— Ладно, Яша, не психуй, — примирительно говорил Корнеев, хлопая Раскина по плечу.
— И ты туда же? — кипятился Раскин. — Сначала я должен лечить от закидонов твоего приятеля, потом гробить машину из-за его жены, тоже хорошей невропатки, и я же еще — не психуй?!
— На себя посмотри, — не уступала Вера, — по тебе Кащенко давно плачет.
— Вы мне не тыкайте!
— Варвары хуже китайцев… я иду, Олежек, я иду, — пробивалась сквозь осадное кольцо Ленина Георгиевна.
— Таких, как ты, докторов надо к койкам прикручивать, — наседала Вера.
— Right on! Tie’im up, that nut![6] — подлил масла в огонь шофер.
— Ты еще тут… вальс-бостон! — вышел из себя Корнеев.
— Дурдом, — коротко высказалась Тина, явно поторопившись со своим заключением, потому что этим дело не кончилось.
В облаке пыли примчал мотоцикл, а на нем — Рик с Хорьком.
— Держите, — Рик протянул Вере молоток для отбивания мяса. — Хорек прихватил.
— Так общее же все. если мы на ней поженимся, — промямлил в свое оправдание Хорек.
И тут Огородников не выдержал. Голова его давно уже, как перископ, крутилась над баком, едва поспевая за всеми перипетиями многофигурного эндшпиля. И вот он не выдержал, засмеялся. И уже не мог остановиться.
Над соседним баком выросла голова Кривцова, вероятно, больше пострадавшего в момент жесткого приземления. Он тупо уставился на товарища, но тот так заразительно хохотал, так уморительно подпрыгивал в своей «супнице», что Кривцов тоже не выдержал, зашелся от смеха.
И вдруг все крики, как по команде, смолкли. Все таращились на этих двоих в некоторой тревоге: вот, дескать, окончательно свихнулись. Еще, не дай бог, окажутся буйными.
А эти двое тыкали в них пальцами и уже, кажется, икали от хохота. Давно им не было так весело. Может быть, еще ни разу в жизни.