Хотя одна перенесенная встреча ничего не меняет.
Он посмотрел на Ник. Как она сама считает: что лучше, провести еще один день вдвоем или толкаться в комнате с другими людьми, думая только о бизнесе? Она очень серьезно относится к работе. Это, конечно, восхищает его, но сейчас ему важнее другое.
Он долго рассматривал ее спящей. Как же она красива! Длинные ресницы. Сладкий рот. Осторожно откинув одеяло, он любовался ее дивными формами.
Ему до боли хотелось прикоснуться к ней, только прикоснуться разок. Но он знал, что последует дальше. Она проснется, улыбнется и обнимет его. И скажет, что сегодня рабочий день.
И с чего это ему пригрезилось, будто она готова забыть весь мир и остаться здесь с ним? Ночью, перед тем как заснуть, она напомнила ему поставить будильник. Это застало его врасплох, и он не совсем понял, как это воспринял. Часть его обрадовалась: она сказала это таким тоном, будто они вечно спят вместе. Другая часть с разочарованием подумала, что она думает о работе после проведенного с ним бурного уик-энда. И он сказал, что и сам хотел это сделать, хотя это было неправдой. Он хотел только одного – обнять ее и уснуть с ней рядом.
С этой мыслью он проснулся и потому не стал целовать ее. Он забыл о будильнике, как и о субботнем деловом завтраке.
Если бы Ник хотела провести с ним еще день, она бы сказала.
Это глупо, Татакис.
Внутренний голос сказал это с насмешкой, граничащей с презрением, но он отмахнулся от него, высвободил руку из-под головы Ник, нажал кнопку звонка, чтобы будильник не звонил, и выбрался из постели. Как он и предполагал, первые ее слова, когда она проснулась, были о работе, а не о нем.
Александр хмуро пил кофе. Он вел себя не только глупо, но и ребячливо. Если он хотел отменить сегодняшнюю встречу, он сам должен был сказать об этом. Он ведь ее работодатель. Не ей же принимать решение.
Он улыбнулся, поставил чашку в раковину, потянул галстук и направился к лестнице. Навстречу ему спускалась, опираясь одной рукой на перила, другой на палку, Ник.
– Что ты делаешь? – спросила она.
Глупый вопрос. Ответ и так ясен. Она не только обошлась без его помощи, но и упрямо собирается на работу. Так что незачем говорить ей, что он решил остаться дома, и ждать от нее одобрительной улыбки.
В нем поднимался гнев.
– Ты просто невозможна, – вскинулся он. – Разве я не сказал, чтоб ты позвала меня? Надо же головой думать. Тебе просто нельзя доверять!
– Мне и распоряжаться своей жизнью нельзя доверить, это ты хочешь сказать? – парировала она.
Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Он махнул рукой, взбежал по лестнице, схватил ее на руки и поцеловал, отчего все в нем перевернулось.
– Незачем сегодня идти на работу, – прошептал он.
– Я решила, что ты хочешь идти.
– Ты же сама велела мне поставить будильник.
– Это же повод, чтобы сказать мне, что нечего его ставить.
Он улыбнулся. Она тоже улыбнулась.
– Мы все равно одеты, – тихо проговорил он. – Может, съездим в офис ненадолго?
– Можно устроить долгий ланч.
– Можем сегодня поработать неполный день.
– Хорошо. Только там мы должны соблюдать декорум.
Он с улыбкой кивнул.
Ее удивило, что он сдержал слово. Хотя он на руках донес ее до вертолета, а потом до машины, отказавшись от помощи водителя, он вежливо стоял рядом, давая ей проковылять в здание компании, предложив только руку. Однако у него заходили желваки на скулах, когда они подошли к лестнице, ведущей в конференц-зал. Он бросил на нее умоляющий взгляд. Ее мрачная решимость испугала его. Опять исполнились худшие его предчувствия. Она сама поднялась по лестнице. Она чуть запыхалась, но посмотрела на него победоносно.
– Как видите, мистер Татакис, я вполне справляюсь.
Он уже не знал, радоваться ему или плакать. Ему нравилась ее стойкость, но он предпочел бы заботиться о ней. Словом, его обуревали сложные чувства. Но она сама была сложной. Он смотрел, как она ковыляет в зал, и подумал, что всю жизнь мог бы восхищаться ею, и тут же поймал себя на этой фразе «всю жизнь». Как это надо понимать?
Проклятый французишка и несносный итальяшка бросились со своих мест навстречу Ник и, перебивая друг друга, принялись допытываться, что с ней да как.
– Так, ерунда, – сказала Ник. – Шла, споткнулась, упала, но в общем ничего серьезного.
– То есть как это ничего серьезного?! – воскликнул француз. – Вам нужна помощь.
– Если будет нужна, – холодно вмешался Александр, – я ей помогу. – Все посмотрели на него, и Ник прищурилась. – Я ее работодатель, – добавил он не совсем кстати.
Начались переговоры. Ник обращалась к Александру как к своему патрону. Александр находил это правильным: незачем вовлекать посторонних в их отношения, хотя это его немного раздражало; больше, правда, его бесили француз с итальянцем, время от времени прекращавшие переговоры и наперебой предлагавшие Ник то воду, то кофе. Но он пытался держать себя в руках. Он даже поздравил себя с этим, когда переводчица итальянца попросила прерваться на пять минут, чтобы что-то сверить. Александр согласился и взглянул на часы. Был уже почти полдень. Самое время сказать всем, что на сегодня хватит. Можно будет поехать с Ник в один маленький отель с отличным рестораном и на частный пляж с сахарным белым песком, где ей не понадобится ее бикини.
Все стали выходить из-за стола. Ник вцепилась в ручки кресла, чтобы подняться, и в этот момент к ней подскочил француз и услужливо обхватил ее за плечи. Александр мгновенно оказался рядом.
– Я сам помогу ей, – рявкнул он и, оттолкнув француза, сделал то, что обещал себе не делать. Он обнял Ник с таким видом, что для всех в комнате – и для него самого – стало очевидно, что он по уши влюблен в нее.
Они полетели на Кифиру, валялись на пляже, ели креветки, запивая их белым вином, и занимались любовью.
Александр пытался отмахнуться от того, что открылось ему в конференц-зале, но мысль эта упорно сидела в голове. Может, поэтому он не сразу сообразил, что что-то идет не так.
Ник была спокойна. Чересчур спокойна. Она была спокойна и вечером, когда они ужинали в патио. Повар превзошел самого себя. Высокие белые свечи горели в серебряных подсвечниках, в серебряной вазе посреди стола благоухали цветы, рядом в серебряном ведерке стояла бутылка белого вина.
Но что-то было не так. Александр чувствовал это. И это не имело никакого отношения к случившемуся в офисе. Все зашаркали, извинились и быстро удалились, а они с Ник остались, и она выложила ему все, что думает по поводу того, как он афишировал их отношения. Он извинился, она вздохнула, они обнялись, поцеловались, хотя в любой момент кто-то мог зайти. Он решил, что этим все кончилось, но сейчас это ее молчаливое спокойствие пугало его. В чем дело? И почему он сидит и ждет? Он боится того, что будет. Да, он, Александр Татакис, боится спросить женщину, почему она такая тихая, почему перестала улыбаться и время от времени бросает на него непонятные взгляды?
Служанка вкатила столик на колесах и поставила его около их стола. Ник не пошевелилась; Александр наполнил ее тарелку, потом свою. Блюдо было на вид очень аппетитное, но ему не хотелось есть. Ник даже не притронулась.
Только снова метнула на него этот загадочный взгляд.
– Черт побери, – наконец взорвался он и швырнул салфетку на стол, – в чем дело?! – У него это вырвалось против его воли. Он не хотел кричать. Но он никак не мог оправиться от своего открытия, что влюбился в Ник, а она смотрит на него как на прокаженного. – Прости, – извинился он, чуть успокоившись. – Но я хочу знать, что случилось. Я не умею гадать на кофейной гуще.
Ник оторвалась от бокала вина. Вино было замечательное, но она едва пригубила его. Ее захлестывало отчаяние.
Этот прекрасный долгий день показал ей, в какую бездну неприятностей она погружается. Она представить себе не могла, что спать с человеком, который тебе нравится, еще не значит быть с ним по-настоящему близкой, даже если близость длится несколько недель или месяцев. Эта… эта трясина, в которую они попали с Александром, была близостью с большой буквы, и от этого хотелось не то смеяться, не то плакать. Он входил в комнату, и от одного его вида у нее голова шла кругом. Он объявил при всем честном народе, что она его любовница, а она сделала вид, что сердится, но в глубине души сама готова была со всех крыш кричать, что она принадлежит ему, а он принадлежит ей…
И что она любит его. И как это всплыло? Когда она в конференц-зале обращалась к Александру как к мистеру Татакису, ловила его сердитые взгляды. Вечно у нее все не как у людей. Ну почему бы ей не влюбиться по-человечески со скрипкой и луной и чтобы ее тоже любили? Потому что Александр никогда ее не полюбит.
Все это открылось ей утром, и с того момента она не могла понять, что с этим делать, и до сих пор у нее нет ответа. Что толку, что он смотрит на нее страстным взглядом, он все равно сердится, несмотря на извинение. Было бы на что сердиться, бесчувственный идиот!
– Ты слышишь? – проговорил он. – Прости, что я рявкнул.
– Слышу.
– Ник, черт побери!.. – Он перевел дыхание. – Ты сердишься? За эту выходку утром?
– Я не сержусь, – негромко проговорила она. – Но… но я хочу кое-что сказать… и это так нелегко.
– О чем ты? – спросил он, чувствуя, как бездна разверзается у него под ногами.
Она сглотнула, облизнула пересохшие губы, стараясь не глядеть на него.
– Я… я тут подумала… не слишком ли стремительно у нас все закрутилось?
– Что закрутилось?
Он говорил спокойно, но она знала, сколь обманчиво это спокойствие. За ним стоит непреклонная решимость, но и она не шутит. Пришло время принять решение.
Она не могла решить, что ей делать, хотя весь день только об этом и думала. Страдать сейчас или потом? Куда ни кинь, всюду клин. Это нелегкое решение. Она всегда считала, что умеет контролировать отношения с людьми. Белл как-то говорила ей, как страдала, не в силах разобраться в своих чувствах к Чину; Пам клялась, что сначала презирала Аби, а Ник слушала и удивлялась, как можно запутаться в отношениях с мужчиной.