На секретную службу в заграничную охранку, согласно одной из версий, она вернулась весной 1903 года, объяснив это ростом революционной опасности для российской монархии и наблюдая возросшую активность русских политэмигрантов за рубежом. Вся дальнейшая деятельность Зинаиды Фёдоровны в деле политического розыска была сосредоточена на работе по освещению оппозиционных российской власти политических партий и движений за рубежом, а затем и в Москве. Пожалуй, большая часть службы секретного сотрудника Жученко под псевдонимом «Михеев» прошла в московском политическом подполье. В период с весны 1894 года по февраль 1909 года, не считая нескольких заграничных командировок в интересах проведения сыскных мероприятий, она активно работала в Москве в среде социал-революционеров. «Работая таким образом долгое время вполне плодотворно и обладая солидными связями в революционных сферах, — отмечал председатель Совета министров Столыпин, — Жученко доставляла правительству очень ценные сведения и приносила политическому розыску огромную пользу; так, благодаря названной личности, удалось обнаружить и разгромить целый ряд тайных организаций и предать в руки правосудия многих серьёзных революционных деятелей, а равно своевременно предупредить грандиозные террористические покушения»[254]. По имеющейся открытой информации, секретный сотрудник З.Ф. Жученко-Гернгросс в течение всей службы в охранке использовала оперативный псевдоним «Михеев». Учитывая её осторожность и осмотрительность, с трудом воспринимается версия о том, что и за границей, и в московской охранке она неизменно фигурировала в секретных списках как агент «Михеев». Возможно, что ещё не все её псевдонимы преданы огласке. Обычно в охранной практике у агентов имелось по несколько псевдонимов.
Как уже отмечалось, секретный сотрудник Зинаида Жученко умела устанавливать и поддерживать доверительные отношения со всеми своими начальниками в течение всего периода службы в охранке. Судя по содержанию и смыслу её переписки в 1903–1904 годах с уже отставленным от службы и попавшим в опалу С.В. Зубатовым, можно было бы предположить, что он стал для неё не только первым учителем и наставником в делах тайного политического сыска, но и первой охранной любовью Зинаиды Федоровны. Их прочно и навсегда соединили узы дружбы, службы и провокаторства.
До наших дней сохранилось несколько писем из их переписки. Их разделяли свыше двух тысяч вёрст, но мысли их были близки и созвучны. Не зря Сергей Васильевич слыл мастером использования метода убеждения в работе с секретными сотрудниками охранки.
Но теперь надворный советник и бывший самый успешный руководитель политического сыска после острого конфликта с министром внутренних дел В.К. Плеве был отставлен от должности руководителя Особого отдела Департамента полиции и оказался в опале. За ним даже было установлено наружное наблюдение и запрещены любые контакты с сотрудниками охранки. Признанный мастер политического сыска был выслан на жительство в город Владимир под надзор полиции. Именно к этому времени относятся письма З.Ф. Жученко своему наставнику и кумиру, в которых она излагала слова своей поддержки, делилась своими мыслями и заботами, а порой спрашивала его совета.
Спустя год от взрыва бомбы боевика погиб министр внутренних дел Плеве, и Зубатову несколько раз предлагали вернуться на службу. Однако, помня все пережитые им унижения и несправедливости, он отвечал отказом. В 1910 году С.В. Зубатов переехал в Москву, где жил как частное лицо. Политикой он больше никогда не занимался. При этом до конца жизни он оставался монархистом и своих убеждений не поменял. Узнав об отречении Николая II и отказе брата царя Михаила принять российскую корону, он застрелился 3 марта 1917 года. Однако есть и другая версия о причине его самоубийства. Её изложил в своей книге «В погоне за провокаторами» известный разоблачитель тайной агентуры охранки В.Л. Бурцев. «При первых известиях о революции, — написал он, — в марте 1917 г., чтобы не отдаться в руки революционеров, Зубатов застрелился»[255].
Что же касается Зинаиды Фёдоровны, то её, судя по содержанию опубликованных писем, волновала не только внезапная для неё опала умного начальника, надёжного сослуживца и вообще человека близкого. Состояли ли они в любовной связи — вопрос открытый. Хотя в письмах они обращались друг к другу как достаточно близкие люди. «Спасибо вам, родной друг, — писал Зубатов в Лейпциг, — за постоянную память и расположение»[256]. Сообщал о том, что изучает немецкий язык и планирует приехать летом в Германию. «Конечно, повидаемся и вспомним старину». Она в ответ сообщала, что надеется на встречу. Ожидает, чтобы это была «прекрасная действительность, для меня, по крайней мере. Удерживаюсь от выражений моих восторгов…». «Оставьте дома тоску и всяческие искания», — пишет она своему кумиру политического сыска. Она не скрывает своих чувств и переживаний. «Письмо ваше, — сообщала она, — всколыхнуло мои «тихие воды».
Эзоповым языком Зинаида Фёдоровна сообщает о встрече и разговорах с руководителем берлинской агентуры охранки А.М. Гартингом по вопросам негласного сотрудничества. Упоминает о каких-то казанских возможностях и обещанном содействии. При этом она просит у Зубатова совета о том, как ей лучше поступить, и одновременно сообщает о том, что своё согласие на сотрудничество она уже дала. «Сообщите также, — пишет она, — как насчёт свидания; могу ли я рассчитывать на это счастье?» В ответ Зубатов пишет о своей болезни и сообщает, что «надежду на заграничное путешествие пришлось оставить». А ведь ему было всего 40 лет. Для мужчины возраст самого расцвета профессиональных и творческих возможностей. Кстати, по некоторым сведениям, Сергей Васильевич начинал писать свои воспоминания, которые бесследно исчезли после его смерти. В них, безусловно, нашлось бы место рассказу о судьбе его лучшего секретного сотрудника, каким была агент «Михеев».
А в те дни Зинаида Фёдоровна всё ещё сохраняла надежду на личную встречу. «При этом я, как всегда и везде, — писала она в далёкую Россию, — думаю о вас, дорогой друг, и как мне больно было узнать, что поездка не сбылась: буду надеяться, что этот план отложен, а не сдан в архив. Моим самым большим желанием остается надежда увидеться с вами: чего нет сегодня, может быть завтра; если не вы сюда, может быть, я туда поеду. Словом, не отнимайте у меня давно лелеемой надежды увидеться с вами, поговорить не на бумаге, дорогой, родной друг». Но встретиться им было не суждено.
Однако жизнь не стояла на месте. В интересах дела политического сыска среди эмигрантов из России она переезжает в другой город — в Гейдельберг. Вместе с молодой женщиной на съёмной квартире проживает семилетний сын Николай. О муже и его местонахождении она никогда и нигде не упоминала.
В годы Первой русской революции она была вызвана из-за границы в Москву. Здесь ей удалось в короткий срок внедриться в центральные органы партии эсеров и выявить несколько подпольных боевых организаций. Позже в своём докладе императору Столыпин отмечал: «Осенью 1905 года Жученко была командирована по делам политического розыска из-за границы в Москву, где во время мятежа работала при особо тяжёлых условиях, с непосредственной опасностью для жизни, над уничтожением боевых революционных партий, свивших гнездо в столице»[257]. В дни подготовки восстания она была выдвинута в состав Московского областного комитета партии эсеров и вошла в его боевую организацию, которую почти сразу же выдала охранке. В период декабрьского восстания З.Ф. Жученко активно вербовала дружинников, хранила у себя оружие и бомбы, а также предложила убить московского градоначальника генерала А.А. Рейнбота. В соответствии с решениями партии эсеры-боевики начали охоту на представителей царской власти в разных городах империи. Только в 1906 году они осуществили несколько покушений: в Севастополе на генерала В.С. Неплюева, на столичного градоначальника генерала В.Ф. Лауница, на минского губернатора П.Г. Курлова. При этом в подготовке теракта в Минске Жученко приняла самое непосредственное участие, уведомив о планах подпольщиков московскую охранку. Среди эсеров она пользовалась такой степенью доверия, что ей поручили доставить в Минск изготовленные метательные снаряды, как тогда называли самодельные бомбы и другие взрывные устройства. Для сохранения тайны о причастности агента охранки Жученко к провалу покушения было решено допустить сам факт попытки покушения на губернатора. Руководство Департамента полиции высоко ценило свою секретную сотрудницу за то, что она пришла в охранку по идейным мотивам, а не была, как многие другие, перевербована из бывших революционеров. Привезённую «Зиночкой» бомбу лично обезвредил помощник начальника Московского охранного отделения М.Ф. фон Коттен. Степень секретности операции политической полиции была такова, что о ней не сообщили даже самому минскому губернатору — потенциальной жертве покушения.
Всё произошло 14 января 1906 года. «Я присутствовал в Соборе на … богослужении… почувствовал лёгкий удар в голову и, думая, что с крыши собора свалился комок снега, так как в это время была оттепель, не обратил на это никакого внимания. Через несколько секунд ко мне подбежал взволнованный правитель канцелярии губернатора со словами: «Ваше превосходительство! Бомба!»[258] Бомбу уничтожили, бросив её в костёр, специально разведённый на площади. Взрыв был такой силы, что в округе во всех домах рядом вылетели стёкла. В результате никто не пострадал, а Жученко отчиталась перед руководством эсеров в том, что бомбу доставила по адресу. Никаких подозрений в отношении неё у боевиков и однопартийцев не возникло.