П, а в 1917 году ставшей вдовой после смерти мужа – члена Загранбюро ЦК РСДРП Владислава Каспарова (Каспарянца), Варсеника по своему партийному и революционному стажу, а также по деловым качествам вполне подходила на должность секретаря наркома. Но при этом она со времён бакинского подполья, по воспоминаниям личного секретаря Степана Шаумяна О.Г. Шатуновской, была твёрдо убеждена в том, что Сталин является агентом охранки[159]. И своих убеждений она не скрывала. Более того, о предательстве Сталина она твердила при каждом удобном случае. Твердила она об этом и следователям при арестах в 1928 и 1937 годах. Делилась она своими размышлениями с другими заключёнными. Как считают историки, Сталин через посредников пытался заставить её молчать, но она вновь начинала твердить о его предательстве. Её настойчивость привела в тюремную камеру Орловского централа, а затем и в расстрельный список.
Своё мнение о предательстве Сталина в годы подполья В.Д. Каспарова сформировала во многом под влиянием С.Г. Шаумяна, который не раз высказывал свои подозрения. Однако относительно самого главного бакинского комиссара в 2009 году раскрылись загадочные обстоятельства. Азербайджанскими властями было решено перезахоронить останки жертв расстрела 1918 года. Как считалось долгие годы, в ночь на 20 сентября 1918 года под Красноводском было расстреляно 26 комиссаров Бакинской коммуны во главе с Шаумяном. Однако в январе 2009 года при проведении эксгумации выяснилось, что в захоронении имеются останки 23 человек, из которых только 8 бакинских комиссаров. Все остальные – случайные жертвы других обстоятельств. Было установлено, что отсутствуют останки С.Г. Шаумяна и еще двух человек. Заметим, что данных о проведении экспертиз ДНК с участием близких родственников погибших в печати не приводилось. Одни считают, что его могли расстрелять и захоронить отдельно, могли тайно перезахоронить в те далёкие годы. Другие считают, что Шаумяна англичане скрытно вывезли в Индию. Есть и другие конспирологические версии, которые свидетельствуют о том, что вопрос этот недостаточно изучен. А в нашем случае с Варсеникой Джавадовной Каспаровой уверенность в достоверности своих сведений о Сталине могла привести её под расстрельную статью.
Имела она и опыт подпольной работы в Баку под руководством С.Г. Шаумяна. После февраля 1917 года Степан Шаумян возглавил Бакинский совет, а после Октябрьской революции он получил от Ленина мандат чрезвычайного комиссара по делам Кавказа. По воспоминаниям А.И. Микояна, обстановка была напряжённая, но Шаумяну удалось весной 1918 года создать Бакинскую коммуну во главе с Советом народных комиссаров. Каспарова Варсеника Джавадовна запомнилась знавшим её людям как человек, обвинявший Сталина в предательстве и тайной работе в царской охранке. Была ли она знакома с арестанткой Варварой Николаевной Яковлевой – неизвестно. Однако на краю расстрельного рва в Медведевском лесу под Орлом они оказались вместе.
Палач приехал из столицы
Судьба политзаключённых Орловского централа была решена по упрощённому варианту, чему способствовала военная обстановка. Немецкие войска приближались к Орлу. По указанию наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии был составлен список из 170 политзаключённых Орловского централа, которые, по мнению Берии, вели среди заключённых пораженческую агитацию и готовили побеги «для возобновления подрывной работы». К докладной записке Берии от 6 сентября 1941 года был приложен список на 170 арестантов, которых, по предложению НКВД СССР, необходимо было расстрелять. По постановлению Государственного Комитета Обороны № 634сс, в тот же день подписанному лично Сталиным, все 170 арестантов (первоначально в списке было 76 человек) были обречены на смерть. Спустя 2 дня все они заочно, согласно списку, были приговорены Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания – расстрелу. В спешке не сразу заметили, что в наличии по списку всего 157 человек. Остальные 13 человек либо умерли, либо были переведены в другие места лишения свободы. Кстати, в Орловском централе находились заключённые, приговоренные к длительным срокам тюремного заключения. Тем не менее их всех спешно обрекли на смерть. Среди смертниц в роковом списке под № 38 значилась 53‐летняя В.Д. Каспарова, а под № 154 56‐летняя В.Н. Яковлева. Как вспоминали тюремщики, на расстрел их выводили по присланному алфавитному списку. Со слов бывшего начальника Орловской тюрьмы тех лет С.Д. Яковлева, для приведения в исполнение смертных приговоров из центрального аппарата НКВД СССР была прислана специальная оперативная группа. По другим сведениям, расстреливал в Медведевском лесу приговорённых лишь один из приезжих офицеров – Д.Э. Семенихин, являвшийся сотрудником для особых поручений комендантского отдела АХУ НКВД СССР. Иными словами, он с 1940 года входил в состав расстрельной команды в Москве. Местным тюремщикам проведение столь масштабной акции не доверили. Лишь некоторые из них были привлечены для участия в акции на вспомогательных ролях.
Зловещая процедура казни
Позже тюремщики так описывали саму процедуру казни приговорённых к смерти арестантов. Каждый из них на пути к зловещему лесному рву 11 сентября 1941 года прошёл этот скорбный путь. Бывшая видная чекистка, а в конце советской госслужбы министр финансов РСФСР Варвара Николаевна Яковлева не стала исключением. Ей пришлось пережить всё то, что ощущали те, кого она в первые годы советской власти сама приговаривала к смертной казни. Бумеранг судьбы, запущенный ею в 1918 году, к ней вернулся осенью 1941 года.
Как отмечали очевидцы из тюремных служащих, перед отправкой к месту казни в Медведевский лес каждого осуждённого приводили в отдельное помещение, где заранее назначенные местные тюремщики вставляли тряпичный кляп в рот приговорённого к смертной казни и обматывали тряпку вокруг головы, чтобы исключить возможность вытолкнуть кляп изо рта. После чего удерживаемому с двух сторон тюремщиками заключённому зачитывался приговор о смертной казни. После этого смертника выводили или вытаскивали волоком во двор тюрьмы, где сажали в специальную крытую машину с бронированным кузовом. По заполнении кузова приговорённых вывозили к месту проведения казни. Судя по показаниям бывшего в то время начальником Орловской тюрьмы С.Д. Яковлева, далее свою кровавую работу выполняли приезжие сотрудники НКВД из состава оперативной группы и сотрудники местного УНКВД. С его слов, никто из штатных сотрудников тюрьмы для этих целей не привлекался.
Расстреливал приговорённых к смерти, как пишет в С. Нехамкин в статье «Палач на пригорке», прибывший из Москвы спецуполномоченный НКВД Демьян Эммануилович Семенихин. Местные энкавэдэшники потом вспоминали, «как тот стоял на пригорке в хромовых сапогах, поигрывая пистолетом. Приговорённых быстро по одному подводили ко рву, и он стрелял в затылок – точно и профессионально, так, чтобы мёртвое тело падало как раз в намеченное место»[160].
Для проведения акции расстрела сразу 157 приговорённых к смертной казни политических заключённых, на наш взгляд, должны были быть и другие, не названные до сих пор палачи. Судите сами. Световой день 11 сентября 1941 года был примерно 13 часов – с 6 утра и до 19 часов. Примерно столько же времени требовалось одному палачу для казни 157 человек, при затрате на все возможные приготовительные мероприятия по 5 минут на одного приговорённого. И это при условии непрерывной стрельбы одного палача в течение всей продолжительности долготы дня. Выдержать такое напряжение даже человеку с крепкими нервами и навыками профессионального палача вряд ли возможно. Так что, скорее всего, расстрельщиков было несколько. Вполне возможно, что для этих целей были привлечены до сих пор не названные сотрудники местного УНКВД. Поиски в архивах могут помочь в восстановлении исторической справедливости.
Например, известно, что на месте казни в качестве членов комиссии по приведению приговоров в исполнение из Орловского областного управления НКВД присутствовали трое представителей, однако самого начальника УНКВД капитана государственной безопасности К.Ф. Фирсанова, согласно его показаниям, там не было. Тем не менее от подчинённых он знал все детали этой массовой расстрельной акции. Например, то, что, для маскировки мест массового захоронения заключённых предварительно выкапывались вместе с корнями деревья, которые затем высаживались на месте погребения убитых. Скрытность мест захоронения в течение последующих трёх недель неоднократно проверялась сотрудниками Орловского УНКВД вплоть до немецкой оккупации Орла 3 октября 1941 года.
Позже единственная женщина в нашей стране, стоявшая во главе органа государственной безопасности, Варвара Николаевна Яковлева была полностью реабилитирована «за отсутствием состава преступления». Дата реабилитации в литературе и публикациях указывается разная – 1958, 1989 или 1990 годы. При этом сам факт её реабилитации сомнению не подлежит. Место её захоронения до сих пор точно не установлено. Так и числится она похороненной в одной из братских безымянных могил в Медведевском лесу недалеко от Орла.
В период немецкой оккупации на территории Орловской тюрьмы был размещён концлагерь для советских военнопленных, названный фашистами «армейским сборным пунктом». Позже число заключённых пополнялось за счёт местных жителей, включая женщин и детей. По неполным данным, за период с октября 1941 по июнь 1943 года в тюремных застенках германскими палачами было замучено и расстреляно свыше 5 тысяч человек.
Орловская тюрьма не только сохранилась до наших дней, но и продолжает функционировать в качестве Следственного изолятора № 1 УФСИН РФ по Орловской области. Удивительно, но тюрьма даже свой адрес сохранила с советских времён. Она по-прежнему располагается на улице Красноармейской, хотя смысловое содержание понятий «тюрьма» и «Красная армия» вызывает разные ассоциации. СИЗО вряд ли можно куда-то передвинуть, а вот улице вполне можно дать новое, более нейтральное название.