В июле 1926 года после проведённого обыска в квартире 19‐летняя Лидия Корнеевна была арестована. Ей предъявили обвинение сразу по двум статьям – 60 и 72 УК РСФСР от 1922 года. Первая статья предусматривала наказание за участие в организации, действующей в целях совершения преступлений, указанных в статьях 57–50 Уголовного кодекса, а вторая грозила лишением свободы на срок не менее 1 года за изготовление, хранение с целью распространения и собственно само распространение агитационной литературы контрреволюционного характера. Но Лидии вновь повезло. Хлопотами знаменитого отца ей удалось в августе выйти из тюремных стен под подписку о невыезде. Допросы продолжались, но девица Чуковская заявила, что никакой подпольной работы не вела и ни в какой антисоветской организации не участвовала. И тем не менее она оказалась среди 16 анархистов, которым в сентябре того же года было предъявлено обвинение. С учетом резолюции помощника начальника Секретного отдела ОГПУ А.А. Андреевой дочь К.И. Чуковского была арестована и подлежала высылке из Ленинграда в Саратов на 3 года. Отец на этот раз смог лишь на 3 месяца отсрочить ссылку в связи с необходимостью завершить лечение Лидии в домашней обстановке после перенесённого ею заболевания паратифом и базедовой болезни. Но в декабре 1926 года она уже была в саратовской ссылке, где оставалась до осени 1927 года. Тогда по личным связям отца Лидия была освобождена и вернулась в Ленинград, однако её политические взгляды и диссидентские убеждения не переменились, в связи с чем она до конца своей жизни оставалась под наблюдением органов госбезопасности.
Похоже, что какое-то время своей чекистской службы Александра Азарьевна специализировалась на борьбе с анархистами в СССР. В марте 1927 года по уголовному делу по статье 58 пункт 4 в отношении анархистов В.С. Пикунова и И.М. Никитина, принадлежавших к нелегальной мистической организации тамплиеров, Андреева изложила свои предложения на обвинительном заключении. «Предлагаю, – надписала она, – ПИКУНОВА заключить в п[олит] / и[золятор] ОГПУ на 3 года. НИКИТИНА выслать в ПП по Сибири на 3 года»[224].
В декабре 1929 года на обвинительном заключении в отношении шестерых анархистов, уличённых в участии в нелегальном «Библиографическом кружке» антисоветского толка, Александра Азарьевна твёрдой рукой надписала карандашом: «Заключить ан[архо]/п[одпольщиковна] на 3 года»[225].
Случалось, что она согласовывала и смягчающие вину постановления. Так, в октябре 1931 года она разбиралась с делом заключённой из Новороссийского Исправительно-трудового дома. Так тогда называлась тюрьма. Отбывавшая свой трёхлетний срок осуждённая по делу об участии в анархо-мистической организации «Орден тамплиеров и розенкрейцеров» Грамматчикова Е.Д. пыталась отправить анонимное письмо пролетарскому писателю М. Горькому, в котором рассказывала о тяжелых условиях в тюрьме и почти ежедневных расстрелах. В ходе разбирательства решили новое уголовное дело прекратить, поскольку она и так уже отбывает свой срок заключения. Андреева на документе начертала «Согласна», а Г.Г. Ягода – утвердил[226].
Также в январе 1935 года её подпись стоит под обвинительным заключением супружеской паре Власенко, происходивших из дворян и примкнувшим к анархо-коммунистам на идейной основе. Находясь в следственном изоляторе, арестованные дали показания о своей контрреволюционной деятельности и причастности к тайному мистическому обществу «Орден Духа». При обыске на квартире у арестованных были обнаружены переписка организационно-информационного содержания с другими анархистами, рукописи анархо-мистического характера и подтверждающие документы участия в нелегальных кружках. Обвиняемые свою вину не признали. Тем не менее уполномоченный 1‐го отделения СПО ГУГБ НКВД А. Кузнецов, сочтя их виновность доказанной, составил обвинительное заключение по следственному делу № 545 в отношении Власенко Б.М. и Власенко Е.В. по статье 58 (пункты 10 и 11) УК РСФСР. Дело предлагалось передать на рассмотрение Особого совещания при наркоме внутренних дел СССР. «С обвинительным заключением, – начертала 10.02.1935 А.А. Андреева, – и приведенными оценками согласна»[227]. В результате супруги Власенко были осуждены – муж на 5 лет лагерей, а жена на 3 года пребывания в исправительно-трудовом лагере. Удивительное дело – бывший белогвардейский офицер с двумя судимостями за антисоветскую деятельность не озлобился. Когда началась Великая Отечественная война, он ушел на фронт и с боями дошёл до Германии. В мае 1989 года он вместе с женой был реабилитирован посмертно.
Работник центрального аппарата ОГПУ – НКВД Андреева оставила свой след в судьбах многих подозреваемых, арестованных и осуждённых. Например, молодая анархистка Анна Гарасева в своих воспоминаниях о пребывании в ГУЛАГе дала нелицеприятную оценку деятельности высокопоставленной чекистки[228]. Так, описывая ситуацию массового протеста заключённых в Верхнеуральске с требованием отправить на лечение серьёзно заболевшего арестанта, она, сама находясь в госпитале в Бутырках, знала о реальной ситуации со слов сестры-арестантки Татьяны и других очевидцев. Сложившуюся обстановку в Верхнеуральском политизоляторе в Москве сочли весьма серьёзной, поэтому для разбирательства прибыли начальник Секретного отдела ОГПУ Т.Д. Дерибас, его помощник А.А. Андреева, по совместительству бывшая начальником всех мест политзаключений и ссылок, а также высокопоставленные представители ВЦИК СССР и Центральной контрольной комиссии партии М.Ф. Шкирятов и А.А. Сольц. В результате уступок требованиям арестантов конфликт удалось погасить.
При этом, вспоминая об этом эпизоде, осуждённая анархистка охарактеризовала Александру Азарьевну как отвратительную личность, которая была сторонницей пыток заключенных. «Обычно в Верхнеуральске, – как вспоминала А.М. Гарасева, – она появлялась два раза в году, в сопровождении пышной свиты местного тюремного начальства обходила каждую камеру и спрашивала, есть ли жалобы. Иногда заключенные постановляли: с Андреевой говорить не будем. Тогда каждая камера встречала ее появление гробовым молчанием, так что слышно было только как открывают и закрывают замки дверей. Но Андрееву у нас интересовали не столько заключенные, сколько великолепная охота на дроф и сайгаков, приготовления к которой мы наблюдали из окон политизолятора»[229].
Гарасева отмечала, что её отношения с Андреевой не сложились ещё со времён их первых встреч на Лубянке. С той поры они взаимно, как указывала заключённая анархистка, ненавидели друг друга. Неприязненные личные отношения имели начало при их первой встрече в августе 1925 года после ареста Анны Гарасевой и её сестры Татьяны по обвинению в соучастии в подготовке покушения на Г.Е. Зиновьева. Заметим, что следственное дело в отношении сестёр Гарасевых было возбуждено на основании анонимных писем, сообщавших, что сёстры являются анархистами-подпольщиками, готовящими теракт против Зиновьева. На обвинительном заключении А.А. Андреева в марте 1926 года наложила резолюцию с предложением заключить обвиняемых на 3 года в лагерь на Соловках.
С лёгкой руки чекистки Андреевой Анна Гарасева после первого ареста в августе 1925 года долгие годы жила под страхом возможного ареста и продолжения репрессий. Тяжело переживала за пребывавших в заключении своих родных и близких. С началом Великой Отечественной войны работала сначала в военном госпитале, а затем в Рязанском областном противотуберкулёзном диспансере до выхода на пенсию в 1959 году.
В круг служебных интересов помощника начальника Секретного, а позже – Секретно-политического отдела ОГПУ – НКВД входило кураторство отделения, работавшего против религиозных организаций и учреждений, священнослужителей и объединений верующих граждан. Было ли это связано с тем, что она происходила из семьи священнослужителя и достаточно хорошо разбиралась в вопросах православной религии или бывшая поповна таким образом подчёркивала своё полное отторжение религии. Пребывая на службе в органах государственной безопасности СССР, чекистка Андреева не раз участвовала в разбирательствах и следственных мероприятиях в отношении арестованных священнослужителей.
Приняла она участие в судьбе борца с церковным расколом митрополита Михаила (в миру – Василия Ермакова). В мае 1921 года патриарх Тихон наделил его правами киевского митрополита и направил для служения на Украину. Однако укрепление православных устоев веры не входило в планы Советского государства. В январе 1923 года в ГПУ против митрополита Михаила было возбуждено уголовное дело и две недели спустя священнослужитель был арестован вместе с епископами Дмитрием (Вербицким) и Василием (Богдашевским). Среди выдвинутых против митрополита Михаила обвинений было и то, что он своими действиями препятствовал усилиям ГПУ по расколу духовенства Киевской губернии. Опасаясь роста недовольства верующих, арестанта отправили из Киева в Москву, где поместили в Бутырскую тюрьму. По результатам следствия в июле 1923 года комиссией НКВД по административным высылкам было принято решение о ссылке опального митрополита на 2 года в Туркестан. Поучаствовала в этом деле и руководящий работник ОГПУ А.А. Андреева. На обвинительном заключении по уголовному делу в отношении митрополита Михаила сохранилась её резолюция от 11 мая 1923 года с предложением: «60‐летнего в лагерь нельзя. Выслать в Нарымский край на 2 года». Вроде бы и посочувствовала, что нельзя пожилого священнослужителя отправлять в лагерь. И тут же предложила выслать его на 2 года в Нарымский край. Географически это была северная часть Томского уезда по берегам реки Оби, известная своими суровыми климатическими условиями. Так что ссылка в Туркестан выглядела более гуманным решением