Маросейка, что недалеко от Лубянки.
Удивительно, но на стремительном продвижении И.Г. Бессонова по службе не сказалось то, что в 1930 году, как указано в его партийной характеристике, он был исключён из кандидатов в члены ВКП(б) «за партневыдержанность, выразившуюся в демобилизационном настроении и неэтичном поведении в быту»[251]. В своей автобиографии он указал, что был исключён «за нарушение партэтики». В партию вступил вновь в 1932 году. Кандидатом в члены партии состоял почти 6 лет. Однако в 1938 году он всё-таки стал членом ВКП(б).
После расстрела Фриновского прежние сослуживцы по НКВД взялись за его команду. Дошла очередь и до комбрига Бессонова. Как пишет А.А. Петрушин, ему «повезло». После короткого следствия его осудили и отправили в исправительно-трудовой лагерь в Инте. Перед войной он был в числе многих командиров РККА освобождён из заключения и восстановлен в прежнем звании комбрига.
Весной 1941 года он был переведён из войск НКВД в РККА в прежнем звании комбрига и назначен начальником штаба 102‐й стрелковой дивизии[252]. Судя по тому, что Бессонов оставался комбригом, он не проходил служебную аттестацию на введённые генеральские звания в 1940–1941 годах, после которой комбригам чаще всего присваивалось звание генерал-майора.
С началом Великой Отечественной войны части дивизии попали в окружение. В конце августа 1941 года комбриг И.Г. Бессонов сдался в плен немецкой тыловой охране. При этом на родине его считали сначала без вести пропавшим, а затем – погибшим в боях в августе 1941 года на Западном фронте. Семья его проживала в Москве. На детей установленным порядком была оформлена пенсия по случаю потери кормильца в размере 824 рубля.
А в это время комбриг-перебежчик пребывал в лагере для пленных советских офицеров. Там он был замечен немцами из-за своей антисоветской активности и передан в распоряжение германского диверсионно-разведывательного органа «Цеппелин», созданного в составе VI управления РСХА (СД-заграница). Здесь бывший комбриг РККА сразу приступил к созданию Политического центра по борьбе с большевизмом и формированию карательных частей для противодействия партизанскому движению на временно оккупированных территориях СССР.
Одним из предложений Бессонова была подготовка и заброска парашютного десанта в зону расположения лагерей ГУЛАГа с целью освободить и вооружить заключённых для боевых действий с советскими войсками в глубоком тылу. Однако в 1942 году руководство германских спецслужб не поверило в успех такой операции. Подготовку десанта отменили, Политический центр комбрига-предателя запретили. Но на следующий год, когда дела на советско-германских фронтах становились всё хуже, к этому плану Бессонова с заброской десанта в северные районы СССР вновь вернулись. Были подготовлены три небольшие по численности диверсионно-разведывательные группы из советских военнопленных, прошедших диверсионную подготовку в германских спецшколах, для заброски на территорию Коми АССР: 2 июня 1943 года группа из 12 человек десантировалась в Кожвинском районе, в конце того же года 40 диверсантов были заброшены в пригород Сыктывкара, а в июне 1944 года вражеские парашютисты вновь оказались на земле Коми АССР. Оказавшие сопротивление были уничтожены, сдавшиеся диверсанты подробно рассказали о планах, целях и поставленных германскими спецслужбами задачах.
Провалилась не только десантная операция в северных районах советского тыла. Из-за отказа от сотрудничества с Власовым немцы арестовали и отправили Бессонова в концлагерь. В конце войны комбриг-предатель оказался в плену у американцев. В середине мая 1945 года по его просьбе он был передан представителям спецслужб СССР и был сразу же арестован. После почти пяти лет следствия в середине апреля 1950 года Военной коллегией Верховного суда СССР был осуждён по статье 58‐1 пункт «б» УК РСФСР и приговорён к высшей мере наказания. Указанной статьёй Уголовного кодекса предусматривалась ответственность военнослужащих за измену родине, т. е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества. Эта правовая норма была включена в УК РСФСР 20 июля 1934 года[253]. В тот же день после объявления приговора он был расстрелян. В сентябре 1994 года Военной коллегией Верховного суда СССР было решено, что предатель И.Г. Бессонов реабилитации не подлежит.
Теперь попробуем сравнить версию биографии комбрига Бессонова из книги С.Г. Чуева с другим текстом биографического характера, изложенным в книге А.А. Петрушина. При этом сразу отметим, что в первом тексте о знакомстве или каких-либо контактах по линии ОГПУ – НКВД СССР между Бессоновым и Андреевой нет никаких даже косвенных упоминаний. А вот во второй версии таких, правда, в большинстве случаев ничем не подтверждённых примеров и предположений достаточно много. Заметим, что мы не утверждаем, что в книге А.А. Петрушина приведены не проверенные сведения. Просто отмечаем, что, к сожалению, в ряде случаев, на наш взгляд, доказательная база либо слабая, либо она вовсе не приводится. Что касается документального подтверждения приводимых сведений, то, учитывая возможности автора-ветерана спецслужб, то их могло бы быть больше. Попробуем обосновать свою точку зрения на конкретных примерах из книги «Тайна сибирских орденов», изложенных в авторской последовательности по тексту.
Рассказ о контакте неизвестно как оказавшегося в пересыльном лагере в Котласе осуждённого бывшего комбрига Бессонова с заключённой Андреевой-Горбуновой выглядит как-то неубедительно. Эта встреча удивительным образом совпала по месту и времени. Оба участника встречи находились в условиях жёсткого ограничения свободы передвижения и круглосуточного пребывания под наблюдением внутри лагерной охраны. Тем не менее отметим, что в Котласе с начала 1930‐х годов действительно существовал крупнейший в СССР пересыльный, иногда называемый перевалочным, лагерь Макариха. Первоначально он использовался для размещения большой массы раскулаченных зажиточных крестьян-единоличников и других спецпереселенцев. Построенные в первое время более 200 бараков вмещали свыше 40 тысяч ссыльных. Лагерем управлял комендант, состоявший на службе в НКВД. Порядок среди переселенцев поддерживала охрана и активисты-«палочники» из числа заключённых, получавшие за это дополнительный паёк и лучшие условия проживания[254]. Позже через этот пересыльный лагерь стали перемещать и политических заключённых, осужденных, как правило, по статье 58 УК РСФСР.
Автор не указывает год и месяц, когда, по его сведениям, произошла эта встреча. Можно лишь примерно предположить, что речь идёт о периоде времени, начиная со 2‐го полугодия 1939 года и завершая 1‐м полугодием 1941 года.
Не совсем понятно из текста, в каком звании, по мнению автора, был в то время Бессонов – майора госбезопасности, приравниваемого к армейскому званию комбрига, или в реальном звании комбрига. Напомним, что в его послужном списке указано, что приказом НКВД СССР № 2062 от 13 ноября 1939 года ему было присвоено звание комбрига одновременно с назначением на должность начальника Отдела боевой подготовки Главного управления погранвойск НКВД СССР[255]. Если же предположить, что автор упоминает о прежнем звании Андреевой, то на момент ареста она была пенсионером органов НКВД и инвалидом 2‐й группы.
По тексту получается, что встреча состоялась по инициативе комбрига. Заключённая Андреева-Горбунова по определению такими возможностями не располагала. Поскольку А.А. Петрушин упоминает, что Бессонов являлся бывшим порученцем 1‐го заместителя НКВД СССР командарма 1‐го ранга М.П. Фриновского, то можно уточнить временные рамки рассматриваемого нами и теоретически возможного контакта в пересыльном лагере Бессонова с находившейся в заключении Александрой Азарьевной. Должность 1‐го замнаркома внутренних дел и начальника Главного управления госбезопасности НКВД СССР Фриновский получил в середине апреля 1937 года, а командармом 1‐го ранга стал в середине сентября 1938 года уже после назначения 8 сентября того же года наркомом ВМФ Союза ССР.
В этой связи автор упоминает, что порученец Бессонов знал о кладоискательстве Андреевой во время службы в ОГПУ – НКВД СССР, поскольку он якобы неоднократно участвовал в войсковом обеспечении поисков сокровищ. Такое утверждение, не подкреплённое документами и фактами, выглядит, на наш взгляд, не вполне убедительно. Но, даже если всё так и было, то вряд ли Молчанов или Андреева делились своей совершенно секретной информацией с начальствующим составом войск НКВД, привлекавшимся для оцепления и охраны мест поиска кладов и выполнения подсобных работ. А вот получить такие сведения он мог, по нашему мнению, позже, когда по распоряжению и при личном участии Фриновского допрашивали арестованного комиссара госбезопасности 2‐го ранга Молчанова, при этом жестоко избивали с целью получения компромата на Ягоду. Возможно, тогда же что-то удалось узнать и про клады и тайные хранилища золота и сокровищ времён Гражданской войны.
Поскольку в пересыльном лагере Макариха в то время заключённые мужчины и женщины содержались вместе, а спецпереселенцы и вовсе жили семьями вместе с детьми, то беседа двух зэков – Бессонова с Андреевой-Горбуновой никаких подозрений не вызывала. О чём конкретно шёл разговор – неизвестно. Однако, как показали последующие события, возможно, обсуждались вопросы, связанные с местами расположения кладов с золотом и драгоценностями.
Далее А.А. Петрушин пишет: «Вскоре Бессонова освободили и отправили на службу в Красную армию начальником штаба 102‐й стрелковой дивизии. Прощаясь с Андреевой, восстановленный в звании комбрига Бессонов знал, что ее направляют с учетом медицинского образования фельдшером в сельхозлагерь НКВД «Кедровый Шор»