Когда Марина говорила о том, что не помогала Высоцкому писать, она напрасно скромничала. Без нее не родились бы у поэта прекрасные стихи: «Нет рядом никого, как ни дыши…», «Это время глядело единственной женщиной рядом…», «Не сравнил бы я любую с тобой. Хоть казни меня, расстреливай. Посмотри, как я любуюсь тобой, как Мадонной Рафаэлевой!..», «Кровиночка моя и половинка!.,», «Я жду письма… Мне все про тебя интересно…», «Люблю тебя сейчас, не тайно — напоказ!..»
Именно Влади мы обязаны тем, что узнали Льюиса Кэррола в интерпретации Высоцкого. Поэт и знать не знал ничего про Алису, и когда ему предложили принять участие в создании дискоспектакля, он искренне удивился: «При чем тут я?..»
«Уговаривали мы Володю невероятно долго, — рассказывал Всеволод Абдулов в Алма-Ате, на встрече со зрителями, в 1982 году, — и помогла в этом Марина, Она как раз приехала, она начала объяснять Володе, что это лучшее произведение из тех, которые написаны для детей. Дети всего мира читают это, и это будет замечательная работа… И уговорила его…» Как рассказывала Наталья Крымова, это «был штурм»… «Это была лекция о мировом значении Льюиса Кэрролла, о предрассудках, мешающих восприятию классики, и о многом другом, касающемся поэзии… Марина Влади выказала здравый смысл… И Высоцкий погрузился в чужеземную сказку…»[207]
Она очень гордилась тем, что была первым слушателем большинства его сочинений: «Были тексты, которые очень долго не материализовывались, он про них думал. Я чувствовала, как они рождаются… Вдруг он вставал ночью и, стоя, писал там на бумажке какие-то обрывки, и из этого рождалась песня через какое-то время. Ему нужно было написать то, что у него в голове было. Я всегда была первый зритель или слушатель. Он очень любил, когда работал, чтобы я лежала на диване, около стола. Я засыпала, конечно. Он меня будил, пел. Я снова спала…»[208]
В 1969 году в Ленинграде Марина знакомит своего суженого с мамой, впервые после революции приехавшей в Россию, в свой родной город. «Он ей очень понравился. Она сказала: «Вот очень хороший мальчик…» Добавила, что у него очень красивое имя. Марина, правда, корректно ей возражала: «Он очень хороший человек был, но не очень хороший мальчик…» Но, все же признавала, что мама «впервые приняла в твоем лице мужчину в моей жизни…»[209]Но не удержавшись, проговорилась, что маму устраивало то, что Высоцкий не мог уезжать из своей страны и, следовательно, претендовать на их дом, вторгаться на их территорию. Это было удобно для нее во всех отношениях. Он не был обременителен…
По поводу фантастического романа Высоцкого и Влади, пожалуй, ярче и громче всех высказался актер Зиновий Высоковский (бывший коллега Владимира Семеновича по Театру миниатюр): «Володя в конце 60-х совершил небывалое — женился на француженке, на всемирно известной, красивейшей женщине. Мужское население СССР даже во сне такого в то время представить себе не могло…»[210]
1 декабря 1970 года стало днем их бракосочетания. Невесте и жениху в ту пору было по тридцать два, у каждого из них в прошлом по два брака и пятеро сыновей на двоих. В самой церемонии бракосочетания было лишь четверо участников: собственно сами новобрачные, а также их свидетели — французский журналист Макс Леон и московский актер Всеволод Абдулов. Всеволод Осипович рассказывал: «Свадьба была странная. Мы тогда были бедные, с деньгами и работой — проблемы, поэтому обошлись без цветов и нарядов. Володя и Марина явились в водолазках. Чтобы не привлекать внимание, Высоцкий попросил работницу ЗАГСа расписать их не в большом зале с цветами, музыкой и фотографом, а в ее кабинете…»[211]
В своем эссе «Таганка-антитюрьма» Андрей Вознесенский писал: «Он мог бы закатить свадьбу на Манежной площади — все равно не хватило бы мест. Помню, он подошел и торжественно-иронически произнес: «Имею честь пригласить вас на свадьбу… Будут только свои»… Зураб Церетели вспоминает, как мы с ним скинулись на несколько бутылок вина. Трудно представить, как небогаты мы все были…»
В памяти музы поэта — Озы-Зои Богуславской — остались почему-то другие впечатления: «…Пока еще Любимов «главный генерал» на свадьбе Володи с Мариной Влади… В снятой ими однокомнатной квартирке на Фрунзенской — всего несколько друзей. Пироги, жареная утка, заливное — меню признанных кулинаров Лили и Саши Митты, Андрей Вознесенский откупоривает принесенную бутылку столетнего разлива, Зураб Церетели щедро одаривает новобрачных… Притихший, немного растерянный Юрий Петрович (куда заведет его, главного артиста, этот судьбоносный шаг?!) пьет за молодоженов, желает им счастья на скрещении неведомых франко-русских дорог. И все же есть в этом что-то нарочитое или недосказанное, словно все стараются обойти тему неминуемого скорого отъезда Марины Влади…»[212]
Простите за мелочность: но все-таки уточнить бы у супругов: те «несколько бутылок вина» все были «столетнего разлива»?
«В их квартирке, — рассказывал Вознесенский, — на 2-й Фрунзенской набережной, снятой накануне и за один день превращенной Мариной в уютное жилище, кроме новобрачных были только… Юрий Петрович Любимов, Людмила Целиковская… Александр Митта с женой Лилей, испекшей роскошный пирог… Сева Абдулов, позже подъехал художник Зураб Церетели… Володя был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил…»[213]
По поводу «квартирки» Марина Влади уточняла, что это была «малюсенькая студия одной подруги-певицы, уехавшей на гастроли…»[214]
«Сначала Володя решил гулять в Москве, — рассказывал скульптор Зураб Церетели, — но денег ни у кого не нашлось — нищие мы были. Марина снимала однокомнатную квартирку в доме на Котельнической набережной… Купили несколько бутылок шампанского, Лиля Митта яблочный пирог испекла… А настроения нет. Володя на диване лежал, на гитаре играл…»[215]
Александр Митта ему заочно возражал, почему-то вспомнив об этой свадьбе за иным, вовсе не праздничным, столом — траурных «девятин» Владимира (Москва, Малая Грузинская, 28. 02.08.1980). «Что делает жених на свадьбе? Он на свадьбе пел. Два часа для нас пел. И для него это была минута счастья. Его не надо было просить. Он сам ждал этого момента».
Пожалуй, Церетели потоньше ощутил отсутствие праздничного настроения: «А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся. Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем!
И сделали свадьбу. Грандиозную! Сказка! До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Правда, потом один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и вдруг огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинают сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины вокруг поняли, но мы постарались виду не показывать, продолжали гулять, будто ничего не случилось. Однако я уже знал: Марине и Володе вместе не жить…»[216]
Невеста, правда, возлагала вину на жениха: «Ты неловким движением опрокидываешь часть раздвижного стола — дорогая посуда падает и разбивается вдребезги. Мы в ужасе. Как бы отвечая на наши смущенные извинения, хозяин проводит рукой по столу, смахивая все, что стоит перед ним. Тамада говорит: «Тем лучше, можно начать сначала…»[217]
Ну что ж, бывает. Зря, что ли, Владимир Семенович, хорошо знакомый со свадебными обычаями, пел: «Невеста брагу пъет тайком…»? Нет, конечно.
Праздник продолжался. Крики первых петухов застают молодых в белых одеждах, сидящих во главе стола, заполненного «лобио, сациви, маринованным чесноком, пряностями, шашлыками, приготовленными прямо во дворе… Каждому в небольшой рог наливают вино. Бокалы из старинного хрусталя предназначаются только для воды…»[218] Звучат проникновенные тосты: «Пусть ваш гроб будет сделан из досок того дуба, который мы сажаем сегодня — в день вашей свадьбы», «Пусть ваши правнуки даже на черном рынке не смогут достать билеты на ваши спектакли…» и, само собой, «Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?!.»
В спальне новобрачных ждал щедрый дар гениального мистификатора, или, как его еще называли, «человека не из жизни», удивительного режиссера и художника Сергея Иосифовича Параджанова: пол в комнате устлан ковром из разноцветных фруктов. А на постели распахнула крылья роскошная старинная шаль с приколотой запиской в два слова: «Сергей Параджанов».
Зураб Церетели признавался: «Я… никогда не забуду лицо Марины Влади, какое было у нее во время медового месяца. Ни в одном фильме, ни на одном, самом удачном снимке она не была так обворожительно, так неотразимо, победительно красива!.. Я видел Марину, когда она утром выходила из спальни, и ее, словно сияние, окружала любовь. Когда-нибудь я напишу картину. На ней будет сцена, которую я видел тогда: на балконе Высоцкий с гитарой поет у ног Марины, она стоит в белом платье с развевающимися золотыми волосами, а рядом, замерев, смотрит на них моя большая черная собака…»[219]
Но помните Маринино признание: «Там — шарман, здесь — мужик»?
«Мужик», само собой, хотел жрать.
По мнению многих, Марина была прекрасным кулинаром. Фирменное блюдо? Она гордилась, что их было много — и разнообразные спагетти, и японские блюда из сырой рыбы. А острые соусы, которые она сама придумавала?!. Ко всему уважению к французской кухне надо признать, что она, увы, требовала чересчур много времени. Из русской кухни предпочтение отдавалось борщу и супам. Впрочем, «Володе было совершенно все равно, что он ест. Так что не этим я его заманила», — признавала Марина Владимировна