В своём ответе она аргументированно указала: «Всеволод Рославлев, любовник жены Голубовского, дал ей слово заботиться без нея – она уехала на юг – об ея муже и смягчать ея участь. Он пишет свой протест…, как старый друг Голубовского, между тем, он его даже в лицо не знает и никогда не был с ним знаком, о чем пишет ему в тюрьму: «Жалею, что не знаю Вас лично и не помню даже в лицо»[351].
На этом повторные разбирательства по делу Голубовского завершились, а в отношении однокашника-заявителя Рославлева только начались. В начале марта 1920 года его самого вызвали на допрос в МЧК. Здесь он признался в том, что они хотя и были однокурсниками, но в академии так не разу и не встретились. Признал он и то, что заявление написал под влиянием его жены Ольги. А самого Голубовского он увидел лишь 25 февраля того же года, когда по просьбе его жены принёс ему в тюрьму передачу.
Владимира Волю после ареста МЧК из академии отчислили и в январе 1920 года отправили обратно на фронт. Тогда же туда направилась и Ольга Голубовская. А вслед ей летели письма влюблённого слушателя Военной академии, копии которых ложились на стол чекистки Рославец и аккуратно подшивались в уголовное дело Г.Г. Голубовского. Сюда же собиралась и переписка Голубовского с Рославлевым. Обмен письмами и записками слушателя академии с четой Голубовских полностью контролировался чекистами.
Однако вскоре неожиданно для всех осуждённый анархист Георгий Голубовский был амнистирован и вскоре встретился с женой. К тому времени муж стал инженером и внешне всё выглядело так, будто это опять была крепкая и дружная семья. Ситуация резко изменилась после того, как Ольга в начале мая 1927 года уехала на отдых в Одессу. В это время у неё как раз выдался отпуск. Георгий решил организовать семейный отдых и вскоре направился в Одессу к жене. Однако там его ждало жестокое разочарование. Он застал Ольгу вместе с другим мужчиной. Он решил возвратиться домой в Москву, однако по пути сошёл с поезда на незнакомой станции. Там он познакомился с девушкой, которую звали Марией. Он пригласил её к себе в Москву. И надо же – она действительно приехала и вышла за него замуж. Со временем восстановились и отношения с Ольгой, но теперь они были чисто дружескими.
Первые нелегальные командировки
По заданию советской разведки в марте 1921 года она отправилась на оперативное задание в Турцию, которая в те годы была под пристальным наблюдением советской разведки. Помимо того что в соседней стране к власти пришли лидеры национально-освободительного движения во главе с Мустафой Кемалем Ататюрком, опасность представляли остатки белогвардейской армии Врангеля, расположенные на турецкой земле. Планы участников Белого движения по созданию русского правительства в эмиграции во главе с генерал-лейтенантом, бароном П.Н. Врангелем для организации широкомасштабных подрывных действий против СССР вызывали необходимость активного противодействия и упреждающих шагов противника. Военная разведка была ориентирована на ликвидацию угроз на южных – морских и сухопутных – границах Советской России.
Таран штабной яхты Врангеля
Разведка, даже 100 с лишним лет спустя, неохотно делится своими секретами. Это можно легко проверить на примере событий вокруг потопленной яхты барона Врангеля. По данным, полученным в 1923 году М. Горьким, Голубовская принимала участие в таране яхты П.Н. Врангеля «Лукулл» 15 октября 1921 года.
Попробуем восстановить события далёкого прошлого, используя открытые источники и воспоминания современников тех лет.
Происшествие на рейде в Стамбуле
Итак, 15 октября 1921 года в водах Босфора случилось происшествие: пароход «Адриа» протаранил стоявшую на якоре у набережной Галаты (район Стамбула) яхту «Лукулл». Прежде эта парусно-винтовая яхта называлась «Колхида» (с 1912 года – «Лукулл») и имела свою морскую историю в составе Черноморского флота Российской империи. С 1907 года судно получило на вооружение две 37‐мм пушки фирмы Гочкиса. С ноября 1918 года яхта использовалась Добровольческой армией, а спустя два года яхта отправилась в Турцию, где на ней разместился штаб и стал проживать главнокомандующий барон П.Н. Врангель.
Относительно места столкновения морских судов имеются разночтения: то ли яхта затонула у причала Стамбула, то ли на рейде в проливе Босфор.
Яхта «Лукулл» была штаб-квартирой генерала Петра Врангеля, и вместе с ней погибли не только ценности семьи генерала, но и важнейшие документы, а также деньги, принадлежавшие русской армии. «Можно сказать, что вместе с яхтой, – как пишет Ольга Ельникова, – на дно Босфора канули надежды Врангеля возродить Белое движение и вновь начать борьбу с большевиками»[352].
В яхту главнокомандующего, стоявшую на рейде в Константинополе (Стамбуле), врезался итальянский пароход «Адриа», шедший из советского Батума.
Яхта затонула от полученных повреждений в течение примерно двух минут. Были утрачены все штабные документы, деньги и ценности врангелевской армии. Расследование пришло к выводу о случайности морского происшествия.
Последствия тарана яхты «Лукулл»
Погибли дежурный офицер мичман П.П. Сапунов, корабельный повар Краса и матрос Ефим Аршинов. Врангель находился на берегу и не пострадал. Однако именно в этот день и в это время на яхте должно было состояться очередное совещание. Однако, когда стало известно о том, что один из основных участников совещания – редактор газеты «Общее дело» Н.В. Чебышев накануне был сильно избит и в силу этого пребывал в постели. Поэтому Врангель перенёс совещание на квартиру пострадавшего редактора.
Здесь тоже есть вопрос, требующий своего уточнения. Известно, что в ноябре 1920 года вместе с остатками русской армии барона Врангеля из Крыма в Турцию перебрался другой человек с такой же фамилией – Н.Н. Чебышев. Он входил в состав редакции другой газеты – «Великая Россия». Николай Николаевич проживал в Стамбуле (Константинополе) и возглавлял бюро печати главного командования русской армии до переезда в Болгарию в октябре 1921 года[353]. Он же в своей книге вспоминал, что «почти через день ездил к Врангелю… на «Лукулл». Так вот, этот персонаж, на наш взгляд, больше подходит на роль приближённого «чёрного барона» с учётом его должности главы бюро печати. В пользу нашей версии, в книге воспоминаний Н.Н. Чебышева есть целая глава под названием «Гибель «Лукулла», в которой достаточно подробно и с комментариями спасшихся с яхты офицеров – очевидцев катастрофы описывается это необычное морское происшествие[354]. Кстати, в этих воспоминаниях указывается, что ставшая штаб-квартирой яхта Врангеля всё-таки находилась на рейде, хотя и почти у самого берега.
Это трагическое событие с гибелью яхты и членов команды произвело на барона тяжёлое впечатление. Он принял решение перебраться в Сербию, а армейские части переправить в Болгарию.
Надо отметить, что Н.Н. Чебышев был не только близким к Врангелю единомышленником, но и грамотным юристом и опытным контрразведчиком, которому спустя 10 лет удалось сопоставить все детали произошедших событий с яхтой «Лукулл» и прийти к выводу о причастности к диверсии поэтессы Елены Феррари. Однако никаких доказательств в подтверждение своих умозаключений по этому делу он предоставить не смог.
В Берлин и Париж с заданием
Что касается Елены Феррари, то она по распоряжению Центра покинула Турцию спустя несколько дней после тарана штабной яхты. В 1922 году проездом через Париж она отправилась в Берлин, приступила к сбору информации о военных организациях и центрах русской белоэмиграции в Европе. Она легко вписалась в литературное окружение Горького, который в то время отстранился от контактов с большевиками и жил в атмосфере русской эмиграции тех лет. Елена Феррари (этот псевдоним она в дальнейшем будет использовать и как литературный, и как агентурный) появляется в Берлине и заводит личные знакомства с М. Горьким и другими литераторами русской эмиграции Берлина начала 1920‐х годов – В. Шкловским, В. Ходасевичем.
В это время Елена Константиновна была действительно увлечена поэзией и видела своё будущее в литературной деятельности.
Легализация среди литераторов за рубежом
Сохранилась и частично опубликована её переписка с Горьким, начавшаяся в апреле 1922 года.
Начинающая поэтесса и делавшая первые шаги в творчестве писательница предлагала свои поэтические опыты на отзыв Горькому и Шкловскому.
Шкловский советовал ей обратиться к опыту современной модернистской литературы, в то время как Горькому были не по душе её подражания Пастернаку и Маяковскому. Он рекомендовал Феррари следовать в поэзии за Ходасевичем как преемником пушкинской традиции.
В своих письмах Елена уверяла Горького, что возвращение в Россию для неё невозможно из-за каких-то «прошлых ошибок», допущенных перед советской властью. В то же время опубликованные материалы указывают, что и в Берлине Голубовская-Феррари, под прикрытием литературных изысканий продолжала вести разведывательную деятельность и работу по разложению войск Антанты.
Творческие поиски за рубежом
В конце 1922 – начале 1923 года Феррари стала активным участником собраний Берлинского дома искусств, и её имя неоднократно упоминается в прессе. Тесно общается с художником Иваном Пуни, жившим неподалёку от неё в Берлине. Их соседство упоминается в повести Шкловского «Zoo, или Письма не о любви», где имеется и словесный портрет Елены: «У неё лицо фарфоровое, а ресницы оттягивают веки. Она может ими хлопать, как дверьми несгораемых шкафов…» Феррари выступала в Берлине также совместно с итальянским футуристом Руджеро Вазари. В 1923 году в Берлине (издательство «Огоньки») выходит сборник стихотворений Феррари «Эрифилли» (название – греческое женское имя, буквально «горячо любимая»). Планировались к выходу (в издаваемом Горьким журнале «Беседа» и отдельной книгой) её прозаические «сказки», которые в отличие от стихов Горькому нравились, однако публикация не состоялась.