А секретный сотрудник «Шарни» продолжала свою работу в Парижском бюро, соблюдая все правила конспирации. Именно поэтому, на наш взгляд, о ней самой и её деятельности так мало известно. «В бумагах Заграничной агентуры, — писал В.К. Агафонов, — мы не нашли данных, которые позволили бы документально установить этапы провокаторской деятельности Загорской; изыскания в архивах Департамента тоже не помогли нам разобраться в этом темном вопросе»[312]. Не удалось получить какие-либо уточняющие или дополняющие сведения о личности и работе секретного сотрудника «Шарни» и комиссару Временного правительства С.Г. Сватикову, направленному с особыми полномочиями в мае 1917 года в Париж для ликвидации Заграничной агентуры Департамента полиции[313]. По результатам своей командировки он в сентябре 1917 года представил свой отчёт Временному правительству, а чуть позже издал в 1918 году в Ростове-на-Дону книгу «Русский политический сыск за границей». Но о секретном сотруднике «Шарни» новых сведений он тоже не обнаружил. Однако, пользуясь предоставленными ему правами следователя по особо важным делам, Сватиков попытался «провести полное расследование деятельности русской Заграничной политической агентуры со всеми ее разветвлениями… Результатом заграничной работы Сватикова стало 100 следственных производств, 85 из которых касались секретных сотрудников Заграничной агентуры»[314]. Было ли возбуждено следственное дело в отношении М.А. Загорской — «Шарни», осталось тайной.
По нашему мнению, до сих пор не изучены многие вопросы её тайной деятельности и реальная биография, которые продолжают оставаться под покровом загадок и времени.
Однако жизнь секретного агента «Шарни» всегда была полна неожиданностей. Известно, что мадам Загорская категорически отказалась перейти в подчинение к А.В. Эргардту. Жандармский ротмистр прибыл в феврале 1910 года в Париж в помощь заведовавшему Загранагентурой статскому советнику А.А. Красильникову. С того времени вся работа по политическому сыску за рубежом на период до 1912 года включительно фактически перешла в ведение Эргардта. Александр Владимирович, получив в подчинение секретных агентов практически во всех крупных европейских столицах, начал строить работу с ними по своим правилам. В этой связи опытный секретный агент Загорская отказалась переходить в подчинение к вновь прибывшему жандармскому офицеру.
В силу разных обстоятельств обстановка среди секретных сотрудников Департамента полиции за рубежом становилась всё более напряжённой. Отчасти это было связано с новыми разоблачениями провокаторов и секретных агентов Л.В. Бурцевым, Л.П. Меньщиковым и М.Е. Бакаем. Поэтому «внутренние трения» между Загорской и Эргардтом, длившиеся более 8 месяцев, добавляли нервозности в отношениях между штатными и секретными сотрудниками политического сыска за рубежом. А в ряде случаев порождали неуверенность в негласной работе. В основе возникшего взаимного недопонимания, на наш взгляд, лежала женская обида Загорской, которая до этого была в прямом подчинении заведовавшего Заграничной агентурой Департамента полиции. Она давно была признана лучшей и привыкла к своему особому положению среди секретных сотрудников, а также к возможности прямого общения с руководством. Теперь же ей предписывалось перейти в подчинение к жандармскому ротмистру, вскоре ставшему подполковником, не являвшемуся первым лицом в Парижском бюро. В сложившейся ситуации А.А. Красильников был вынужден пойти на компромисс и оставить Загорскую в своём подчинении. В конце февраля 1910 года он доложил директору Департамента полиции Н.П. Зуеву, что Эргардт вступил в руководство агентами, кроме одного, оставшегося в подчинении самого Красильникова[315].
В то время, по оценкам российских властей и руководителей политического сыска, наибольшую опасность представляла партия эсеров, имевшая боевую организацию, ориентированную на индивидуальный террор внутри империи. В этой связи в заграничной службе охранки внедрение в эмигрантские организации партии социал-революционеров было приоритетным направлением секретной работы.
Очень часто секретных сотрудников охранки обвиняли в открытом провокаторстве. Однако, согласно требованиям параграфа 8 «Инструкции по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения», строго предписывалось: «Состоя членами революционных организаций, секретные сотрудники ни в коем случае не должны заниматься так называемым «провокаторством», то есть сами создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли»[316]. При этом в параграфе 4 той же Инструкции руководителям розыска напоминалось, что «сотрудничество» от «провокаторства» отделяется весьма тонкой чертой, которую очень легко перейти[317].
Особенно резко реагировали на выявленные факты провокаций эсеры. Боевики этой партии предателей и провокаторов, как правило, карали смертью. Это был опасный участок тайной работы, на котором «работало» вдвое больше секретных сотрудников, чем во всех остальных российских партиях. Да и жалованье секретных сотрудников, действовавших среди эсеров, было выше, чем у остальных агентов. Так, например, мадам Загорская в разные периоды своей тайной службы получала от 2500 до 3500 франков в месяц[318]. При этом Мария Алексеевна содержала политический салон партии эсеров в Париже, двери которого всегда были открыты не только для партийных руководителей, но и для рядовых партийцев[319].
Конфликтная ситуация сразу же сказалась на результатах тайной работы. Новый начальник не потерпел столь открытого неповиновения и стал особо внимательно контролировать деятельность семейной пары Загорских. Вскоре их уличили в предоставлении ложных сведений о своих действиях. Так, муж-агент сообщил жене-агенту неверную дату своего прибытия в Петербург. При проверке оказалось, что в указанную дату он находился в австрийской столице. Как известно, маленькая ложь порождает большое недоверие. Особенно в столь деликатной сфере, как политический сыск. Руководство Загранагентуры отметило явное снижение полноты и качества предоставляемой агентской парой оперативной информации.
Чтобы переломить ситуацию открытого неповиновения, Красильников с Эргардтом решили воспользоваться проверенным способом по оказанию финансового давления на главное звено противодействия — М.А. Загорскую. Распоряжением Департамента полиции ей почти на треть уменьшили месячное жалованье — с 3,5 тысячи до 2,5 тысячи франков. Однако и этот приём не помог уладить конфликт. Видимо, когда ей подобрали псевдоним «Шальная», то тем самым точно определили её черты характера и личные качества. В своём противостоянии с жандармским подполковником секретный сотрудник Загорская стояла на своём, несмотря на растущее недовольство начальства и личные материальные потери. Красильников неоднократно докладывал об этой конфликтной ситуации в Департамент полиции. Особо при этом подчёркивая, что «работа» Загорской стала менее результативной, чем во времена руководства Ратаева и Гартинга. Упомянул он и о случае с Загорским, имевшим псевдоним «Южный», когда его уличили в представлении ложных сведений о датах перехода границы и прибытия в Петербург, в то время как он оставался в те дни в городе Вена. «К изложенному, — докладывал Красильников начальству, — считаю необходимым добавить, что так называемая «Главная Агентура» до настоящего времени не даёт никаких существенных сведений, ограничиваясь передачею мало определённых слухов, а в приведённом выше случае сообщение её прямо не соответствовало истине»[320]. Не помогло и снижение месячного жалованья Загорской на 1000 франков — до суммы 2500 франков.
Секретный агент Загорская была прилежной ученицей в освоении тайного ремесла. Один из главных принципов в работе агента охранки гласил о необходимости всегда и везде помнить о конспирации, повседневно соблюдая определённые правила и условия. Марья Алексеевна хорошо усвоила эти уроки и всегда проявляла настойчивость в вопросах конспирации. Она даже вице-директору Департамента полиции С.Е. Виссарионову, с которым была лично знакома, писала свои сообщения и письма только печатными буквами. Кстати, в своём письме от мая 1912 года она вновь отказалась от перехода в подчинение подполковника Эргардта[321].
Однако некоторые доводы, приведённые Загорской в этом письме, помогают лучше понять реальную ситуацию того времени. Так, в самом начале своего письменного обращения она упоминает о том, что Красильников ей сообщил о том, что он «получил распоряжение о прекращении со мной свиданий и о передаче меня другому лицу… но я категорически отказывалась, как и отказываюсь теперь»[322]. Далее она пишет о сложности психологической перестройки агента при таких переподчинениях. Предупреждает о том, что в результате может сильно пострадать дело. В конце письма она просит оставить всё так, как было прежде. Интересно, что это письмо М.А. Загорская подписала инициалом «С.». Ни один из её оперативных псевдонимов не начинается с этой буквы. Возможно, это был какой-то псевдоним или тайный знак, используемый только для личной связи с С.Е. Виссарионовым. Однако ожидаемой поддержки руководства Департамента полиции в решении своего вопроса об отмене переподчинения она не получила. Несмотря на это, она тоже осталась на своей позиции и продолжала демонстративно общаться только с Красильниковым. Кстати, ежемесячное денежное вознаграждение из его рук лично получали всего два секретных сотрудника, одним из которых была Марья Алексеевна Загорская. Все остальные секретные сотрудники и негласные осведомители получали своё вознаграждение из рук его заместителей и помощников.