – а тем временем мятеж в Этрурии нужно подавить. Я созову сенат завтра в четвертом часу.
– Хорошо, – сказал Красс, вставая. – Тогда я пойду домой и посплю.
– А ты что думаешь, Марк Красс? – спросил Цицерон, направляясь к двери. – Ты веришь, что за все в ответе Катилина?
– Очень может быть, но не обязательно, – был ответ.
– Ну не типично ли это? – воскликнула Теренция чуть погодя, сидя на кровати. – Он не хочет компрометировать себя перед Юпитером Всеблагим Всесильным.
– И многие в сенате не захотят, уверяю тебя, – вздохнул Цицерон. – Однако, моя дорогая, думаю, пора тебе разыскать Фульвию. Уже много дней мы ничего от нее не слышали. – Он лег. – Погаси лампу, я попытаюсь уснуть.
Цицерон не думал, что сенат усомнится в том, что Катилина может тайно руководить назревающим вооруженным восстанием. Он ожидал скептицизма, но не явной оппозиции, когда же он прочел полученные письма, реакция была откровенно враждебной. Цицерон думал, что упоминание о Крассе заставит сенат издать senatus consultum de re publica defendenda – декрет о военном положении, но сенаторы не согласились со старшим консулом.
– Ты не должен был распечатывать письма до этого заседания, – резко сказал Катон. Его выбрали плебейским трибуном на следующий год, поэтому он имел право говорить.
– Но я распечатал их при безупречных свидетелях.
– Все равно, – сказал Катул. – Ты узурпировал прерогативу сената.
Все это время Катилина просто сидел. На его лице и в глазах поочередно отражались возмущение, спокойствие, невинность, недоумение, неверие.
Не в силах больше терпеть, Цицерон повернулся к нему.
– Луций Сергий Катилина, ты признаешь, что ты – главный зачинщик этих событий? – спросил он звенящим голосом.
– Нет, Марк Туллий Цицерон, не признаю.
– Есть ли кто-нибудь здесь, кто поддержит меня? – спросил старший консул, переводя взгляд с Красса на Цезаря, с Катула на Катона.
– Я предлагаю, – проговорил Красс после долгого молчания, – чтобы сенат попросил старшего консула всесторонне расследовать это дело. Если бы Этрурия восстала, это никого не удивило бы, Марк Туллий. Но когда даже твой коллега-консул уверяет, что все это розыгрыш, а потом объявляет, что он завтра возвращается на виллу в Кумы, – как ты можешь ожидать, что все мы впадем в панику?
И на этом закончили. Цицерон должен найти еще доказательства.
– Это Квинт Курий принес письма Марку Крассу, – сказала Фульвия Нобилиор на следующее утро, – но он не будет давать показания. Он очень боится.
– Ты с ним говорила?
– Да.
– Ты можешь назвать мне еще какие-нибудь имена, Фульвия?
– Я могу назвать тебе имена только друзей Курия.
– Кто они?
– Луций Кассий, как ты знаешь, Гай Корнелий и Луций Варгунтей, которых выгнали из сената вместе с моим Курием.
Ее слова вдруг связались с фактом, похороненным где-то в подсознании Цицерона.
– Претор Лентул Сура – тоже его друг? – спросил он, вспомнив, как этот человек оскорблял его на выборах.
Да, Лентул Сура был одним из семидесяти с лишним сенаторов, изгнанных цензорами Попликолой и Клодианом! Даже несмотря на то, что он был консулом.
Но Фульвия ничего не знала о Лентуле Суре.
– Хотя иногда я вижу младшего Цетега – Гай Цетег, кажется? – с Луцием Кассием, – сказала она. – И еще Луция Статилия и Габиния по прозвищу Капитон, «большеголовый». Они не близкие друзья, учти, так что трудно сказать, принимают ли они участие в заговоре.
– А что слышно о восстании в Этрурии?
– Я только знаю, что Квинт Курий сказал – оно будет.
– Квинт Курий говорит, что восстание будет, – повторил Цицерон Теренции, когда та возвратилась, проводив Фульвию Нобилиор. – Катилина слишком умен для Рима, дорогая моя. Знала ли ты в своей жизни римлянина, который умел бы хранить секреты? Но куда бы я ни сунулся, мне везде чинят препоны. О, если бы я происходил из знатного рода! Если бы меня звали Лициний, или Фабий, или Цецилий, уже сейчас в Риме было бы введено военное положение, а Катилина был бы объявлен врагом народа. Но поскольку меня зовут Туллий и я из Арпина – родины Мария! – что бы я ни сказал, все впустую.