А она так мечтала сниматься вместе с мужем! Такое могло произойти, скажем, в фильме «Емельян Пугачев». На заглавную роль пробовался Высоцкий. Марине же режиссер-постановщик картины Алексей Салтыков предложил исполнить Екатерину II. Казалось бы, чего еще желать! Однако, когда на роль Пугачева решили взять безопасного, но зато народного артиста Евгения Матвеева, Марина Владимировна проявила характер и отказалась от заманчивой роли российской императрицы. «Я мечтала об этой интересной работе, — рассказывала она, — но, увы, этот наш с Володей сон рухнул… Впрочем, как и многие другие…»[353]
Сейчас она говорит, что «в Россию мне ездить больше не хочется», что «для меня могила Володи ничего не значит, он у меня все время — до конца жизни — в сердце… На этой могиле мне вообще не хочется бывать из-за того ужасного памятника, который на ней стоит. Это оскорбление Володиной памяти, который ненавидел именно такой стиль…»[354]
В 1975 году вместе с Высоцким на студии фирмы «Мелодия» они записали два диска-гиганта. Тогда пластинки так и не вышли, хотя союзный министр культуры Демичев клялся-божился «ускорить процесс». А когда после смерти Высоцкого Марина стала интересоваться судьбой записей, то ее, вспоминал фотохудожник Валерий Плотников, попросту отшили: «А кто вы теперь такая? Так, вдова…»[355]
В конце 90-х годов Влади продала свой старый дом и перебралась в Париж, на Монмартр. Объясняла просто: «Дом — это все. Я знала, что у меня есть дом, где мои дети, мама, но у меня были и другие дома: Россия, квартиры и коридоры, — где мы спали с Володей, — это тоже был наш дом. О чем говорить, когда ты имеешь возможность купить в 15 лет дом и можешь там поселить своих сестер, родителей, друзей и собак, — конечно, это здорово. У меня все это было. И вот недавно я решила оттуда уйти, так как это было слишком тяжело, да и дети разъехались. Решила вернуться в Париж, где я родилась…»
Она, талантливая муза огромного дара Высоцкого, всегда придерживалась принципа: «Я кузнец своей судьбы. Но моя жизнь вовсе не такая удивительно счастливая. У меня очень много несчастий в жизни, которые связаны с бывшими счастьями… Я никогда ничего не стыжусь…»[356]
И гордилась тем, что: «Я умею любить. Это точно. Я умею любить потому, что отдаю все. Но и беру все тоже, конечно… Максималистка… Решение всегда остается за женщиной…»[357]
«Все богини — как поганки, перед бабами с таганки»
Такой стихотворный экспромт дерзко начертал на стене любимовского кабинета толстенным фломастером Андрей Вознесенский, сраженный наповал женской половиной труппы театра. Рассказывают, инициатива исходила от тогдашнего министра культуры СССР Екатерины Фурцевой. Но, прочтя столь откровенное признание, чиновная дама вспыхнула и гордо удалилась, громко стуча каблучками.
Высоцкий с «Вознесенской» оценкой «таганских баб», был в общем-то согласен. И даже более чем. Но сердечных романов в театре старался все же по возможности не заводить. Хотя, как известно, нет правил без исключений.
Алла Демидова в течение двух десятилетий (1960—1980-е годы) по праву считалась примой и в определенной степени лицом и идеологом Таганки. Холодно-неприступная интеллектуалка, о которой говорили, что она могла бы стать новой Софьей Ковалевской или Александрой Коллонтай, усматривала в Высоцком редко встречающееся в партнерах на сцене или киноплощадке мужское начало. Она одной из первых публично откликнулась на смерть Владимира Семеновича. «Советская Россия», словно каясь за все свои прежние прегрешения перед Высоцким, 9 сентября 1980 года напечатала ее заметки «Таким запомнился». В них Демидова писала: «Высоцкий — один из немногих актеров, а в моей практике — единственный партнер, который постоянно достойно вел мужскую тему. Вести женскую тему на его крепком фоне было легко. От его неудержимой силы, мужественности, темперамента сама собой у меня возникала тема незащищенности, слабости, растерянности…»
Показательно ее позднейшее признание: «Я оценила партнерство Высоцкого в полной мере, когда стала играть без него…»[358] Польским журналистам она открыто говорила о Высоцком: «Он нес в себе свой пол, его силу, его мужественность, и вместе с тем — впечатлительность, незащищенность. Рядом с ним как-то сама собой возникала тема слабости, беззащитности, боли, страдания…»
В интервью «В творцы беру вас…» Демидова говорила о Владимире Семеновиче: «Кого бы он ни играл, все это были люди мужественные, решительные, испытавшие не один удар судьбы, но не устав-шие бороться, отстаивать свое место в жизни. Вся энергия была направлена на безусловное преодоление ситуации, безотносительно к наличию выходов и вариантов. В любой безыходности — искать выход. В беспросветности — просвет! И во всех случаях знать и верить: «Еще не вечер! Еще не вечер!» Дерзание и дерзость…»
Однако таганский «летописец» — Валерий Золотухин отрицал близкие творческо-партнерские отношения между Владимиром Семеновичем и Аллой Демидовой: «Демидова, конечно, фрукт. Она кладет партнеров под себя разными методами, демагогией, какой-то актерской болтовней…»[359] По этому поводу, кстати, вспомнился невинный вопрос Михаила Михайловича Жванецкого о непостижимости женщин: «Интересно, а что они при этом чувствуют?..»
Алла Сергеевна, по мнению многих, всегда отличалась некоторой надменностью (или просто недосягаемостью? — Ю.С.), частенько могла смотреть на собеседников ледяными, пронзительными глазами Снежной королевы, редко перед кем раскрываясь. На Западе ее называли «русской Гретой Гарбо». Демидова же, со своей стороны, молилась на блистательную Грету, и именно ей была готова отдать все свои титулы, регалии и награды[360].
Она — неприкасаемая! — хранит по сей день в своей памяти эпизод, когда они с Владимиром на заре Таганки, на гастролях в Ленинграде (1965 год? — Ю.С.) сидели рядышком в пустом зале во время репетиции: «Он мне что-то прошептал на ухо (достаточно фривольное), я ему резко ответила. Он вскочил и, как бегун на дистанции с препятствиями, зашагал через ряды к сцене, чтобы утихомирить ярость. Я ни разу от него не слышала ни одного резкого слова, хотя очень часто видела побелевшие от гнева глаза и напрягшиеся скулы…»[361]
Как утверждали близкие Демидовой люди, ее любимой житейской мизансценой всегда оставалась «диван, книжка, две собаки, кот». Она не могла быть женщиной Высоцкого. На вопрос: «Случалось ли по-хулиганть? Напиться? Учинить скандал?» Алла Сергеевна скромно отвечала: «К сожалению, нет…»[362]
Вениамин Смехов помнит, что Высоцкий восхищался профессионализмом Демидовой: «Смотри-ка, ведь ей не дано от природы ни внешности «звезды», ни безумие страсти Джульетты Мазиной или нашей Зины… А она ведь всех обошла! Ты гляди, как обошла! Я думал о ней и понял: она колоссальный конструктор. Нет, это не просто сухой расчет. Она все свое имеет — и темперамент, и талант. Но она точно знает свои недостатки и обернула их в достоинства… А время сработало на нее!.. Нет, она просто молодчина! И неспокойна, и любопытна, и недовольна собой, и откликается на все предложения…»[363]
«И жаль мне, что Гертруда — мать моя,
И что не мать мне — Василиса — Алла!..», —
признавался таганской публике Высоцкий.
В их взаимоотношениях присутствовал некоторый оттенок конкуренции, соревновательный азарт. В 1968 году в сверхпопулярном в ту пору журнале «Юность» было опубликовано интервью Аллы Сергеевны «Почему я хочу сыграть Гамлета». В нем она рассказывала: «В свое время я собиралась репетировать Гамлета с Охлопковым. И вот телеграмма из Ленинграда, из группы «Гамлет». Естественно, я решила, что меня будут пробовать на Гамлета. Бросила все, полетела в Ленинград. Оказалось, вызывали на Офелию… Гамлет… актуален всегда. Ведь Гамлет (может быть, это моя сугубо личная трактовка) — это прежде всего талант. Человек, которому дано видеть больше, чем другим. А кому много дано, с того много и спросится. Разве это не имеет отношения к извечной проблеме о месте художника в жизни, об особой ответственности таланта за все, что его окружает? О невозможности играть в прятки со временем?.. Вот почему Гамлет не может бездействовать, хотя знает, что это приведет его к гибели. И он решает: быть — вступает в бой».
Ее мысли пришлись по душе Белле Ахмадулиной: «Это идея поэтов. Гамлет — поэт. А вы актриса — и в какой-то степени поэт…»
Зато Владимира Семеновича остро царапнуло желание Аллы Сергеевны сыграть принца Датского. Демидова вспоминает: «Володя Высоцкий как-то подошел ко мне в театре и спросил в упор: «Ты это серьезно? Гамлет… Ты подала мне хорошую мысль…»[364]
Позже он признался, что хочет так сыграть Гамлета, чтобы никогда женщине даже не приходила в голову мысль претендовать на эту роль. Офелия, Гертруда — это, пожалуйста, сколько угодно… Владимир Семенович долго пытался разгадать эту идею Демидовой. В интервью болгарскому литератору Любену Георгиеву он высказывал версию: «Во-первых, у них меньше интересных ролей — женских. Ну, на таком уровне, может быть, леди Макбет в мировой литературе — и все!.. Гамлет не мог быть женщиной. Шекспир… написал мужчину. Время было жестокое, люди ели мясо с ножа, спали на… шкурах»[365].
В своей книге Алла Демидова процитировала категоричный вердикт Владимира Высоцкого: «Гамлет у нас — прежде всего мужчина. Мужчина, воспитанный жестоким временем»