На ужин успели, но весь вечер в ушах у меня ее крик стоял.
Гоар успокаивала меня: никто ничего не слышал — все были под колпаками, а мастера чаевничали в подсобке.
На том и успокоились.
На следующий день у радиостанции дежурил я. Принял радиограмму в одну строчку. Такие Центр посылал только в случае провала, и я решил, что пришел приказ сматывать удочки.
Вчера мы успокоили себя, что всё обошлось, а сегодня — радиограмма в одну строчку. Значит, провал!
С трудом, но взял себя в руки, принялся за расшифровку. А там… мать моя родная, держите меня семеро! — «Полковника Вартаняна Г.А. поздравляем с присвоением звания Героя Советского Союза!»
— За предотвращение убийства Сталина, Рузвельта, Черчилля в Тегеране в 1943 году? — догадался я.
— Нет! За Тегеран я получил благодарственную телеграмму из Центра еще тогда, в 1943 году…
А Героя мне присвоили за всё то, что мы с Гоар успели натворить до 1984 года, и по случаю моего шестидесятилетия…
Но вернемся к радиограмме. Я успокоился — обошлось без провала! Сижу, глаз не могу оторвать от поздравления, а вижу лицо Юрия Владимировича Андропова, ведь благодаря ему я стал полковником…
— Вы были лично знакомы с Андроповым?
— Лично знаком не был, — с апостольским спокойствием ответил Вартанян, — просто однажды Юрий Владимирович очень заинтересовался информацией, полученной от нас. Надо сказать, то было уже не первое сообщение, которое за моей подписью попало к нему.
Спрашивает он начальника внешней разведки Сахаровского Александра Михайловича, который-то и докладывал сообщение: «А в каком звании этот “Анри”?»
Сахаровский объяснил, что я вообще не проходил аттестации. Андропов попенял ему, дескать, «не цените вы кур, которые вам золотые яйца несут», и предложил исправить положение.
Не прошло и месяца, как мне присвоили первое воинское звание — «капитан». Было мне тогда уже сорок четыре года. У Гоар даже домашняя шутка появилась: «мой муж — карьерист, ему всего лишь сорок четыре, а он уже капитан!»
Ничего, наверстал — в 1975 году, то есть через семь лет, я уже в полковниках ходил!
Евгений Максимович Примаков принял эстафету от Юрия Владимировича и продолжил опекать меня: в его бытность директором Службы внешней разведки я получил пять боевых наград — как участник Великой Отечественной.
Вот так-то, дорогой мой контрразведчик, — начал я с предателей и провала «Анри» и «Аниты», а кончаю присвоением мне звания «полковник»!
Вартанян привычно похлопал меня по плечу, я же, надеясь, что мой вопрос не прозвучит диссонансом в обсуждаемой теме, спросил, как же он, не будучи аттестован и не получая денежного довольствия, платил партийные взносы?
— Ну, начнем с того, — улыбнулся Геворк Андреевич, — что до 1958 года я не состоял в КПСС, поэтому никаких взносов не платил. А с 1968 года, когда меня аттестовали, бухгалтерия с моих окладов забирала в партийную копилку то, что было положено…
Однако я хотел услышать от Вартаняна совсем другое: делал ли он отчисления в пользу СССР с тех миллионов, что зарабатывал в США и в Западной Европе, когда «сидел под корягой» — работал под прикрытием торговца персидскими коврами.
Чтобы «простимулировать» его, я зачитал заметку из газеты «Труд» о Cергее Каузове, чиновнике «Совфрахта», который полтора года состоял в браке с Кристиной Онассис, дочерью «адмирала» танкерного флота, миллиардером Аристотилесом Сократесом Онассисом:
«Морганатический союз “Каузов — Онассис”, длившийся 16 месяцев, в конце концов, распался. Кристина не выдержала и потребовала развода, заявив, что “их любовное судно разбилось о бытовые рифы”.
Чтобы подсластить пилюлю бывшему мужу, она отстегнула ему пару танкеров. Теперь и он стал судовладельцем, организовал в Афинах свою фирму.
Через некоторое время Каузова призвали в Москву. С ним лично хотел пообщаться Арвид Янович Пельше, председатель Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС.
Хранителя “партийной копилки”, интересовал вопрос, в какой валюте — драхмах или рублях — новоиспеченный капиталист Каузов собирается платить партийные взносы? Да и вообще, как можно знать, сколько он зарабатывает в месяц?
Сошлись на том, что к Каузову будет прикомандирован бухгалтер с Лубянки, который-то и будет переводить валюту в СССР.
Действительно, в партийно-чекистскую кассу Каузов исправно вносил платежи вплоть до развала Советского Союза…»
Я ожидал, что Вартанян на этот посыл ответит шуткой, ибо, во-первых, на «явках» продолжал действовать введенный им гриф секретности «Не подлежит оглашению».
Во-вторых, каждый раз, когда он хотел что-то скрыть, вводил в действие формулу «когда не до шуток — переводи всё в шутку».
Но на этот раз Геворку Андреевичу, похоже, было не до юмора.
— Мой отец, фабрикант, работая в Иране во время Великой Отечественной войны, передал советскому правительству деньги из личных сбережений на постройку танка.
Разве я, торговец персидскими коврами, зарабатывая миллионы долларов во время холодной войны, мог нарушить семейную традицию и поступить иначе?!
— А Гоар Левоновна? Она была аттестована?
Я встретил взгляд Геворка Андреевича. Так смотрят взрослые на детей, услышав «А почему дождь?»
— В кадрах решили, что звание ей ни к чему. Однако в 1986 году, когда нас вывели в Союз окончательно, Чебриков Виктор Михайлович, в ту пору глава КГБ СССР, назначил ей полковничью пенсию — 250 рублей. По тем временам хорошие деньги. Сейчас она получает пенсию по старости плюс «лужковскую надбавку»…
— Столько десятилетий смертельного риска и всего лишь двухкомнатная квартира в Москве и «лужковская надбавка»? Понятное дело, из-за кордона вы вывезти ничего не могли, но, может, хоть от отца что-то осталось?
— Когда в начале 1950‐х наша семья прибыла из Тегерана в Ереван, нам хотели дать квартиру, но отец отказался. Сказал, что мы люди обеспеченные, обустроимся сами. Купили в Ростове двухэтажный дом…
Геворк Андреевич протянул мне фотографию и пожелтевшую купчую.
— Теперь в доме живут 12 семей — более 40 человек. Никогда у меня не поднимется рука написать заявление на их выселение, чтобы вернуть свой дом. Да и вообще, богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Нам с Гоар хватает.
…Прожив без месяца 88 лет, Геворк Андреевич, самая крупная жемчужина в иконостасе нашей разведки, погиб не в плаще и не от удара кинжалом, а тихо скончался в московской клинике 10 января 2012 года. Но для меня он, как и мои родители, по-прежнему жив!
На Лубянке всегда считали, что самой сильной стороной советской внешней разведки являются супружеские разведывательные пары, где муж и жена живут в абсолютной психологической гармонии, подкрепленной их верой в победу коммунизма.
Анализ работы разведывательных тандемов Зои Воскресенской и Бориса Рыбкина, Василия и Елизаветы Зарубиных и ряда других подтвердил правомерность такого мнения.
Прелесть разведывательного тандема «Анри» — «Анита» (под этими кодовыми именами супруги Вартанян значились в секретных файлах Центра) в том, что сформировался он не по инициативе Лубянки, а по воле самих участников, о чем они и поведали мне во время одной «явки».
…В феврале 1940 года шестнадцатилетний Геворк Вартанян по заданию резидента НКВД в Тегеране Ивана Агаянца для оказания помощи советской разведке завербовал семерых друзей-сверстников.
Разумеется, оперативных навыков ребята не имели, и подчиненные Агаянца натаскивали их «на марше». На велосипедах, а чаще пешком они вели слежку за фашистскими агентами, выявляя их связи и вероятные объекты посягательств.
В 1941‐м отряд Геворка, прозванный «Легкой кавалерией», пополнился пятнадцатилетней школьницей по имени Гоар. Несмотря на возраст, милой девчонке энтузиазма и отваги при выполнении заданий было не занимать, за что Геворк часто ее одергивал: «Гоар, умерь прыть, ведь остальным за тобой не угнаться!»
Рассказывает Гоар Левоновна: «Я родилась в Ленинакане, теперь Гюмри, в 1926 году. Мои родители выехали оттуда в Иран, когда мне было пять лет. Когда приехали в Тегеран, я русского языка не знала. А Геворк не знал армянского. Говорили мы на фарси, но со временем я выучила русский, а он — армянский.
Как-то мой старший брат познакомил меня с Георгием. Он сначала давал мне пустяковые задания: пойти туда, принести то, но через год предложил влиться в ряды сформированной им “Легкой кавалерии”.
Свою работу в Тегеране мы не считали разведкой, да и слова такого не знали. Говорили просто: “Мы помогаем Родине”.
Мечтали, что когда Родина победит, война закончится, мы уедем в Армению учиться.
Геворк до свадьбы красиво за мной ухаживал — дарил цветы и броши. Мне это очень нравилось. Потом появилось чувство. Взаимное. Вышло как-то естественно.
Когда мне исполнилось двадцать лет, Геворк сделал мне предложение. Затем его отец пришел к моему и попросил выдать меня замуж за своего сына. Браком мы сочетались в армянской церкви Тегерана в 1946 году. Это был мой дебют, ибо в законный брак я вступала еще дважды.
Как-то я рассказала об этом на встрече с молодыми разведчиками, и зал затих, решив: “ну и ловкачка эта разведчица — мужей меняла, как перчатки!”
Пришлось объяснить, что все три раза я выходила замуж за одного и того же человека — Геворка, однако под разными именами и в разных странах. Единственное, о чем мы жалеем — у нас не было возможности завести детей…
В 1951 году нас с Геворком вывели в Союз, чтобы пройти специальную подготовку. Впрочем, для мужа это было не вновь — в 1942 году в Тегеране он успел окончить английскую разведшколу.
Мы окончили факультет романо-германской филологии Ереванского университета, овладели английским и немецким языками. Кочуя по свету, к ним добавили испанский, итальянский и французский языки.