— Он спрашивал про тебя, — прибавил Франк.
Рейнерт ничего не ответил. Он представился, как будто размышляет о чём-то.
— Он тут служит кочегаром, — продолжал Франк.
— Да? — ответил рассеянно Рейнерт.
— Кто это? — спросил адвокат, точно не зная о ком идёт речь.
— Один наш школьный товарищ, — отвечал Рейнерт. — Да, я очень радуюсь, что ещё раз увижу «Корневильские колокола»13, — сказал он, продолжая свой разговор с Фредериксеном.
— Я не видал этой пьесы, — отвечал адвокат.
— Клаузен в ней великолепна. Это все говорят.
— У меня так мало времени для театра и для цирка, — нарочно громко произнёс адвокат. — У меня моя работа в стортинге и, кроме того, я ведь председатель одной парламентской комиссии...
Франк понял, что ему тут нечего делать и пошёл дальше. Он снова отправился искать тёплое местечко и тихонько улыбался про себя. Он ведь знал больше языков, чем они оба вместе. Фредериксен же не знал ничего, кроме нескольких слов по-немецки. Это было всё.
Однако и адвокат Фредериксен мог самодовольно улыбаться. Он знал языки лишь настолько, насколько это ему было нужно, так же, как и анатомию. Теперь он возвращался к своей комиссии, хорошенько отдохнув, и тотчас же намерен был приняться за ожидавшую его работу. Эти заседания в комиссиях были вовсе не плохи. В газетах сообщалось о его возвращении и он мог получить из государственной кассы деньги на проезд и содержание во время пути. Вечером он встречался со своими коллегами и другими равными ему лицами за стаканом пунша и длинной трубкой. Это придавало ему вес в глазах других и какая-то мелкая местная газетка даже назвала его, в числе прочих, будущим государственным советником. Разумеется, это не могло ему повредить. Даже наоборот, он был доволен, будущее было перед ним и он мог уже, разговаривая с небрежным видом, вытащить из кармана перочинный ножичек и чистить себе ногти.
И вот трое детей маленького приморского городка, Франк, Рейнерт и адвокат, ехали в Христианию, каждый имея перед собой своё собственное будущее, свои честолюбивые мечты и свои планы.
Родной город снова удалялся от них, оставаясь позади.
Отсутствие Франка мало ощущалось в его семье, разве только бабушка почувствовала перемену, так как ей не надо было ходить на цыпочках и она могла греметь посудой на очаге сколько ей угодно. Но это всё же нельзя было назвать переменой к лучшему. Каморку брата наследовал Абель; конечно это было всё равно, так как он проводил в ней только ночи. И притом, он ведь не был учёным.
Адвокат Фредериксен оставил, впрочем, совсем другого рода пробел со своим отъездом. Не то чтобы у него были уже такие большие дела в городе, все эти дела можно было посылать ему по почте и он мог рассматривать их, сидя на скамье в стортинге. Но адвокат заключил до отъезда предварительное соглашение с фрёкен Ольсен, и она вероятно чувствовала его отсутствие. Во всяком случае, ей должно было казаться особенно тихо, когда перестал раздаваться громовой голос Фредериксена, и по лестнице больше не слышались его тяжёлые шаги. Может быть, она вспоминала, как он, тяжело сопя, входил в комнату, вспоминала его толстый затылок и протянутую руку и разговор, в котором он излагал свои взгляды на любовь и политику.
— Чего мы собственно добиваемся в этой жизни? — ораторствовал он. — Чтобы нам было хорошо, чего же другого? Мы стремимся подниматься вверх и наше положение улучшается. Мы живём лучше, едим и одеваемся лучше, откладываем деньги, становимся состоятельными, приобретаем дома в городе, имеем доли в торговых судах, летние виллы, экипажи, лодки — словом всё, что угодно! Мы не делаем ничего такого, что нам не нравится, мы не стараемся сгладить неровности — пусть это делают другие, каждый по своему вкусу! А потом... потом мы заводим дела и даём людям работу. Мы можем тогда кругом протягивать свою руку, несущую помощь. Мы слышим о семье, не имеющей крова, и поселяем её в одном из наших домов. «Пожалуйста, поселяйся тут, вместе со своими!» Мы слышим о несчастных случаях и сейчас же являемся на помощь. И мы вовсе не жестокосердны. Если матросы становятся калеками, выполняя свою опасную работу, то мы вступаемся за них и защищаем их права. Таким путём между нами развивается солидарность. Мы добиваемся прогресса и демократии. Предоставьте нам привести в порядок всё, что касается службы нашему знамени и отечеству...
— Разумеется, — соглашалась с ним фрёкен Ольсен.
— Не правда ли? Так всё идёт на свете и так должно идти! Но не хорошо быть человеку одному. Как он сам так и его положение нуждаются в помощнице, фрёкен Ольсен...
— Не хотите ли закурить сигару? — прервала она его.
— Пожалуйста. Благодарю! Так вот, я сказал: помощница. Она необходима по многим причинам. В доме должна быть хозяйка. Она должна держать комнаты в порядке, делать закупки для дома. Приходит кто-нибудь и желает говорить с её мужем. Но он занят, он в государственном совете, и она служит его представительницей. К ней обращается за её влиятельной поддержкой административный совет какого-нибудь учреждения, приюта для стариков или для слабоумных и она ставит своё имя под воззванием. Она заняла теперь более высокое положение, достигла большого почёта, но зато у неё явились новые обязанности. Она не может от них отказаться, так как на неё обращено внимание общественного мнения и общество ставит ей свои требования. Могли бы вы выполнить эти требования, фрёкен?
— Я? — воскликнула, смеясь, фрёкен Ольсен. — Право не знаю. Но, если это будет нужно, то конечно я смогу это сделать. Как вы думаете?
— В этом я уверен. Теперь надо выяснить окончательно, хотите ли вы этого? Со времени нашего последнего соглашения прошло уже несколько месяцев. У вас было время много раз подумать об этом. Но я жду некоторых перемен, которые должны наступить. Спешить нечего, я даю вам ещё больше времени.
— Соглашение, говорите вы? Какое соглашение? — спросила она, несколько удивлённая его словами.
— Милая барышня, я говорю о нашем предварительном соглашении. Разве вы не помните? Это было на свадьбе вашей сестры. Я думаю, что мы были тогда единогласны.
— Да, разногласия между нами не было.
— Вот видите ли!
— Но ведь это вы придумали такое соглашение!
— Ну да, об этом я не буду спорить с вами. Я больше всего говорил, — это вы правы. Я дал вам своё обещание...
«Она немного представляется», — подумал Фредериксен, но чтобы быть более уверенным, кое-что выяснить и заставить её высказаться по поводу того, что бросилось ему в глаза, он решил продолжать. Эти художники, явившиеся в дом, пожалуй могут у него из-под носа выхватить девушку. Это было бы недопустимо и вот на это именно он хотел намекнуть в своём обращении к ней.
— Я положил к вашим ногам моё предложение и оно остаётся там лежать, — сказал он и вдруг прервал свою речь: — Гм! Кто это поёт там наверху?
— Это художники. У них на чердаке мастерская.
Адвокат засмеялся.
— Ах, эти молодые беззаботные парни! Они распевают и разрисовывают холст! О другом я не говорю, но ведь ваш зять происходит из образованного дома. Я был с его отцом в университете. А что же вышло с сыном? Такой ещё молодой человек и ему не за что ухватиться, он ничего по настоящему не знает, ничему не учился. О его товарище я совсем не стану говорить, но у вашего зятя уже с самого рождения могли существовать виды на будущее. Ну, конечно, он может иметь успех и продать кому-нибудь ту или другую картину. Я сам, позднее, что-нибудь куплю у него и попрошу вас сделать выбор.
— Что такое?
— Да, я это хочу сделать, — кивнул он с важностью. — Я хочу купить картину и просить вас выбрать её. Вы согласны?
— Вы доверяете это мне?
— Я буду доверять вам ещё гораздо более важные вещи со временем. Что же касается картин, то мы купим у него не одну картину, а две, это наше желание. Я теперь опять уезжаю в Христианию, на службу моего отечества. Наше соглашение пока остаётся, но когда придёт время, то я надеюсь, что мы будем одинакового мнения. Я твёрдо надеюсь на это.
Так было дело с соглашением. В сущности адвокат только один участвовал в деле. Он устроил это дело уже несколько месяцев тому назад и притом к полному своему удовлетворению. Но сегодня ему пришло в голову, что и другая сторона должна высказаться по этому поводу. Само собою разумеется, что она не будет противиться, он только должен спросить её, немного позондировать. Это было сделано. Конечно, она немного поломалась, но всё же дело кончилось тем, что она обещала купить картины для своего дома. С этим адвокат уехал на пароход.
И вот фрёкен Ольсен опять сидела одиноко и размышляла. Что обещала она этому человеку? Ничего, ровно ничего! Но она не отвергла его с первого же раза. Некоторые девушки никого не отвергают сразу, даже самый невозможный из претендентов всё-таки годится на то, чтобы занять их мысли в течение некоторого времени, и они держат его про запас. Фрёкен Ольсен не принадлежала к расчётливым и хитрым натурам, но во всяком случае, она хотела придержать этого человека. Всё же лучше было иметь его, как опору, нежели никого не иметь. Она становилась старше, сестра её была замужем и ей надо было подумать о будущем. Государственный советник ведь представляет нечто заслуживающее внимание. О6 этом можно подумать. Она, до сих пор, ни в чём не знала недостатка, неужели же теперь она будет чувствовать недостаток в поклонниках? Всего другого у ней было вдоволь и теперь есть даже государственный советник в запасе, если только он будет им! Само собою разумеется, что фрёкен Ольсен должна была сожалеть об отъезде адвоката.
Где же ещё жалели об его отсутствии? Может быть, в доме Оливера? Ну, это вряд ли. Оливер, конечно, радовался, что его несносный кредитор уехал из города. Да и Петре, вероятно, надоела постоянная беготня к адвокату. Наконец-то кончились её переговоры! Разумеется, она не могла испытывать никаких чувств к этому человеку, который так измучил её. О привязанности тут не могло быть и речи. Этого бы ещё недоставало! Во всяком случае, если у колодца и разговаривали об удивительной и безумной любви, то конец её наступил. Адвокату принадлежала кровля над головой Петры и ч