Генриетта Викторовна рассказала, что по матери она была шведкой и дома с матерью всегда говорила по-шведски, отсюда и её иностранный акцент. Родители её рано умерли. Она воспитывалась в семье сестры матери, жившей в городе Херсон. Затем она рано вышла замуж за врача. С началом войны он ушел на войну и пропал без вести в первых боях в Восточной Пруссии.
В ходе сражений начала войны она была в санитарном отряде при 1-й армии, потом потеряла связь с отрядом и оказывала помощь раненым в разных местах.
На прямой вопрос об оружии сестра милосердия смутилась и сказала, что носит его для самообороны. Она достала из кармана шинели и показала браунинг. Инженер проверил оружие. Оно было заряжено и готово к стрельбе. Похоже, что выпускник Первого кадетского корпуса Гейштор был знаком с оружием не понаслышке.
Судя по приведённому в статье описанию, речь шла о весьма популярной среди офицеров русской армии модели самозарядного пистолета Джона Браунинга, выпускавшейся с 1910 года бельгийской Национальной фабрикой военного оружия в городе Эрсталь. Не имевший внешнего курка, он считался удобным для карманного ношения. Пистолет имел 3 предохранителя от случайного выстрела и считался безопасным при ношении: неавтоматический флажковый, автоматический рамочный и магазинный. Именно последний предохранитель уберёг Гейштора от случайного выстрела, когда в гостинице он вынул полностью снаряженный семью патронами калибра 7,65 мм магазин и увидел восьмой патрон в патроннике. Пистолет Генриетты Викторовны был изготовлен для немедленной стрельбы.
Военным министерством России ещё с довоенных времён было разрешено покупать этот пистолет офицерам за свой счёт. Стоил он около 15 золотых рублей. Пистолет модели 1910 года имел длину чуть больше 15 см и весил 590 граммов[626]. Хранить такое оружие вместе со знаменем в германском госпитале было бы для раненой сестры милосердия Сорокиной весьма проблематично, если не сказать, что вообще невозможно.
Со слов Сорокиной, получалось, что пистолет она подобрала на поле боя и всё время хранила его вместе со знаменем. Она объяснила, что опасалась посягательств со стороны германцев. Помимо этого, она показала инженеру и имевшуюся у неё на случай угрозы насилия ампулу со смертельным ядом — цианистым калием.
Рассказала она и о том, что собирается возвратиться на фронт, поскольку близких у неё нет. По какой-то причине она скрыла, что у неё в то время у родственников мужа в Серпухове жила 8-летняя дочь Софья.
Наутро инженер отчитался о состоявшихся разговорах с Сорокиной, после чего полковник Нарышкин решил, что независимо от ответа Ставки допустить её встречу с царём нельзя. «Мы должны быть очень осторожны, — сказал помощник начальника Канцелярии, — я сейчас же сообщу обо всем князю Орлову, и он уже сумеет доложить обо всем Государю. Сообщать жандармским властям или в контр-разведку не следовало, ибо наша Канцелярия была вне контроля других учреждений»[627].
«Через несколько дней пришел ответ князя Орлова, что по его докладу, о спасении знамени, Государь наградил сестру Сорокину Георгиевскими Крестами 1-й и 2-й степ. Пришедшая в канцелярию сестра была торжественно встречена и награждена Орденами. Особой радости я у нее не заметил, и она даже спросила Нарышкина будет ли принята Государем, на что тот ответил, что ввиду важных событий, Государь отбыл в Действующую Армию»[628].
Завершил свою статью о загадках спасения Генриеттой Сорокиной знамени Либавского полка участник тех далёких событий, ставший затем сотрудником парижского журнала «Военная быль» К.М. Гейштор, своего рода напутствием грядущим поколениям. «Разобраться в этом запутанном случае, — написал член Трофейной комиссии, — дело будущего историка»[629]. Ну что же, собственно, этим мы сейчас и занимаемся, проводя историческую реконструкцию тех далёких событий на основе документов, фактов и воспоминаний участников и современников.
Отметим, что приехавшая в Петроград со знаменем Либавского полка сестра милосердия Г.В. Сорокина, судя по всему, была кем-то информирована о том, что император лично принимает тех, кто спас и сохранил полковые знамёна. Это на самом деле было так, что подтверждается записями в «Дневнике императора Николая II», опубликованном в 1991 году. Например, 29 сентября 1914 года он принял священника 20-го пехотного Черниговского полка, спасшего полковое знамя. А 12 ноября того же года он принял подпоручика и прапорщика 1-го пехотного Невского полка, которые нашли закопанное в Восточной Пруссии знамя полка. Готовилась к встрече с царём и Генриетта Викторовна. Однако такая встреча во время её пребывания в столице не могла состояться в принципе. С 18 ноября по 19 декабря 1914 года император был в постоянных разъездах по фронтам, прифронтовым городам и госпиталям. В дороге он сильно простудился и по возвращении в Петроград проболел с 20 по 28 декабря[630]. Нет никаких упоминаний о спасении знамени 6-го пехотного Либавского полка в его дневниковых записях за ноябрь — декабрь 1914 года.
Однако тот факт, что ему об этом докладывали, сомнений не вызывает. Это подтверждается дневниковыми записями и воспоминаниями ближайшей подруги царицы, ставшей почти членом императорской семьи Анны Вырубовой (Танеевой). Судя по её записям, царю о ситуации со знаменем Либавского полка было доложено в период с 6 по 12 декабря 1914 года, когда фрейлина Вырубова сопровождала царскую семью в поездке. Пробыв 4 дня в Москве, императрица вместе с членами семьи и в сопровождении фрейлины Вырубовой отправилась в Петроград. Поезд Николая II взял курс на Ставку и направился в сторону фронта. «Как-то раз Государь упомянул, что его просят принять сестру милосердия, вернувшуюся из германского плена: она привезла на себе знамя полка, которое спасла на поле битвы. — написала Анна Вырубова. — В тот же день вечером ко мне ворвались 2 сестры из той же общины, из которой была эта сестра. Со слезами они рассказывали мне, что ехали с ней вместе из плена, что в Германии ей оказывали большой почет немецкие офицеры; в то время, как они голодали, ее угощали обедами и вином; что через границу ее перевезли в то время, как они должны были идти пешком; что в поезде за 6 суток она ни разу перед ними не раздевалась, и что они приехали ко мне от сестер общины, умоляя обратить на нее внимание. Они так искренно говорили, что я не знала сперва, что делать, и сочла обязанностью поехать и обо всем рассказать дворцовому коменданту. На следующий день, во время прогулки, я рассказала все Государю, который сперва казался недовольным. Вечером меня вызвал дворцовый комендант и рассказал мне, что он с помощником ездил допрашивать сестру; во время разговора она передала коменданту револьвер, сказав, что отдает его, чтобы ее в чем-либо не заподозрили и что револьвер этот был с ней на войне. Комендант потребовал её сумочку, которую она не выпускала из рук. Открыв ее, они нашли в ней еще 2 револьвера. Доложили Государю, который отказал сестре в приеме»[631].
Заметим, что инженер путей сообщения — Кондуктор инженерных курсов К.М. Гейштор был членом Трофейной комиссии и непосредственным участником тех событий, которому было поручено узнать у Сорокиной подробности этого запутанного дела со знаменем Либавского полка.
Как известно, до Первой мировой войны 6-й пехотный Либавский полк размещался в Варшавской губернии в крепости Новогеоргиевск. Входил в состав 2-й пехотной дивизии 23-го армейского корпуса. С момента объявления всеобщей мобилизации в ночь с 17 на 18 июля 1914 года 6-й пехотный Либавский полк под командованием полковника Н.И. Глобачёва выступил на фронт и принял участие в первых боях с противником в составе 2-й армии генерала от кавалерии А.В. Самсонова. Однако всеобщая неразбериха на передовой, превосходство противника на их направлении фронта в артиллерии и живой силе привели к тому, что в ходе Восточно-Прусской операции в период с 14 по 17 августа полк сражался в фактическом окружении и нёс тяжёлые потери.
В полковом Журнале военных действий с 17 июля по 8 сентября 1914 года на 41-м листе сохранились описания тех тяжёлых боёв[632]. Потери рядовых в ротах составляли от 20 до 30 человек. Солдаты валились с ног от усталости из-за непрерывных боевых действий. Двое суток они не получали горячую пищу. Между тем противник усилил артобстрел, пулемётный и ружейный огонь. Роты стали нести значительные потери, из-за чего поступил приказ отходить на запасные позиции под прикрытием арьергарда.
Солдаты от усталости засыпали в строю, падали на землю без сознания и отставали от своих рот. Противник ночью окружил полк с тыла. Часть личного состава под руководством офицеров вырвались из окружения, а оставшиеся были полностью окружены. С 25 августа по 7 сентября обстановка в районе окружённых солдат и офицеров из фактически разгромленного 6-го пехотного Либавского полка оставалась без изменений.
В битве при Танненберге 26–30 августа 1914 года 2-я армия потерпела поражение и отступила. В район Сольдау отступил и 1-й корпус 2-й армии, в составе которого находился 6-й пехотный Либавский полк. При этом полк был уже фактически разгромлен. Лишь 8 сентября для его пополнения прибыли 6 рот солдат из запасных батальонов. В ходе тех боёв погиб генерал Самсонов. По одной из версий, он не вынес позора поражения и, опасаясь плена, застрелился.
Военная судьба — вещь не предсказуемая. Взять, к примеру, военную службу командира Либавского полка, состоявшего в рассматриваемый период военных действий в чине полковника. Заметим, что это был хорошо подготовленный офицер с опытом участия в боевых действиях. После окончания 1-го Павловского военного училища, а затем Николаевской академии Генерального штаба Николай Иванович Глобачёв прошел все ступеньки командных должностей в армии. Участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов. Чин полковника получил в 1904 году за проявленные боевые отличия. В июле 1910 года принял под своё командование 6-й пехотный Либавский полк. В губительных боях в ходе Восточно-Прусской операции во 2-й половине августа 1914 года, когда был разгромлен Либавский полк, командир полка с частью своих подчинённых вырвался из окружения, бросив оставшихся в окружении солдат и офицеров.