Еще в тринадцать лет, когда она унаследовала библиотеку бабушки Фокель, Мария столкнулась с этой проблемой.
«С неутолимой жаждой поглощала я все, что открывала для себя в драмах Шекспира, Расина, Корнеля, Гете, Клейста, и сожалела лишь о том, что моя бедная бабушка не приобрела ни одного из произведений, которыми зачитывался Лессинг, будучи в моем возрасте. А он, счастливец, читал их, конечно, на языке оригинала. Поскольку он был мальчиком, ему это дозволялось, ему даже вменялось в обязанность учить древнегреческий и латынь. С его уст слетали слова, которые произносили Фемистокл, Демосфен, Цезарь, Тит. К славе привело его счастье… За кого бы сочли меня, если 6 я пожелала учить латынь и греческий? Да просто за сумасшедшую. Ведь я была всего-навсего девочка! Меня окружали стены до небес, а между ними метались мои поэтические порывы и создания. Стены, в которые меня заключили…»[30]
Попытки вырваться из этого заточения проявлялись и как драматургические амбиции. Это началось с первого посещения Марией театра. С девяти лет она пользуется ложей Дубски в Хофбургтеатре. Эти амбиции привели к ставшему известным «покушению с читкой» на Грильпарцера. Грильпарцер терпеливо выслушал весь патетически прочитанный текст драмы, теребя, разглаживая и снова комкая голубой носовой платок у себя на коленях. Поначалу он дал как бы положительный отзыв, но все же заставил многообещающую юную писательницу дожидаться окончательного суждения до тех пор, пока она не начала сгорать от стыда за свою назойливость.
Из-под пера Марии фон Эбнер-Эшенбах вышло около полудюжины пьес, ни одна из которых, несмотря на премьеры, осуществленные Генрихом Лаубе в Хофбургтеатре, не блещет художественными достоинствами.
В июле 1848 года графиня Дубски выходит замуж за своего «дядю Морица», барона фон Эбнер-Эшенбаха; бракосочетание состоялось в часовне замка Ждиславиц. Мориц — блестящий офицер и человек, сведущий в различных областях изобретательства, — представлял собой замечательную личность. Будучи главой «Комитета по изобретениям», он прославился как автор целого ряда технических новаций. Не кто иной, как известный ученый Эрнст Мах, написавший в 1898 году некролог по случаю смерти барона, отмечает при этом такие изобретения, как электрический запал для мин, использование электротелеграфа в военно-полевых условиях и приспособленный для военных целей прожектор. Эбнер-Эшенбах — член-корреспондент Венской академии наук. В 1858 году он руководит взрывом бастионов, является президентом Комиссии по организации «австрийской выставки вооружений». Являясь эрудитом в области литературы, философии и политики, он был убежденным сторонником радикальных реформ, и в 1874 году из-за либеральных взглядов его в конце концов преждевременно спровадили на пенсию.
Вскоре после свадьбы молодая чета едет в Южную Моравию, а именно в Зноймо, где Морицу предложено преподавание в местном кадетском училище. Десять лет жизни в глухой провинции дают молодой поэтессе возможность углубиться в литературу, историю и прочие науки. Круг общения составляли главным образом коллеги мужа, среди них — поэт Йозеф Вайль (известный под более аристократическим именем — фон Вайлен), с которым у Марии завязались дружеские отношения на всю жизнь. С 1863 года, когда барона перевели в Вену, супружеской паре была уготована спокойная и упорядоченная жизнь в семейном особняке на Ротентурмштрассе. Летом они — в Зальцбурге, осенью в Ждиславице, своем гнезде, именуемом «Вороновым домом». К постоянному кругу друзей, помимо уже упомянутого Йозефа фон Вайлена, принадлежали Фридрих — барон фон Мюнх-Беллингсхаузен (Фридрих Хальм), Фердинад фон Саар, писательницы Йозефина фон Кнорр и Бетти Паоли и, конечно, старик Грильпарцер, который был особенно почитаем Марией и со своей стороны не скрывал своего восхищения ею.
«Те особые чары, которые исходят от Марии фон Эбнер-Эшенбах, таятся в красоте ее души, прелести ума, натуры и в безграничном даре сострадания…»[31]
Мы уже говорили о ее несокрушимой любви к театру. В 1860 году, в пору, когда и состоялось «покушение с читкой» на Грильпарцера, из-под ее пера выходит явно навеянная драматургией Шиллера пьеса «Мария Стюарт Шотландская», которая была подписана псевдонимом М. ф. Эшенбах. Это обстоятельство позволяет предположить, что даже по условиям того времени было необходимо создать впечатление мужского авторства. Пьеса была разослана по немецкоязычным театрам и наконец с успехом поставлена Эдуардом фон Девриентом, представителем знаменитой театральной династии, подвизавшейся также в Хофбургтеатре, — режиссером театра в Карлсруэ. Девриент даже выдвинул эту пьесу на соискание Шиллеровской премии, а когда узнал, что «М» в псевдониме «М. ф. Эшенбах» следует расшифровывать как «Мария», пытался всячески поощрять драматургическое дарование юной писательницы. После раннего успеха в Карлсруа последовало немало отказов со стороны театров, и Мария все больше впадала в уныние и вообще задумала бросить заниматься литературой.
В 1873 году, когда постановка «Лесной девы» в городском театре Генриха Лаубе натолкнулась на резкое неприятие публики и критики, решение оставить навсегда драматургию — может быть, самую престижную область литературы в первой половине XIX века, область, в которой упорно не признавался успех Марии, — было уже окончательным. Душевный опыт, который она облекала в драматические диалоги, отныне предназначался романам и рассказам. В 1878 году Юлиус Роденберг, издатель журнала «Ди Дойче Рундшау», напечатал ее роман «Лотти-часовщица» и вернул славу пятидесятилетней писательнице. Вершина ее творчества приходится на период между 1880 и 1890 годом. Один за другим появляются такие мастерски написанные рассказы, как «Божена», «Дитя общины», «Бароны фон Гемперляйн», «Он дал руку для поцелуя» и, наверно, самое популярное произведение — «Пунш».
Эти проникнутые теплом человечности истории часто разворачиваются в привычном Марии с детства мире, прежде всего среди так называемых простых людей, изображенных без всяких прикрас жертв морально отупелого общества. Поскольку они постоянно соприкасаются с людьми дворянского сословия, представителям последнего немало достается от автора. Несмотря на то, что Эшенбах отнюдь не была сторонницей революций и классовой борьбы (хотя отголоски мятежных идей в ее творчестве ощущаются), приоритетной для нее является мысль о необходимости морального переворота.
«…Притеснителей мало, притесняемых много. Если же притесняемые восстанут и потребуют своей доли в земельных владениях, тогда власть имущих разлетится в прах. Но колосс, способный разорвать опутавшие его узы малейшим движением мышц, остается неподвижным. Он терпит и не снимает с себя ярма, он будет терпеть и нести свое ярмо. Та недостойная человека жизнь, которую он вел веками, убила в нем и человеческое достоинство, и свободную волю. А те, кто обрек его на это, повинны не только перед несчастным, презираемым ими народом, они повинны перед самим Господом, хотя это и не приходит им в голову…»[32]
Пути выхода писательница видит прежде всего в улучшении нравов с помощью доброго примера и своими моральными требованиями, с которыми она обращается к аристократии, наживает себе не только друзей.
«…Мне обидно, что тем самым я переступила черту круга моих ближайших друзей. Если я умудрилась быть непонятой теми, кто хорошо ко мне относится, значит, это моя ошибка. Но мне еще должно научиться быть терпимой к чужим заблуждениям, снисходительной к ограниченности. Я принимаю твердое решение не ввязываться более ни в какие дискуссии…»[33]
В 1880 году выходит сборник ее афоризмов, нисколько не уступающих по выразительности и точности изречениям Ларошфуко, Лихтенберга, Шопенгауэра и Ницше. Мастерское владение этой трудной литературной формой было по достоинству оценено и многократно отмечено критикой и принесло Марии фон Эбнер-Эшенбах славу одной из самых остроумных и блестяще мыслящих писательниц в странах немецкого языка.
Мария фон Эбнер-Эшенбах.
«Литературный патриарх» той эпохи Пауль Хейзе замечает (и констатирует, если мы правильно интерпретируем маленькую грамматическую ошибку) отсутствие у Марии равноценных конкурентов среди пишущих мужей:
«…Ничто человеческое не чуждо этой писательнице. Преимущества происхождения она использует лишь для того, чтобы возвыситься над традиционными предрассудками, притом — с таким юмором, которым редко владеют немецкие писательницы. О своеобразии ее внутреннего богатства мы имеем, несмотря на всю литературную старательность, далеко не полное представление, однако ее правдивейшие творения, прелесть и сила коих жаждут того же от ему подобных, опередят само время как произведения особого рода…»[34]
Место Марии фон Эбнер-Эшенбах в литературном мире той поры проясняет один весьма характерный анекдот:
«Готфрид Келлер (знаменитый швейцарский писатель. — Б. Ш.), Пауль Шлентер (критик и директор Бургтеатра) и некий профессор из Базеля сетовали по поводу упадка немецкой словесности. Тут Шлентер с похвалой упомянул „Дитя общины“ Эбнер-Эшенбах. „Ну, конечно же, — ответил профессор, — „Дитя общины“ — просто прелестно“».
Тогда Келлер, хранивший доселе молчание, с характерным швейцарским акцентом горячо возразил на это: «„Дитя общины“ не прошто прелештно, у него доброе шердце».[35]
В преклонном возрасте, осыпанная бесчисленными почестями, Мария фон Эбнер-Эшенбах становится чем-то вроде неофициальной, но общепризнанной национальной австрийской писательницы, символом литературно-художественных традиций старой Австрии.