говой жидкостью, позволявших формировать барьерные механизмы с целью защиты органов, тканей и клеток человека от воздействия вредных и болезнетворных веществ. Ставшая к тому времени доктором биологических наук и академиком, Лина Соломоновна была обвинена во враждебной деятельности и участии в сионистской организации. Она была арестована и приговорена к расстрелу по делу «Еврейского антифашистского комитета». Из расстрельного списка её вычеркнул лично Сталин. Она была осуждена и отправлена на 5 лет в ссылку в Джамбул. В столицу Л.С. Штерн вернулась в апреле 1953 года.
Додин в своей автобиографической книге, по сути, обвинил Штерн в жестоких экспериментах над детьми из детдома с целью поиска механизмов омоложения и рецептов от старения. При этом он ссылается на переписку своего опекуна полковника НКВД И.С. Панкратова.
В детдоме смышлёный мальчик приглянулся отставному энкавэдэшнику Степанычу, который сначала взял над ним шефство, а затем и вовсе оформил опеку над своим воспитанником. В своей книге «Площадь Разгуляй» Додин приводит его специальное звание и полное имя – полковник внутренней службы, член Коллегии НКВД Панкратов Иван Степанович. Сразу заметим, что найти каких-либо сведений по этому человеку нам пока не удалось. Обычно люди в таких званиях не теряются во времени. Возможно, что-то не так запомнил маленький мальчик, которому в описываемый период было от 5 до 10 лет от роду. Возможно, имя и дела этого человека по каким-то неизвестным нам причинам скрыты от публичного использования. Хотя одну из возможных причин такой секретности можно предположить, исходя из повествования Додина в его романе-автобиографии. Он же, в свою очередь, ссылается на рассказы своего опекуна Степаныча. «В детдом на Новобасманную, – вспоминал отставник из НКВД, – случаем попал. Директорша Варвара приходила на «объект», вроде как в тир, вот я к ней и напросился в водопроводчики и электрики… А ходила она ни в какой не в тир, а на исполнение. С самых 20‐х годов сюда многие приходят упражняться»[149]. Сводил старый энкавэдэшник мальчика на «объект № 1», что располагался в Варсонофьевском переулке в доме № 9, и поведал ему, что именно там в соседнем дворе в подвале трёхэтажного дома № 7 с 1921 года расстреливают приговорённых к смертной казни. Про саму процедуру расстрела доходчиво рассказал своему питомцу. «Очень все просто: один – в затылок, с метра, другой – в висок, проверочный. Этот – в упор. Все»[150]. Поведал, что в молодости, когда был шофёром на спецавтобазе, ему тоже приходилось участвовать в расстрелах. Потом стал сначала просто автомехаником, а затем его «подняли» до старшего автомеханика всё той же спецавтобазы № 1.
Перед смертью в больнице Степаныч поведал своему воспитаннику тайну исчезновений здоровых и крепких детдомовцев. «Товарищи твои, детдомовские, будто деваются куда-то… Они, внучек, никуда не деваются. Они все сюда попадают – в тот вон корпус, – он кивнул в сторону дома в каре заснеженных деревьев. – Там лаборатории. Туда их привозят, к тете Лине – суке ученой. Академику. Она долголетием заведует. Чтобы людям жить сто и более лет… Мне неизвестно, сколько кто жить хочет и может, но знаю: товарищи в Кремле все как есть жизнелюбцы! Им – чтобы дольше прожить! Для этого академик ребятишек из детдомов свозит. Что она с ними делает, мне неизвестно тоже. Здесь их только обследуют – месяца два. Потом увозят под Москву куда-то, в институт. Вот там все и происходит… Слух: будто ихняя молодая кровь и вещества всякие в организме сильно способствуют старикам обратно становиться молодыми. Так ли – не знаю…»[151]
Всё ли верно сохраняется в детской памяти?
Потом Веня Додин случайно встретил работницу детдома, которая под большим секретом рассказала ему последние новости, которые всколыхнули прежние воспоминания на фоне ярких картин из кладовок воображения. «А Варвару-то нашу, Яковлеву, – сообщила она детдомовцу, – ее еще в ноябре 1939‐го арестовали!.. Все же – как сам-то я изменился за прошедшее время!.. Не волнует арест Яковлевой. Даже видение страшное не душит: вот, и ее, «ворошиловского стрелка», волокут в подвал… В тот самый, куда ходила она весело с другом своим революционным товарищем Бубновым – наркомом аж народного образования – потренироваться в «тире» на приговоренных к смерти… – на товарищах своих по той же партии. Не иначе как тоже вымазанных в крови предыдущих потоков своих партийных подельников… И не колотит меня смертный озноб такой вот картинкой – виденьицем таким: по отмытым из шланга минуту назад плиткам короткого коридорчика под бункером дома 7 по Варсонофьевскому идет, подобравшись, знакомый Варваре шофер… А перед ним ведут-волокут зашедшуюся истерикой директоршу мою бывшую – Яковлеву… И шофер… под локоток ее не берет, чтоб ручку с наганом подправить и в удобную для выстрела стоечку подтолкнуть-поставить… «с метра – в затылок». Закон Возмездия!»[152].
Такие воспоминания о Яковлевой оставил детдомовец и политзаключённый В.З. Додин. Конечно, надо учитывать, что он излагал детские воспоминания спустя годы, поэтому в тексте немало нестыковок и явных несоответствий. Например, в содержании «мемуарного повествования» упоминается немало известных фамилий. Что касается директора детдома Варвары Яковлевой, то всё, казалось бы, подтверждает, что это действительно В.Н. Яковлева. Во всяком случае, по состоянию на 1929 год она действительно занимала высокий пост в Наркомпросе, который именно в этом году возглавил её старый знакомый А.С. Бубнов. В этом же году в Москве был создан Физиологический институт, который возглавила Л.С. Штерн. Поскольку, как предполагается, в рамках профиля института проводились работы по детской хирургии, поиску барьерных механизмов и эксперименты по геронтологии в интересах омоложения организма человека и поддержания жизненно важных функций, теоретически в качестве представителя Наркомпроса могла быть назначена В.Н. Яковлева. Но всё это не более как наша версия, которая нуждается в документальном уточнении.
Ничем не подтверждено участие Яковлевой в расстреле осуждённых, приговорённых к смертной казни. Впрочем, Додин упоминает, со слов своего опекуна из НКВД, о существовании неких списков допуска на «объект № 1», которые, возможно, сохранились в архивах ФСБ России. Кстати, в тех же архивах должны сохраниться документы и материалы сотрудника в спецзвании полковника И.С. Панкратова. В книге «Площадь Разгуляй» приведены явно непроверенные сведения, вызывающие определённые вопросы. Например, мог ли старший механик спецавтобазы Хозуправления НКВД иметь звание полковника внутренней службы и входить в состав Коллегии НКВД СССР. Мог ли отставной полковник спецслужбы проживать в общежитии и даже не в отдельной комнате, а лишь имея там только койку.
Есть и другие вопросы по тексту автобиографического романа В.З. Додина. Например, в 2006 году в сетевом журнале «Заметки по еврейской истории» была помещена публикация Авраама Трахтмана под характерным названием: «То ли мемуары, то ли навет…» При этом отметим, что основные сомнения и возражения у автора этой статьи относятся к оценке деятельности Л.С. Штерн[153].
Ложные показания и их расстрельные последствия
Тёмных пятен в биографии В.Н. Яковлевой немало, а некоторые её поступки трагически повлияли на судьбы её прежних товарищей по партии и сослуживцев. К их числу относится и выступление Варвары Николаевны 7 марта 1938 года на «бухаринско-троцкистском процессе» в качестве главного свидетеля обвинения.
Судебные заседания Военной коллегии Верховного суда СССР по делу «антисоветского право-троцкистского блока», в широких массах более известному как «процесс Бухарина», проходили в открытом режиме в период со 2 по 12 марта 1938 года. На скамье подсудимых оказался 21 человек, включая Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова, Г.Г. Ягоду, Н.Н. Крестинского и Х.Г. Раковского. К высшей мере уголовного наказания – расстрелу с конфискацией личного имущества были приговорены 18 подсудимых. В судебном заседании трое осуждённых были приговорены к длительным срокам тюремного заключения – от 15 до 25 лет с конфискацией имущества. Военная Коллегия ВС СССР сочла, что они хотя и состояли участниками группы антисоветски настроенных заговорщиков, которые, однако, прямого и активного участия в террористических и вредительских действиях они, как было установлено, не принимали[154].
Главным свидетелем со стороны обвинения в лице прокурора СССР А.Я. Вышинского на процессе против Бухарина выступала В.Н. Яковлева. Заметим, что 12 сентября 1937 года сама она тоже была арестована НКВД и на момент проведения судебного процесса находилась под следствием. Иными словами, основным свидетелем обвинения на «процессе Бухарина» 7 марта 1938 года была такая же заключённая, ожидавшая в тюремной камере приговора по своему уголовному делу о создании ею контрреволюционной террористической организации.
Отвечая на вопросы Вышинского о причастности Бухарина к планам убийства Ленина, Сталина и Свердлова, Варвара Николаевна фактически подтвердила, что в конце февраля 1918 года на одном из заседаний по вопросу действий «левых коммунистов» в сговоре с «левыми» эсерами против заключения Брестского мира с германцами излагались планы ареста Ленина, Сталина и Свердлова, их изоляции вплоть до физического устранения высших руководителей партии и Советского государства. Рассказала она и об участии в этом заговоре и Троцкого. Называла она фамилии и других заговорщиков. При этом Бухарин, признавая планы ареста советского руководства, отрицал намерения по их физическому уничтожению. Он задавал встречные вопросы свидетельнице, но Яковлева стояла на своём[155]