В Школе прививали навыки шифровки и дешифровки, радиосвязи и фотографирования, учили диверсионному делу и тайниковым операциям. Натаскивали, как из купленных в аптеке порошков и куска мыла изготовить бомбу, как (!) ударом ладони убить человека.
Словом, в Школе готовили универсалов — от мастеров, генерирующих замысловатые акции, до диверсантов-зомби.
По признанию Геворка Андреевича, все 45 лет своей разведывательной деятельности он с благодарностью вспоминал английских наставников и на все «сто» использовал приобретенные в Школе знания и навыки, кроме, по его определению, «кровожадных», то есть подготовки терактов и убийств.
Часто во время наших встреч он по памяти цитировал целые абзацы из наставлений для разведчиков. И это притом что со времени его учебы в Школе минули 70 лет!
Вот один из них: «Никогда не перегружай себя работой, ибо проблем всегда больше, чем ты как аналитик в состоянии решить, а доступных сведений всегда больше, чем ты сумеешь обработать. Запомни: лучшие мысли приходят в свежую, не слишком занятую голову».
Отдельные сентенции из учебных пособий, которые огласил Вартанян, звучат афористично и могут служить руководством к действию в повседневной жизни рядовых граждан, далеких от шпионского промысла:
«Недоверие — мать безопасности». «Не играй, пока не узнаешь правил». «Умей слушать — и тебе всё расскажут». «Нет неразрешимых проблем, есть неправильные решения». «Нет безвыходных ситуаций, есть их непонимание». «Если что-то выглядит как совпадение, это, скорее всего, не совпадение. Конечно, жизнь полна настоящих совпадений, но…»
Конспирация в Школе была строжайшая: обучение только с напарником. Расписание составлено так, что курсанты не имели возможности ни случайно встретиться, ни общаться — всё для того, чтобы будущие агенты не знали друг друга.
Армян готовили для заброски в Армению, таджиков — в Среднюю Азию. Обо всём происходящем в Школе «Амир» (псевдоним Геворка, под которым его знали сотрудники тегеранской резидентуры и на Лубянке) докладывал лично резиденту Ивану Агаянцу.
…Окончив Школу в конце 1942 года, Вартанян стал «дипломированным» специалистом диверсионно-разведывательного дела. Стоит ли говорить, что никаких документов, подтверждающих присвоение ему этой специальности, он на руки не получил.
Как только Вартанян завершил учебу, у Школы начались проблемы — мало кто из заброшенных в СССР выпускников вышел на связь. А те, кто вышли, были перевербованы и работали под «колпаком» — под контролем НКВД.
Англичане заволновались, ведь в предприятие они вложились не копеечно, да и престиж нельзя было ронять, поэтому изо всех сил пытались отыскать «кротов» — «информаторов Советов», инфильтрованных в Школу.
Однако вскоре поняли тщетность своих усилий и учебное заведение закрыли. Резидент Агаянц торжествовал: «Карфаген пал!»
В заключение нашей встречи Геворк Андреевич резюмировал:
— То, к чему нас готовили в Школе, наставники не называли шпионажем — только разведкой. Я долго размышлял, в чем же разница между этими понятиями. И, в конце концов, пришел к выводу, что между «благородной разведкой» и «низменным шпионажем» различий нет, ибо цели, методы, стиль работы, оснащение шпиона и разведчика абсолютно идентичны.
Разница существует только в эмоциональном, общественном и идеологическом восприятии этих терминов и зависит от точки зрения каждого из участников дискуссии. Могу подписаться под этими словами.
Однажды, чтобы вызвать Геворка Адреевича на откровения о роли разведки и контрразведки в системе специальных служб, я затеял дискуссию. Начал так:
— Всякий профессионал по-своему видит окружающий мир: психоневролог отличит в толпе холерика от психопата. Мошенник — «упакованного лоха» от денежного, но бдительного провинциала, приехавшего в столицу за покупками. Лингвист определит, из Уфы вы или из Вологды. А что же контрразведчик? — при этом я ткнул пальцем себя в грудь и, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Считаю, что контрразведчик должен уметь всё: стрелять из всех видов стрелкового оружия, водить машину любой марки, написать статью и принять роды. К тому же талантливый контрразведчик — хороший актер, ведь сегодня надо сыграть роль психоневролога, завтра — афериста, а послезавтра — лингвиста. И не на сцене — в жизни!
Вартанян воскликнул:
— То же самое делают разведчики! Ведь и те и другие — добытчики информации и охотники за головами, то есть вербовщики…
Но этого мне показалось мало, и я решил зайти с другой стороны.
— Если разведчик выслеживает и расставляет силки, в основном для дичи непуганой — беззаботных обладателей секретов, то контрразведчику куда как труднее, ведь он всегда идет по следу профессионала, осведомленного о методах работы спецслужб вообще и контрразведки в частности. Поэтому он должен лучше «видеть поле», уметь прогнозировать и просчитывать игру на несколько ходов вперед, чтобы опередить своего противника…
Геворк Андреевич, наконец, раскусил мои провокационные потуги и свернул развиваемую мною тему.
— Одно скажу: разведчик может потратить сто тысяч долларов на приобретение сведений технического характера, а чтобы их заполучить в ходе научных исследований, которые будут продолжаться месяцы, а может, и годы, понадобятся миллионы и миллионы долларов. Вот вам и реальная экономия, которую приносят разведчики.
А контрразведчики смогут сделать то же самое? Нет, конечно! Но они призваны охранять добытое разведчиками. Поэтому Богу — богово, а Кесарю — кесарево, то есть пусть каждый занимается своим делом!
…Или вот еще случай.
В книге воспоминаний генерала Н. из руководства СВР я наткнулся на рассуждения о нелегальной разведке и ее бойцах:
«Все страны, которые заботятся о своей безопасности, занимаются разведкой, в том числе и нелегальной. Последняя в силу исторических и политических причин была более присуща Советскому Союзу, чем остальным странам мирового сообщества.
Советская разведка, имея весьма ограниченные возможности упрятать своих сотрудников в каких-то неправительственных учреждениях (ввиду малого количества таковых в СССР), в тех, что на языке западных спецслужбистов называются учреждениями “глубокого прикрытия”, вынуждена была поставить на конвейер производство разведчиков-нелегалов, превращая в иностранцев представителей разных народов, населявших СССР».
С тех пор мне всё время хотелось задать Геворку Андреевичу, «солдату невидимого фронта», один вопрос. Не традиционно-банальный и глупейший по своей сути вопрос, что подрядные журналисты задают профессионалам всех мастей — маршалам, проктологам, каскадерам, шоферам: «Доведись вам начать жизнь сначала, вы бы опять стали тем, кем стали?»
Мой вопрос был сродни обсуждаемым с Вартаняном темам, поэтому я не хотел услышать «идеологически выдержанный» или формальный ответ. Сложившиеся между нами доверительные отношения и взаимная симпатия предполагали другой — не импровизированный, а осмысленный ответ. И тогда я спросил:
— Есть ли у англичан и американцев нелегальная разведка?
Взгляд Вартаняна был иронично-снисходительным, а ответ кинжально резким:
— Нет у них нелегалов, потому что ни один американец больше года советской жизни не выдержит. Шутка! Но в каждой шутке — лишь доля шутки. А если серьезно, то, насколько мне известно, западные спецслужбы используют своих нелегалов для выполнения в нашей стране разовых заданий. Зашлют его месяца на три, ну, на шесть. Сделал дело — дуй обратно.
А наши в чужой стране десятилетиями работали, потому и результаты приносили. И такой вот службы нелегальной разведки, как была создана у нас еще в 1922 году, ни у кого нет.
Разве что израильский МОССАД имеет нечто подобное. У них ведь во всех странах очень сплоченные диаспоры. МОССАД вполне может на них опираться и использовать в своих интересах…
На практике это выглядит так — МОССАД вербует своего соплеменника, и он становится разведчиком-нелегалом в той стране, где проживает, а дальше — цепная реакция, эффект домино: он вербует себе подобных, из своего окружения.
В итоге — резидентура нелегалов, руководимая из Центра в Израиле.
На одной из «явок» я спросил Геворка Андреевича, какую из проблем внешней разведки вообще, а нелегальной разведки в частности он считает главной?
Ответил он мгновенно, потому что для себя давно уже всё решил.
— Предатели — вот главная проблема всех разведслужб мира… Именно предатели виновны в провале Абеля, Молодого, Олдрича Эймса…
Но есть еще один фактор, который может способствовать провалу. К этим факторам я отношу беспечность самого разведчика, а также форс-мажорные обстоятельства. Коварство всё в том, что теоретически предусмотреть их можно, а преодолеть их в жизни — нет!
В фильме «Семнадцать мгновений весны» этот форс-мажор убедительно показан: «пианистка» Кэт, «чистокровная немка», при родах вдруг обнаружила знание русского языка, что привело к провалу берлинской резидентуры, ну, во всяком случае, той ее части, которой руководил Штирлиц.
Нечто подобное случилось и с нами, вернее, с Гоар. Ну, а мне это стоило миллионов загубленных нервных клеток.
Было так.
Нас пригласили на ужин в одно уважаемое общество. Мы отправились пешком, чтобы прийти в точно назначенное время — там нельзя приходить ни минутой раньше, ни секундой позже.
По дороге встретили женское ателье, и Гоар вдруг вспомнила, что ей надо сделать укладку волос.
Она — внутрь, я гуляю у здания. Когда до ужина оставалось 10 минут, я заглянул в окно. Гоар сидела метрах в трех и сушила волосы под колпаком. Показываю ей часы — пора!
В ответ она как заорет по-русски: «Жора, я уже иду!»
Меня аж вверх подбросило, но в следующий миг заорал уже я: «Прыгай в окно, бежим!»
Гоар ужом выскользнула из-под колпака и выпрыгнула из окна прямо мне в руки.