Вольтурций не представлял опасности – он съежился в самом дальнем углу и плакал. Цепарий выглядел так, словно в нем еще остались силы, чтобы драться. Цицерон запер его в шкафу, сожалея о том, что не отослал его под охраной – если бы в Риме было хоть одно надежное место, чтобы отправить заговорщика туда!
– Дело в том, – сказал Луций Валерий Флакк, вертя в руках ключ от шкафа, – что твоя импровизированная кутузка, без сомнения, более надежна, чем государственная тюрьма.
Гай Цетег прибыл первым – настороженный и недоверчивый. Вскоре появились вместе Статилий и Габиний Капитон. За ними следом – Помптин. Лентула Суру пришлось ждать дольше, но наконец он тоже возник в дверях, весь из себя недовольный.
– Цицерон, это уж слишком! – воскликнул он, еще не видя других. Его испуг длился мгновение, но Цицерон его заметил.
– Присоединяйся к друзьям, Лентул, – сказал Цицерон.
Кто-то постучал. Еще не снявшие доспехов после ночного задания, Помптин и Валерий Флакк выхватили мечи.
– Открой дверь, Тирон! – приказал Цицерон.
Но стучали не уличные убийцы: к старшему консулу вошли Катул, Красс, Курион, Мамерк и Сервилий Ватия.
– Когда нас от имени старшего консула срочно позвали в храм Согласия, – объяснил Катул, – мы решили, что лучше сначала увидеть самого старшего консула.
– Добро пожаловать, – приветствовал их Цицерон.
– Что происходит? – спросил Красс, глядя на заговорщиков.
Пока Цицерон объяснял, послышались новые удары в дверь. Вошли еще несколько сенаторов, сгорая от любопытства.
– Удивительно, как быстро у нас распространяются слухи! – воскликнул Цицерон, не в силах скрыть торжества.
Когда в комнате набралось достаточно много народа, старший консул перешел наконец к делу. Он рассказал историю аллоброгов, поведал о захвате на Мульвиевом мосту, показал письма.
– Теперь, – сказал Цицерон официальным тоном, – Публий Корнелий Лентул Сура, Гай Корнелий Цетег, Публий Габиний Капитон и Луций Статилий, я задерживаю вас до полного расследования вашего участия в заговоре Луция Сергия Катилины! – Он повернулся к Мамерку. – Принцепс сената, я отдаю тебе на хранение эти три свитка и прошу не открывать их, пока весь сенат не соберется в храме Согласия. Тогда твоей обязанностью будет прочитать их перед всеми. – Цицерон поднял сложенный лист и продемонстрировал его собравшимся. – А это письмо я открою здесь и сейчас, в вашем присутствии. Если письмо компрометирует его автора, претора Лентула Суру, тогда никто не сможет остановить наше расследование. Если же послание невинно, тогда мы должны решить, как нам поступить с тремя свитками до собрания сената.
– Давай читай, Марк Туллий Цицерон, – сказал Мамерк, пораженный этим ночным кошмаром. Казалось, принцепс сената не в силах был поверить, что Лентул Сура, консуляр, дважды претор, действительно мог в этом участвовать.
«О, как хорошо находиться в центре внимания, в драме такой значительной и зловещей, как эта!» – думал Цицерон, превосходный актер, с треском взламывая восковую печать, которую все опознали как печать Лентула Суры. Казалось, прошла вечность, прежде чем он развернул лист, пробежал текст глазами и начал читать вслух:
Луций Сергий, умоляю тебя, передумай. Я знаю, ты не хочешь брать в армию рабов, но поверь мне: если ты примешь рабов в ряды своих солдат, у тебя будет целая лавина людей и за несколько дней ты добьешься полной победы. Все, что Рим может послать против тебя, – это четыре легиона, по одному от Марка Рекса и Метелла Критского и два под началом этого бездельника Гибриды.
Было предсказано, что три члена рода Корнелиев будут править Римом, и я знаю, что я – третий из тех троих Корнелиев. Я понимаю, что имя Сергий много древнее имени Корнелий, но ты уже дал понять, что предпочитаешь править не в Риме, а в Этрурии. В таком случае пересмотри свой взгляд на рабов. Я уже допускаю это. Пожалуйста, согласись и ты!
Цицерон закончил чтение при глубоком молчании. Казалось, никто даже не дышал в этой переполненной комнате.
Затем заговорил Катул, жестко и сердито.
– Лентул Сура, ты погиб! – крикнул он. – Ты потерял мое уважение!
– Я думаю, – медленно проговорил Мамерк, – что ты должен открыть свитки сейчас, Марк Туллий.
– Как? Чтобы Катон обвинил меня в подделке свидетельств? – спросил Цицерон, широко раскрыв глаза. – Нет, Мамерк, они останутся запечатанными. Я не хочу дразнить нашего дорогого Катона, как бы прав я ни был, открывая эти письма.
Претор Гай Сульпиций тоже здесь, как заметил Цицерон. Хорошо! Пусть не думают, что у него есть любимчики. Нельзя давать Катону повода для обвинений.
– Гай Сульпиций, пожалуйста, сходи в дома Лентула Суры, Цетега, Габиния и Статилия и посмотри, не держат ли они у себя оружие. Возьми с собой центурию Помптина. Пусть еще поищут в резиденции Порция Леки и в домах Цепария, Луция Кассия, Вольтурция, которые сейчас находится здесь. И Луция Тарквиния. Твои люди должны продолжить обыск, после того как ты лично осмотришь дома сенаторов-заговорщиков, потому что мне нужно, чтобы ты как можно скорее появился в сенате. Там ты сообщишь о результате обысков.
Никто не хотел ни есть, ни пить. Цицерон выпустил Цепария из шкафа и позвал аллоброгов из столовой. Если какой-то пыл и оставался у Цепария, то пребывание в душном шкафу погасило его. Чуть не задохнувшись в своей темнице, Цепарий вышел из нее, ловя ртом воздух.
Действующий претор – изменник! Ведь он и консулом даже был. Как же произвести хорошее впечатление тому, кого все считают выскочкой, «новым человеком», чужаком из Арпина? Цицерон подошел к Лентулу Суре, взял его вялую руку и крепко сжал.
– Пойдем, Публий Корнелий, – спокойно сказал он, – пора идти в храм Согласия.
– Как странно! – воскликнул Луций Котта, когда длинная цепочка людей устремилась через Нижний форум по лестнице Весталок к храму Согласия.
Лестница, высеченная в скалистом склоне Капитолия, отделяла храм от места, где казнили преступников. Именно по этой лестнице тела осужденных крюками стаскивали в Тибр.
– Странно? Что странно? – спросил Цицерон, все еще ведя за руку вялого Лентула.
– Как раз в этот момент подрядчики водружают на пьедестал новую статую Юпитера Всеблагого Всесильного в его храме. Давно пора! Прошло почти три года, с тех пор как Торкват и я давали ему клятву! – Луций Котта поежился. – Все эти предзнаменования!
– Сотни их было за твой год, – сказал Цицерон. – Я всегда жалел старую этрусскую волчицу, которую удар молнии лишил сосущего младенца. Мне нравилось выражение ее морды, такое собачье! Она давала Ромулу свое молоко, но не интересовалась им.
– Я никогда не понимал, почему она не давала молока обоим детям, – сказал Котта и пожал плечами. – А может быть, в легенде этрусков говорилось только об одном ребенке. Статуя определенно была выполнена еще до Ромула и Рема. Все-таки сама волчица сохранилась.
– Ты прав, – согласился Цицерон, помогая Лентулу Суре подняться по трем ступеням, ведущим ко входу очень низкого храма, – это предзнаменование. Я надеюсь, это к добру – Великий Бог смотрит на восток!
У входа он вдруг остановился:
– Edepol! Какая будет давка!
Храм буквально трещал по швам, пытаясь вместить всех сенаторов, присутствующих в Риме. Явились даже больные. Выбор места не был пустой прихотью Цицерона. Его очень беспокоило сохранение согласия между всеми сословиями римлян. В курии Гостилия нельзя было проводить собрание, когда рассматривался вопрос об измене, а поскольку в данном случае измена касалась всех слоев римского общества, храм Согласия оказался самым подходящим. К сожалению, здесь не было деревянных ярусов, как в храме Юпитера Статора. Поэтому всем пришлось стоять, задыхаясь в духоте.
Наконец Цицерону удалось установить подобие порядка, посадив консуляров и магистратов на стулья впереди сенаторов-заднескамеечников. В середину помещения консул Цицерон поставил курульных магистратов. Между двумя рядами стульев он разместил аллоброгов, Вольтурция, Цепария, Лентулу Суру, Цетега, Статилия, Габиния Капитона и Фабия Сангу.
– Оружие найдено в доме Гая Цетега! – доложил запыхавшийся претор Сульпиций. – Сотни мечей и кинжалов. Несколько щитов. Кирас нет.
– Я люблю коллекционировать оружие, – сказал Цетег с таким видом, словно все это ему порядком надоело.
Хмурясь, Цицерон размышлял о другой проблеме, вызванной теснотой.
– Гай Косконий, – обратился он к претору, – я слышал, ты недурно владеешь скорописью. Откровенно говоря, здесь уже нет места для полудюжины писцов, так что я обойдусь без профессионалов. Выбери трех заднескамеечников, которые тоже умеют записывать за говорящими. Вчетвером вам будет легче справиться. Думаю, четверых достаточно. Сомневаюсь, что собрание затянется надолго, так что у вас потом будет время сравнить записи и составить общий черновик.
– Ты только посмотри на него и послушай! – шепнул Силан Цезарю.
Странный выбор наперсника – если учесть, какие между ними отношения. Но вероятно, решил Цезарь, рядом с Силаном просто больше не оказалось никого, кого он счел бы стоящим собеседником. Включая будущего коллегу Силана по консульству – Мурену.
– Наконец-то наш Цицерон на вершине славы! – Силан издал смешок, в котором Цезарь расслышал отвращение. – Что касается меня, я считаю все это невыразимо омерзительным!
– Даже у земледельцев из Арпина должен быть звездный час, – отозвался Цезарь. – Гай Марий положил начало традиции.
Наконец после молитв, жертвоприношения, ауспиций и приветствий, суетясь и нервничая, Цицерон открыл заседание. Он оказался прав, собрание длилось недолго. Проводник заговорщиков Тит Вольтурций, выслушав показания Фабия Санги и Брога, заплакал и захотел рассказать все. Что он и сделал. Он ответил на все вопросы, выдвигая против Лентула Суры и еще четверых все более и более тяжкие обвинения. Луций Кассий, объяснил он, внезапно уехал в Дальнюю Галлию. Сейчас он, наверное, на пути в Массил