Поразительно, какой удачей оказался порядок празднования триумфа! Присутствие армии триумфатора на Марсовом поле во время очередного кризиса в Риме помогало спасти город от гибели в течение пятидесяти лет. Нынешний кризис ничем не отличался от прежних. Квинт Марций Рекс и Метелл Козленок Критский – оба находились на Марсовом поле в ожидании своих триумфов. Конечно, никто из них не имел больше легиона, но зато эти легионы состояли из ветеранов. При полном согласии сената Цицерон послал приказ на Марсово поле: Метелл должен отправляться на юг, на Апулию, и по пути помочь Пренесте, а Марций Рекс – на север, в Фезулы.
В распоряжении Цицерона было восемь преторов, но Лентула Суру он мысленно исключил. Он послал Квинта Помпея Руфа в Капую, чтобы начать вербовку войска среди ветеранов, живущих на своей земле в Кампании. Кто еще? Гай Помптин – хороший солдат и хороший друг, значит его надо оставить в Риме на случай серьезных волнений в городе. Косконий – сын блестящего полководца, но на поле сражения он – ноль. Росций Отон – большой друг Цицерона, но он лучше умеет заискивать, чем вербовать солдат или командовать ими. Сульпиций – не патриций, но тем не менее кажется, что он немного симпатизирует Катилине. А доверять патрицию Валерию Флакку Цицерон не мог. Оставался только городской претор Метелл Целер. Человек Помпея. Абсолютно лоялен.
– Квинт Цецилий Метелл Целер, я приказываю тебе ехать в Пицен и приступить там к вербовке, – сказал Цицерон.
Целер поднялся с хмурым видом:
– Конечно, я рад выполнить твой приказ, Марк Туллий, но существует одна проблема. Как городской претор, я не могу покидать Рим больше чем на десять дней.
– Согласно senatus consultum ultimum, ты можешь выполнять все, что прикажет государство, не нарушая ни закона, ни традиций.
– Хотелось бы мне согласиться с твоим толкованием, – прервал его Цезарь, – но не могу, Марк Туллий. Твой декрет распространяется только на кризисную ситуацию, он не отменяет обычных функций магистратов.
– Мне нужен Целер, чтобы справиться с кризисом! – резко крикнул Цицерон.
– У тебя есть еще пять преторов, которых ты пока не использовал, – подсказал Цезарь.
– Я – старший консул, и я отправлю в Пицен того претора, которого считаю наиболее подходящим.
– Даже если ты действуешь незаконно?
– Я не действую незаконно! Senatus consultum ultimum перекрывает все другие соображения, включая «обычные функции магистратов», как ты назвал обязанности Целера! – сорвался на крик Цицерон, заливаясь краской. – Скажи, ты сомневался бы в праве официально назначенного диктатора послать Целера из города больше чем на десять дней?
– Нет, не сомневался бы, – очень спокойно ответил Цезарь. – Поэтому, Марк Туллий, почему бы не сделать то же самое, но законно? Отмени свой декрет – эту пустышку, с которой ты носишься, и попроси сенат назначить диктатора, чтобы воевать с Гаем Манлием.
– Какая блестящая идея! – медленно протянул Катилина, сидя на своем обычном месте в окружении сторонников.
– Последний раз, когда в Риме был диктатор, его диктатура в конце концов сделалась похожей на царское правление! – выкрикнул Цицерон. – Senatus consultum ultimum придуман именно для того, чтобы справляться с государственными кризисами, не давая абсолютной власти одному человеку.
– Как? Разве у тебя нет власти, Цицерон? – спросил Катилина.
– Я – старший консул!
– И сам все решаешь, словно ты – диктатор, – с насмешкой произнес Катилина.
– Я – инструмент senatus consultum ultimum!
– Ты – инструмент управленческого хаоса, – сказал Цезарь. – Через месяц новые плебейские трибуны вступят в должность, и в течение нескольких дней до и после этого события необходимо присутствие в Риме городского претора.
– Такого закона нет на таблицах!
– Но есть закон, согласно которому городской претор не может отсутствовать в Риме более десяти дней подряд.
– Хорошо, хорошо! – пронзительно крикнул Цицерон. – Пусть будет по-твоему! Квинт Цецилий Метелл Целер, я приказываю тебе ехать в Пицен, но требую, чтобы ты возвращался в Рим каждый одиннадцатый день! Ты также вернешься в Рим за шесть дней до вступления в должность новых плебейских трибунов и будешь оставаться в Риме в течение шести дней после их вступления в должность!
В этот момент писарь передал раздраженному старшему консулу записку. Цицерон прочел ее и рассмеялся.
– Ну, Луций Сергий, – обратился он к Катилине, – кажется, тебя ждет еще одна маленькая неприятность! Луций Эмилий Павел хочет обвинить тебя на основании закона lex Plautia de vi. Об этом он только что объявил с ростры. – Он нарочито прокашлялся. – Я уверен, ты знаешь, кто такой Луций Эмилий Павел! Такой же патриций, как и ты, и такой же мятежник! Возвратился в Рим после нескольких лет ссылки, значительно отставший в общественной жизни от своего младшего брата Лепида. Но явно желает показать, что он больше не станет уродовать свое аристократическое тело клеймом мятежника. Ты думал, что только мы, выскочки, «новые люди», против тебя? Но ты ведь не можешь назвать Эмилия выскочкой, не так ли?
– О-о-о! – протянул Катилина, вскинув бровь. Он вытянул вперед правую руку, заставив ее дрожать. – Смотри, как я затрясся, Марк Туллий! Меня обвиняют в подстрекательстве к общественному насилию? Но когда же я это сделал?
Он оставался сидеть и с видом ужасно оскорбленного человека оглядел ряды сенаторов:
– Может быть, я должен попросить, чтобы меня взял под охрану какой-нибудь аристократ, а, Марк Туллий? Это тебе понравится? – Он в упор посмотрел на Мамерка. – Эй, Мамерк Эмилий Лепид, принцепс сената, ты возьмешь меня в свой дом в качестве узника?
Глава рода Эмилиев Лепидов и близкий родственник возвратившегося из ссылки Павла, Мамерк просто покачал головой, усмехнувшись.
– Я не хочу тебя, Луций Сергий, – сказал он.
– А ты, старший консул? – спросил Катилина Цицерона.
– Впустить в свой дом моего потенциального убийцу? Нет, благодарю! – ответил Цицерон.
– А ты, городской претор?
– Не могу, – ответил Метелл Целер. – Утром я отправляюсь в Пицен.
– А плебей Клавдий? Может быть, ты изъявишь такое желание, Марк Клавдий Марцелл? Ведь всего несколько дней назад ты готов был следовать примеру твоего хозяина Красса?
– Я отказываюсь, – сказал Марцелл.
– У меня идея получше, Луций Сергий, – сказал Цицерон. – Почему бы тебе не уехать из Рима и открыто не присоединиться к своему мятежу?
– Я не уеду из Рима, и это не мой мятеж, – сказал Катилина.
– В таком случае я объявляю собрание закрытым, – произнес Цицерон. – Мы сделали все, что могли, для защиты Рима. Все, что нам остается, – это ждать, что будет дальше. Рано или поздно, Катилина, ты себя выдашь.
– Я очень хочу, – сказал он позже Теренции, – чтобы мой коллега-бездельник Гибрида возвратился в Рим. У нас здесь официально объявлено чрезвычайное положение, но – где же консул Гай Антоний Гибрида? Нежится на своем личном пляже в Кумах!
– А ты не можешь приказать ему вернуться на основании senatus consultum ultimum?
– Думаю, что могу.
– Тогда сделай это, Цицерон! Он может тебе понадобиться.
– Он говорит, что у него приступ подагры.
– Вся подагра у него в голове! – поставила диагноз Теренция.
За пять часов до рассвета седьмого ноября Тирон снова разбудил крепко спавших Цицерона и Теренцию.
– К тебе посетительница, domina, – доложил любимый раб.
Страдающая ревматизмом жена старшего консула проворно спрыгнула с кровати (разумеется, она была в ночной рубашке – в доме Цицерона нагишом не спали!).
– Это Фульвия Нобилиор, – сказала она, расталкивая Цицерона. – Проснись, муж, проснись!
О-о, замечательно! Наконец-то она будет участвовать в военном совете!
– Меня прислал Квинт Курий, – объяснила Фульвия Нобилиор, выглядевшая сильно постаревшей со времени последнего визита, потому что у нее не было времени накраситься.
– Он решился? – резко спросил Цицерон.
– Да. – Она взяла чашу с неразбавленным вином, которую ей подала Теренция, и отпила немного, стараясь унять дрожь. – Они встретились в полночь, в доме Марка Порция Леки.
– Кто встретился?
– Катилина, Луций Кассий, мой Квинт Курий, Гай Цетег, оба Суллы, Габиний Капитон, Луций Статилий, Луций Варгунтей и Гай Корнелий.
– А Лентул Сура?
– Его не было.
– Тогда, кажется, я оказался не прав в отношении его. – Цицерон подался вперед. – Продолжай, женщина, продолжай! Что произошло?
– Они встретились, чтобы составить план восстания и взятия Рима, – сказала Фульвия Нобилиор. Выпитое вино вернуло ее лицу румянец. – Гай Цетег намеревался захватить Рим сразу, но Катилина хочет подождать, когда мятежи наберут силу в Апулии, Умбрии и Бруттии. Он предложил для решающих действий Сатурналии, мотивируя свой выбор тем, что это единственная ночь в году, когда в Риме все наоборот: рабы роскошествуют и отдают приказания, а господа прислуживают им, и все при этом пьют. По мнению Катилины, за это время мятежи разрастутся еще шире.
Цицерон увидел в этом определенный смысл. Сатурналии отмечали в семнадцатый день декабря, а это – шесть рыночных интервалов начиная с сегодняшнего дня. Значит, к этому времени вся Италия уже будет охвачена восстанием.
– И чье же предложение победило, Фульвия? – спросил он.
– Катилины. Хотя Цетег добился своего в одном вопросе.
– В каком? – мягко поинтересовался старший консул, когда женщина замолчала и начала дрожать.
– Они все согласны в одном: тебя следует немедленно убить.
С тех пор как Цицерон прочел те письма, он знал, что его хотят убить, но услышать об этом сейчас, из уст этой бедной, напуганной женщины, – такой ужас Цицерон испытал впервые в своей жизни. Его убьют! И очень скоро!
– Как и когда? – спросил он. – Ну же, Фульвия, говори! Я не собираюсь вызывать тебя в суд, ты заслужила награды, а не наказания! Скажи мне!
– Луций Варгунтей и Гай Корнелий придут сюда на рассвете вместе с твоими клиентами, – сказала она.