Нелегальная работа в Париже
В ноябре 1922 года Голубовская была назначена помощником С.П. Урицкого, нового резидента Разведупра и ОГПУ в Париже после провала Я.М. Рудника, с февраля 1921 года являвшегося резидентом военной и политической разведки. Он был арестован французской контрразведкой и осуждён на 2 года тюремного заключения. Кстати, французам так и не удалось установить его причастность к советской военной разведке, иначе срок заключения был бы значительно больше.
Феррари была командирована в парижскую резидентуру в начале 1924 года под псевдонимом «Ирэн». Своим берлинским знакомым она представила эту поездку как вызванную своими литературными интересами. Шкловский написал для направляющейся в Париж Феррари, увлечённой авангардом в поэзии, рекомендательное письмо футуристу Илье Зданевичу с просьбой оказать помощь поэтессе.
Во второй половине 1924 года Елена Феррари под псевдонимом «Ирэн» прибыла в Париж, где заняла должность помощника резидента С.П. Урицкого. Вторым помощником у него была разведчица Мария Вячеславовна Скаковская (по другой версии – Скоковская), известная под псевдонимом «Соколова». В том же году она была направлена нелегальным резидентом военной разведки в Варшаву[355]. А разведчицу Феррари отправили с новым заданием в Италию. За время пребывания на итальянской территории она завербовал в качестве агентов римской резидентуры нескольких итальянцев, согласившихся работать на советскую военную разведку.
По пути во французскую столицу Елена на 2 месяца задержалась в Риме. Причин было несколько. Во-первых, она выполнила несколько заданий Центра. Во-вторых, встретилась с итальянским поэтом Р. Вазари, с которым была знакома ещё по Берлину. С его помощью ей удалось заключить договор с итальянским издательством о выпуске её книги стихов под названием «Prinkipo» на итальянском языке. Книга эта была напечатана на 64 страницах в 1925 году.
Это позволило ей закрепить своё положение в поэтических кругах ряда западных столиц, использовавшееся как прикрытие её разведывательной деятельности.
Ситуация на грани провала
Однако М. Горький, успевший узнать её получше, в письме Елене от 11 января 1923 года заметил: «И поэзия для вас – не главное»[356]. Да, что и говорить, прозорлив был «буревестник революции». Однако и начинающая поэтесса тоже была не проста. В своем письме от 22 апреля 1923 года она отвечает Горькому: «Литература у меня не главное, а единственное…»[357]
В этом же письме она упоминает о каком-то разговоре с сыном Горького о том, что говорили о ней «в доме Горького». Упоминает слова Горького о том, что её биографии для него не существует. Она писала: «… я твердо знаю, что никто на моем месте не сделал бы ничего лучше и больше моего и не работал для России в революцию с большим бескорыстием и любовью к ней»[358]. Здесь же она с горечью сетует на то, что ей очень больно осознавать, что Горькому для хорошего отношения к ней нужно вычеркнуть её биографию. Маститый писатель в ответном письме от 24 апреля 1923 года вынужден оправдываться. Он пишет о своём впечатлении на её рассказ о своей биографии. Уточняет, что биография – это одна из деталей его личного впечатления. «Человек говорит о себе, – подчеркивал Горький, – всегда неверно». И тому «множество причин невольной лжи человека о себе самом»[359].
Все эти строки, казалось бы, в творческой переписке Горького с начинающим литератором выглядят несколько неуместно. Можно предположить, что эти размышления пролетарского мастера пера возникли после того, как он выяснил сведения о её прошлом, видимо, через своего сына Максима Пешкова, имевшего личные знакомства в ОГПУ. Более того, он предупредил своего хорошего знакомого по эмиграции писателя Владислава Ходасевича, чтобы тот был осторожнее в разговорах с молодой поэтессой Феррари. Вот как передал этот разговор известный белоэмигрант Н.Н. Чебышев в книге своих воспоминаний «Близкая даль». Приведём этот фрагмент полностью по тексту книги, впервые вышедшей в 1933 году в Париже.
«X[одасевич] в 1922 году жил в Берлине. В литературных кружках Берлина он встречался с дамой Еленой Феррари, 22–23 лет, поэтессой. Феррари еще носила фамилию Голубевой. Маленькая брюнетка, не то еврейского, не то итальянского типа, правильные черты лица, хорошенькая. Всегда одета была в черное.
Портрет этот подходил бы ко многим женщинам, хорошеньким брюнеткам. Но у Елены Феррари была одна характерная примета: у ней недоставало одного пальца. Все пальцы сверкали великолепным маникюром. Только их было – девять.
С ноября 1922 года X. жил в Саарове под Берлином. Там же в санатории отдыхал Максим Горький, находившийся в ту пору в полном отчуждении от большевиков.
Однажды Горький сказал X. про Елену Феррари.
– Вы с ней поосторожнее. Она на большевичков работает. Служила у них в контрразведке. Темная птица. Она в Константинополе протаранила белогвардейскую яхту.
X., стоявший тогда вдалеке от белых фронтов, ничего не знал и не слыхал про катастрофу «Лукулла». Только прочитав мой материал, он невольно и вполне естественно связал это происшествие с тем, что слышал в Саарове от Горького[360]. Слова Горького, как написал Чебышев в своей книге, «он счёл долгом закрепить здесь для истории…».
На пределе возможного
Работа в разведке предполагала не только двойную жизнь в условиях постоянной опасности разоблачения и ареста. Требовалось умение перевоплощения, артистизм в поведении и готовность к любым, самым неожиданным поворотам в своей тайной жизни. Всё это приводило к колоссальным психологическим, а порой и физическим нагрузкам. Руководители военной разведки, сами прошедшие через нелегальный период жизни, стремились устраивать для зарубежной агентуры периоды отдыха на родине. Так, в 1926 году на отдых и переподготовку в Москву возвратилась разведчица-нелегал Елена Константиновна Феррари. По заведённым в разведке правилам все вернувшиеся из-за рубежа сотрудники проходили медицинскую комиссию в поликлинике Разведупра.
После осмотра врач неожиданно предложил Елене Константиновне сменить профессию разведчицы на более спокойную работу, без высокого психологического напряжения. Да она и сама уже чувствовала усталость и задумывалась о том, что пора бы поменять тяжелую работу в разведке на литературную деятельность. Рекомендацию врача она приняла как жизненную неизбежность. Она сообщила об этом своему непосредственному начальнику, написала рапорт и сдала свой пропуск на объекты Разведывательного управления в Москве.
В поисках своего места на «гражданке»
В июле 1926 года Елена стала простой гражданкой советской державы. После увольнения из разведки ей был предоставлен длительный отпуск и путёвка в санаторий в Ялте. По пути в Крым она завернула в родной Екатеринослав, который 20 июля того же года был переименован в честь председателя Президиума ЦИК СССР от Украинской ССР Г.И. Петровского в Днепропетровск. И это была лишь первая новость на пути к родному дому, который она так и не нашла. Дело в том, что дом, где прошло её детство, был снесён, а на его месте появилась новая пятиэтажка. До неузнаваемости изменили и все прилегавшие к её дому улицы.
Она решила продолжить поиски отца, с которым рассталась в 1913 году. Она давно поняла всю правоту отцовских действий, когда он строго говорил о необходимости хорошо учиться в гимназии, постигать иностранные языки и обогащаться новыми знаниями, которые, со слов отца, являлись весьма ценным человеческим капиталом.
Литературных вершин достичь не довелось
Возвратившись после отдыха в Москву, она поступила на работу в Информационное бюро Главного концессионного комитета при СНК СССР, который располагался в столице. Кстати, с 1925 по 1927 год работой комитета руководил Л.Д. Троцкий. Это ей позже припомнят, хотя никакого умысла уже бывшей разведчицы в выборе этого места работы не было. Да и с троцкистами она никогда никаких дел не имела. Её больше интересовали литературные контакты с Горьким, которому она, как позже вспоминала, всё никак не могла отправить для ознакомления и рецензии свою книгу стихов на итальянском языке.
Она восстановила прежние связи с друзьями молодости – писателем А.С. Сергеевым, журналистом Ю.В. Саблиным и некоторыми другими из числа тех, кто относил себя к московской творческой интеллигенции. В ту пору в стране во всю разворачивалась борьба с троцкистской оппозицией. Своего высшего накала борьба со сторонниками Троцкого достигла 7 ноября 1927 года, когда оппозиционеры попытались провести свой митинг и альтернативную демонстрацию в Москве. Противники платформы Троцкого, которых оказалось много больше, разогнали скопление оппозиционеров. Эти события в столице вызвали определённый резонанс в кругах интеллигенции и обсуждались на работе у Елены.
При этом Феррари сохранила дружеские отношения с некоторыми прежними сослуживцами из военной разведки. В своей книге историк ГРУ В. Лота писал: «Она изредка бывала в гостях у сотрудника Разведуправления Надежды Улановской». Здесь, возможно, закралась какая-то неточность. Дело в том, что Надежда (Эстер) Марковна Улановская, урождённая Фридгант, действительно имела отношение к военной разведке, была переводчицей и преподавателем английского языка. Только вот она вряд ли была знакома с Еленой, поскольку на службу в военную разведку Надежда Марковна поступила вместе с мужем А.П. Улановским в конце 1928 года. Иными словами, спустя примерно 2 года, после ухода Е.К. Феррари из Разведуправления. К тому же Улановская вместе с мужем были сразу направлены в Шанхай, где она работала в группе Зорге под именем судетской немки Киршнер в качестве радистки. Потом до 1931 года жила в Берлине, Париже и в США по канадскому паспорту на имя супругов Гольдман