Когда Петра ушла, Оливер вытащил из кармана разные сладости и печенья, которые он принёс для себя и для девочек. Он не делал никакой разницы между ними и делил всё поровну. Пожалуй, голубоглазая получала даже больше, потому что она была милее и в сущности сердечнее своей сестры. Оливер долго ждал, что у неё вырастет лошадиный нос, как у Маттиса, и был приятно разочарован. Он любил теперь голубоглазую девочку, так же, как другую, с «семейными карими глазами». Однажды голубоглазая свалилась с пристани в воду и Оливер бросился спасать её, забыв, что у него только одна нога. Он вытащил её, зацепив своим костылём, но когда она открыла глаза, то он накричал на неё и нашлёпал за то, что она шалила на пристани и так страшно напугала его. Но вообще Оливер никогда не бил своих детей и предоставлял матери наказывать их. Он умел лучше всех обращаться с детьми, и всё его сердце принадлежало им.
Оливер и обе девочки прекрасно чувствовали себя, оставшись одни, и, сидя за столом, уничтожали лакомства. Впрочем, они не забыли отложить и для брата студента и для другого брата, подмастерья кузнеца. Дети были счастливы. Разве есть другой такой отец, который так угождает своим детям? Затем Оливер стал рассказывать им о своих морских путешествиях. Чего, чего только ни видал он! И девочки слушали его с восторгом и не спускали с него глаз. Потом они играли с ним и все трое так весело смеялись, как только могут смеяться дети.
Спустя некоторое время пришёл Франк. Он был такой бледный, такой измождённый. Умственная работа изнуряла его так, как изнуряет разгульная жизнь. Он молча съел свой ужин и свои пирожные, и имел такой печальный вид, точно ничто не радовало его. Он знал языки, но не созрел для жизни и словно не замечал, что его окружало. Оливер подумал, что он должен что-нибудь сказать сыну. Это не повредит ему.
— Ты не должен так чрезмерно много учиться, Франк, — сказал Оливер, — Ты можешь заболеть от этого. Насколько я вижу и понимаю, ты знаешь уже больше, чем кто-либо другой в нашем городе.
Франк ничего не ответил.
— Расскажи же нам, чем ты занимался сегодня, что читал и изучал.
Ах, конечно, они ничего тут не поймут! Но он всё же снисходит к ним и говорит им о разных грамматических формах, о суффиксах, родах и падежах. Он поправляет девочек, когда они неправильно произносят какое-нибудь слово. Он тщательно изучил все эти грамматические тонкости, занимающие его днём и ночью и, словно паутиной, окутывающие его мозг. Но никто, ни один человек не научил его думать, и под гнётом своей задачи он двигался дальше в том же направлении. Никто не мог бы сказать, что он растратил попусту свои силы и время, но он жизнь превратил в филологию и не чувствует себя обманутым. Он идёт дальше, продолжает своё странствование в пустыне, подобно другим таким же странникам, идёт не для того, чтобы придти куда-нибудь, а потому что такова его задача в течение всей его жизни.
Он наскучил своим слушателям. Оливер начал зевать, однако, всё-таки не последовал примеру девочек, которые встали из-за стола. Франк заметил, что им наскучило слушать его. Он немного обиделся и, с усмешкой, сказал им: «Конечно, я должен был тут сидеть и забавлять вас!». Маленькие девочки снова уселись осторожно на свои стулья, и отец постарался извинить их в глазах учёного брата.
— Они ведь этому не учатся, — сказал он. — Для них это слишком возвышенная вещь. Но мы всё думаем, что это самое удивительное из всего, что мы слышали когда-либо. А ведь я там, в обширном мире слыхал даже, как говорили негры!
Однако, слова отца не вернули Франку хорошего настроения. Он утомлён и не может продолжать. Поэтому он встал и собрался уходить.
— Ну, так мы благодарим тебя за всё, что мы слышали от тебя сегодня, — обратился к нему отец. — Я не знал, что немецкие слова имеют род, а я ведь слышал, как говорят немцы, больше, чем кто-нибудь другой здесь! Но если ты это говоришь...
Голубоглазая девочка прервала его, сказав брату:
— Слушай, у тебя галстук перевёрнут!
Франк исправлял их речь, с точностью указывая на их ошибки, но тут он почувствовал всю безнадёжность этого. Стоит ли трудиться? Ведь они не с восьми лет начали учиться языкам! И Франк уходит, забыв поправить галстук.
Оливер и девочки снова остались одни, но их весёлое настроение уже испарилось, и голубоглазая девочка очень сердита на Франка. Отец старается извинить его.
— Но ведь он же не будет пастором, к чему же ему так много учиться? — возражает она.
— Глупенькая! Начальник школы ведь тоже не пастор, а он всё-таки учёный человек.
Абель вернулся домой и так как он уже поужинал у кузнеца, то ему дали только два маленьких пирожка. Но Абель, в своём роде, славный парень. Он съел оставленные для него лакомства и тотчас же вслед затем вынул из своего кармана другие лакомства, которые он сам принёс для них. Абель ежедневно получает обед у кузнеца, но дома не всегда есть припасы в достаточном количестве, и его сестрёнки далеко не всегда ложатся спать сытые, так же, как и отец их. Когда же Абель вынул два маленьких свёртка, то немедленно объявил девочкам, чтобы они не смели трогать сладости, которые он принёс только для себя, и намерен лакомиться, когда ляжет в постель. Но дети отлично понимали, в чём дело, и набросились на лакомства.
— Ах, вы, грабители! — воскликнул Абель.
— Нет ли у тебя ещё? — спросила чёрноглазая девочка.
— Кабы не так, дам я тебе! — засмеялся Абёль и девочки весело вторили ему.
Однако, отец вспомнил о Франке.
— А ему ничего не осталось? — спросил он. Но оказалось, что Абель припрятал в кармане два сладких пирожка, специально для Франка. Все были довольны, сидели за столом, ели сладости и чувствовали себя очень весело. О матери и бабушке никто не вспоминал. Оливер сам ввёл такие тайные празднества для детей, когда мать и бабушка отсутствовали. Ему хотелось доставить удовольствие детям и мало-помалу он привык действовать тайком. Он находил удобнее совать что-нибудь вкусное детям, когда они встречали его в сенях и съедали тут же то, что он приносил им. Они любили его за его доброту и находили, что другого такого отца нет ни у кого.
Вечер прошёл в тесном семейном кругу. О внешнем мире никто не думал. Никто не стремился ни к чему лучшему в жизни и довольствовался настоящим. Отец сидел, окружённый своими детьми, и радовался. Девочки такие славные, умненькие и наблюдательные. Франк уже теперь стал учёным, Абель тоже стал взрослым мужчиной. Что может быть лучше такой жизни? И когда, притом, у него есть чем полакомиться, то Оливер чувствует себя, как в раю!
Девочки ушли спать и вскоре Абель тоже отправился на своё место. Он спал в каморке, у бабушки, на скамье, но он всегда бывал так утомлён, что засыпал крепчайшим сном. Ведь утром рано ему надо идти на работу, в кузницу!
Оливер остался один за столом. Он думал о том, что Петра слишком долго остаётся в отсутствии. Бог весть, что она делает! Оливер зевает и рассматривает себя с вниманием в карманное зеркальце. Он решил непременно спросить Петру, что она делала так долго. Да, он непременно расспросит её!
Когда Петра пришла, то она сейчас же сообщила ему новость и с первых же слов предупредила с его стороны всякое порицание.
— В город пришёл иностранный пароход, — сказала она.
Старый матрос проснулся в душе Оливера и он с живостью спросил жену:
— Где он остановился?
— Он бросил якорь у набережной.
Услышав это, Оливер забыл всё остальное. Он тотчас же заковылял из дома, чтобы посмотреть на новое судно, и, когда вернулся, то сейчас же с важностью заявил:
— Судя по флагу, это английское судно.
— Английский пароход! — вскричала Петра.
— У него такие люки, какие бывают на судах, перевозящих хлебные грузы. Очевидно, этот груз привезён для Ольсена.
Петра, чтобы угодить ему, притворяется очень заинтересованной.
— Для Ольсена? — воскликнула она. — Только ты один мог сразу догадаться об этом!
— Да, — самодовольно отвечал он. — Не даром же я так много странствовал по свету!
Воспользовавшись тем, что он пришёл в хорошее настроение, Петра сказала:
— Я очень долго пробыла у адвоката. Ведь надо было хорошенько поговорить с ним!
— Конечно, — согласился Оливер. — Что же он сказал?
— Он ворчал.
— Этакий живодёр! Ах, если б у меня были прежние силы и здоровье! На чём же вы порешили?
— Он немного уступил. Во всяком случае, он согласился подождать ещё. Но с одного раза нельзя было уговорить его.
— Неужели?
— Ну, да. Я должна на будущей неделе опять пойти к нему.
— Всё-таки, это отсрочка! Я надеюсь, что ты уладишь дело. Ты сумеешь ответить ему на всё, что он говорит. Этакий негодяй!
Оливер снова ушёл из дома. Все мысли его были заняты иностранным судном и его сердце моряка стремилось туда, на набережную. Ему хотелось посмотреть вблизи на это судно, пришедшее из-за границы, на матросов и кочегаров, снова ощутить запах морского корабля, услышать английскую речь. На валу набережной уже собрались любопытные. Оливер нашёл там рыбака Иёргена и неизбежного Олауса с трубкой в зубах.
— Хорошо, что ты пришёл, — обратился к нему Олаус. — Помоги мне объяснить им, чтобы они дали мне табачку для трубки. А то они никак не поймут меня.
Оливер был не прочь разыграть из себя человека, знающего английский язык, и, как только были положены мостки, он тотчас же отправился на пароход. Но Олаус остаётся таким, как всегда. Он издевался над тем, что ему дали лишь крошечную щепотку табаку, которую можно поместить на одном ногте. Ему случалось курить гораздо лучший табак, чёрт возьми! Неужели на пароходе нет никого, у кого нашёлся бы хороший, крепкий табак? Где же шкипер?
Но английский матрос как будто понял на этот раз желание Олауса. Он взял у Олауса трубку и набил её, как следует. Оливер взглянул на матроса и у него мелькнуло в голове смутное воспоминание. Он где-то встречал этого иностранного матроса. Но где, он не помнил. Быть может, в каком-нибудь кабаке, или на улице за границей, или в конторе, где нанимают матросов. Мир ведь так велик и он побывал в стольких местах!