.
Думаю, подспудно в душе Людмилы Владимировны зрела скрытая обида на мужа за то, что он как бы испортил ей, в конце концов, ее судьбу как актрисы. (Я уж не говорю, как женщины.)
Такой блестящий старт — будучи еще студенткой ВГИКа, заполучить главную роль в «713-м…», потом преподавать и выступать с пантомимой в модном театре… И вдруг — одна беременность, следом другая, неустроенный быт, безвестность, вечное безденежье и косые взгляды родни: дескать, говорили мы тебе… Наконец, просто неопределенный статус гражданской жены аж до 25 июля 1965 года. А ведь еще 4 марта 1962 года Высоцкий письменно клялся Люсе: «Я — Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский, женат, разведусь…»[132]
Период 1965–1967 годов у Владимира был абсолютно «сухим». Он избегал даже пива и кваса. Люся ему помогала — даже надкусывала шоколадные конфеты, дабы убедиться, что там нет начинки с ликером или ромом…
Это сейчас она находит объяснение безудержным запоям Высоцкого: он пил, «чтобы ликвидировать «духовный спазм». Я внутренне чувствовала его «уходы в пике». Дня через два-три он возвращался. В силу внутреннего чутья я открывала дверь, встречая его на пороге… Непредсказуем он был для тех, кто его не знал, а иногда он сам удивлялся своим поступкам…»[133]
У Людмилы Владимировны был сильный, возможно, даже не совсем дамский характер. Ну а у мужа-то и вовсе. Словом, нашла коса на камень, да и только. Ныне она считает: «Несбывшееся — это школа»[134]. И одновременно признает, что поняла это, когда стали подрастать дети…
Что касается семейного быта, то многое объясняет запись в золотухинском дневнике от 26 июля 1967 года: «Ночевал Высоцкий. Жаловался на судьбу:
— Куда деньги идут? Почему я должен вкалывать на дядю? Детей не вижу. Они меня не любят. Полчаса в неделю я на них смотрю, одного в угол поставлю, другому по затылку двину… Орут… Совершенно неправильное воспитание…»[135]
И еще одна цитата от Валерия Золотухина: «24 февраля 1968 года. Отделился от жены. Перехожу на хозрасчет… Я сам буду себе и жена, и мать, и кум, и сват… Высоцкий смеется:
— Чему ты расстраиваешься? У меня все пять лет так: ни обеда, ни чистого белья, ни стираных носков. Господи, плюнь на все и скажи мне. Я поведу тебя в русскую кухню: блины, пельмени и пр. — И… повез в ресторан «Центральный»[136].
Бытовые проблемы, естественно, были дополнительным раздражающим фактором в отношениях Владимира с женой. Но существовали и другие. Инна Кочарян отчетливо помнит, как в канун рождения второго сына Высоцкого Никиты будущий отец кротко сидел у них дома и сокрушался: «Денег нет, жить негде, а она решила рожать…»[137]
Его бесил странный уклад жизни семьи Абрамовых, так и не ставшей ему родной, особенно досаждала мать Люси — женщина, которая «всю жизнь спала в лыжном костюме», не признавая простыней. Были у нее и прочие странности. Хотя, казалось бы, женщина она была высокообразованная: до войны окончила мехмат МГУ, потом Военный институт иностранных языков, преподавала английский на физтехе в Долгопрудном.
Была небольшого росточка, но крепко сколоченная. Остроглазая А.Д. Тубеншляк, подбиравшая актеров в «713-й просит посадку», вообще решила, что «она занимается штангой, гирями или чем-то в этом роде». Ну, насчет штанги Анна Давыдовна, конечно, погорячилась. Но Люсина мама действительно была заядлой спортсменкой, завоевывала даже золотые медали на чемпионате СССР по стрельбе. И когда ей перевалило за семьдесят, запросто победила на институтском первенстве в родном МФТИ.
Высоцкому, гуляке и «вечному страннику», замотанному бесконечными киноэкспедициями и гастрольными поездками в поисках лишнего рубля, естественно, хотелось налаженного быта, уюта, горячей пищи, жены, встречающей у порога («чтобы пала на грудь…»), то есть всего того, чтобы резко контрастировало с вынужденно кочевым (в силу профессиональных причин) образом жизни. После «одесско-белорусского» цикла фильмов Высоцкий более-менее нормально зарабатывал. Причем не столько как актер, сколько как автор песен. Случались и «левые» концертные выступления. Словом, пожалуй, уже не очень бедствовали. Но молодого главу семейства возмущало, что «полотенца лишнего в доме нет, дети «засранные»… А «она» — одну сберкнижку профукала, вторую, деньги на кооператив тоже…
«Боялась ли я, что Володя ходил к женщинам? Нет, абсолютно, — уверенно говорит Людмила Владимировна. — У меня и тени этой мысли не было. Боялась ли я, что он может уйти навсегда? Я этого начинала бояться, когда он возвращался. Вот тогда я боялась, что он сейчас скажет — «все»… А потом, когда пришел конец всему, я сразу поняла, что надо уйти. Просто надо было с силами собраться и сориентироваться… Кроме всего прочего — еще и куда уходить? Как сказать родителям? Как сказать знакомым? Это же был ужас… Я не просто должна была им сказать, что буду жить одна, без мужа. Его же уже все любили, он уже был Высоцким…»[138]
В отношении к первой жене Владимира она высказывалась, как правило, сдержанно, но с долей недоумения: «Я никогда не слышала, чтобы Володя хоть что-то неуважительное сказал про Изу. Когда Иза приезжала в Москву, Володя ездил с ней встречаться, — иногда у тети Жени (Е.С. Лихолатова, жена Семена Владимировича Высоцкого. — Ю.С.), а чаще у Карины Диодоровой. И никогда Володя не чувствовал, что совершает неблагородный поступок по отношению ко мне. Я Изу совершенно не знала — не то чтобы ревновала, но удивлялась. И зря удивлялась. Может быть, если бы я не удивлялась, Володе никогда в жизни не пришлось бы говорить мне неправду. И если ему приходилось это делать, — это на моей совести, а не на его. Это я вам как перед Богом говорю…»[139]
Но она признавала: «Да, он был любвеобилен…»[140]
В своем исповедальном интервью обозревателю газеты «Комсомольская правда» Инне Руденко Людмила Владимировна говорила: «…Жалость к Володе была душеразрывающей. Душевзрывающей. Ему по-настоящему бывало плохо… Я его любила. Как своих сыновей. Володя даже мне однажды сказал, что я отношусь к нему не как к мужу, а как к старшему сыну. Возможно, это мой недостаток, но я не разделяла Володю и сыновей…»
И все-таки она ушла. Людмила Абрамова считает, что к 1968 году она уже была не нужна Высоцкому как опора, как помощник, как поддерживающее начало — он и так очень твердо стоял на ногах. Правда, еще два года — до февраля 1970 — официально считалась женой Владимира Семеновича.
После ее ухода домой, на Беговую, в общении Высоцкого с сыновьями стали возникать искусственные препоны. При первой попытке официального развода в суде поначалу попытались уговорить супругов подумать: все-таки двое детей… На следующем заседании на вопрос судьи, настаивает ли муж на разводе, Володя неожиданно заявил: «Не настаиваю…» Ну и наконец, когда в третий раз они оказались в здании суда, их развели быстро.
Бывшие супруги вышли на улицу, постояли, поглядели друг на друга. Владимир вдруг предложил поехать на улицу Телевидения, на квартиру матери, посидеть на прощание, перекусить. Она согласилась. В квартире никого не было. Был роскошный стол, который он приготовил заранее. Володя взял гитару и начал петь. И новые, и старые песни. Пел долго, часа четыре. Чуть на вечерний спектакль не опоздал. Нина Максимовна все это время стояла на лестничной площадке, не решаясь войти. Только в половине седьмого отважилась позвонить в дверь — и они помчались: он в театр, она — на том же такси — в больницу.
Приятель Высоцкого начала 1960-х годов Игорь Пушкарев до сих пор недоумевает: «Не представляю, как можно было бросить Люсю — женщину, которую он должен благодарить до конца жизни, да еще с двумя детьми? Без нее он бы просто спился и пропал…»[141]
Приятель Высоцкого начала 1970-х годов Давид Карапетян рассказывал о странностях послеразвод-ных отношений Высоцкого и Абрамовой: «Как-то мы сидели на кухне у второй бывшей жены Люси Абрамовой… Он сам и познакомил нас в тот вечер. «Я буду рад, если у вас что-то получится!» Мы с Люсей ощущали неловкость ситуации, поддерживая видимость литературной беседы. Володя в умном разговоре участия не принимал, пил водку и время от времени пытался залезать под кофточку жене: «Володя, тише, мальчики спят», — краснела она. Но ему было все нипочем… Он был на распутье между Таней и Мариной. «А не послать бы мне подальше и ту и другую и вернуться к Люсе?» — в его голосе чувствовалась настоящая внутренняя борьба. На самом деле первой его разгадала именно Люся Абрамова. Она вышла замуж за безработного артиста (? — Ю.С.), у которого не было ни копейки за душой, ни единой роли, родила ему двух сыновей (? — Ю.С.)…»[142] Воспоминания Карапетяна — больше вопросов, нежели ответов.
В дальнейшем от театрально-киношной среды Людмила Абрамова стала все дальше и дальше отдаляться. После официального развода с Высоцким вышла замуж в 1971 году за инженера Юрия Петровича Овчаренко, через пару лет родила ему дочь Симу «Стараясь отгородиться, я даже «Гамлета» не видела. Единственное, он однажды заставил меня поехать на «Вишневый сад». Мне тяжело это далось, я правильно делала, что не ходила на спектакли. Жить-то надо…»[143] Она отрезала от себя все — и песни Высоцкого, и кино, и «Таганку», и большинство прежних друзей…
Затем уехала с мужем в Монголию работать на горно-обогатительном комбинате. Вернее, он (муж) на ГОКе, а она — в местном дворце культуры. Там 25 июля 1983 года провела мемориальный вечер Высоцкого «Памяти поэта». Все, как положено, с афишей и пригласительными… Работает в школе, преподает риторику и мировую художественную литературу. Вместе с сыном Никитой занимается Государственным центром Владимира Семеновича Высоцкого, проводит экскурсии, занимается организацией различных тематических выставок, выпустила книжку воспоминаний…