Руфь вручает мне свою старую записную книжку, которая размером с телефонный справочник «Желтые страницы». Она, наверное, шутит. Здесь сотни листов. Внутрь вложено множество маленьких книжечек и не меньше сотни отдельных листочков с номерами, записанными на салфетках и стакерах, да еще сотни три визиток, перетянутых резиночкой. Когда-то кожаный переплет со временем превратился в картонный.
Наверное, Руфь постоянно берет эту книжку с собой в ванную. Ощущение, будто я держу чей-то старый лифчик. От нее пахнет старыми духами и чужим домом. Ужасно неприятно брать такую личную вещь у неблизкого человека.
— Ах да, Хлоя, не берись пока за это дело. Я бы хотела, чтобы за утро ты закончила буклет к «Неделе ароматов».
— Я почти закончила. Сколько ароматов надо было в него включить?
— А сколько у тебя?
— Около пяти, — отвечаю я, забыв, что из них годится только парочка.
— Придумай еще десяток. И еще. К сожалению, у меня не будет возможности взглянуть на твою работу до двух-трех часов. Так что если закончишь пораньше, отложи буклет до моего прихода. И не переживай, если не успеешь закончить до вечера адресную книгу. Я пришлю к тебе курьера в субботу. Нормально?
— Конечно, — отвечаю я.
Время подходит к четырем. Я не видела Руфь весь день, и, пожалуй, пора приняться за адресную книгу. Вдруг она вернется и все же отправит меня на вечеринку.
Восемь тридцать. Наверное, я одна во всем здании. Я приколола на доску чье-то приглашение и смотрю на него.
Похоже, сидеть мне здесь до ночи. Сейчас только буква «П». Когда я закончу и скопирую файлы, перевалит за полночь.
Вокруг так тихо. Я чувствую вес собственного тела, движение воздуха, когда поворачиваю голову. Даже тепло, идущее от вентиляционной тубы. Слышу, как по проводам бежит электричество. И кто-то зовет меня по имени.
Странно. Наверное, показалось.
Боже мой, опять. Здесь кто-то есть!
Я быстро звоню Зое, но она не отвечает. Прошептав сообщение на голосовую почту, осторожно кладу трубку. Вот, опять! Никто не знает, что я здесь. Может, спрятаться? Хватаю со стола самый большой степлер и убираю за спину. Я умру здесь. Точно умру. За что, Господи, за что? Почему я должна умереть в Валентинов день?
Наверное, Руфь направила по моему следу наемного убийцу. Мужчину. По шагам слышу. Прежде чем он до меня доберется, я с собой покончу. Точно. Прячусь под столом, взмокнув от страха. Я слишком громко дышу. Мне этого не вынести. Я хочу сдаться…
— Хлоя, я знаю, что ты здесь. Хлоя!!
Я выскакиваю со степлером в руках.
Это Стэн. В смокинге. Вылитый Бонд. Джеймс Бонд.
— Ты меня до смерти напугал! Я думала, это убийца.
— Почему?
— А кто бы еще мог знать, что я здесь?
— Зачем ты сдалась убийцам?
— Вдруг Руфь наняла?
— Если так, тебе повезло, что я добрался первым. Я искал тебя на балу, и тут услышал краем уха, что ты до сих пор работаешь.
У меня колотится сердце, по спине течет пот. И не только потому, что я решила, будто меня идут убивать. У Стэна через руку перекинуто самое прекрасное черное шелковое платье, которое только можно представить, и я почти уверена, что оно для меня.
— Это для меня?
— Может быть.
— Нет, серьезно, зачем ты его принес?
— А ты не хочешь пойти на бал?
— Хочу, но где ты взял это платье?
— В одежной кладовке. Оно твое… на сегодня.
— Одежду из кладовки носить нельзя.
— Кто сказал?
— Руфь.
— Эта ненормальная?
— Эта ненормальная — моя начальница и может здорово испортить мне жизнь, если захочет.
— И вот еще…
Стэн протягивает мне розовый фланелевый мешочек на затяжке. Я открываю его и вытаскиваю лакированную туфельку с ремешком и розовой бархатной подкладкой.
— Где ты их взял?
— Одна моя приятельница сделала их для меня… то есть для тебя.
— Приятельница, которая шьет тебе обувь?
— Только эту пару. Она сделала мне одолжение.
— Как зовут твою приятельницу и как ее найти?
— Эмма Хоуп. Она живет неподалеку от Кингз-Роуд в Лондоне.
Я продолжаю стоять, хотя колени просто подгибаются. Глазам своим не верю. Я вытаскиваю из мешочка вторую туфлю. Держу в руках собственное детство. Самое яркое воспоминание лежит на ладони, настоящее, невероятно прекрасное… У меня нет слов. Все равно, что играть во взрослых наоборот.
— Они точно такие, как помнятся мне… Как она догадалась? — шепчу я.
— Я повторил все, что ты сказала тогда в кладовке, и, видимо, она верно поняла. У них даже перламутровые пуговицы. Перламутр настоящий. В твоих, наверное, был искусственный, верно?
— Разумеется. Эти туфли даже лучше тех, что были у меня в детстве.
— Примерь их.
Я снимаю с пуговки черную шелковую петлю и осторожно натягиваю туфельку. Сидит как влитая. Интересно, какого она размера? Провожу по мягкой кожаной подошве. Невероятно новая. Потом я надеваю вторую туфлю. Вот оно, совершенство. Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, какие чувства наполняли меня, когда мама разрешала надеть парадные туфли. Я кажусь себе принцессой.
— С другой стороны, платье должно вернуться в кладовую во вторник. Оно отправится в Италию на выездную фотосессию. Взгляни, не длинновато? Модель, на которую его шили, ростом пять футов десять дюймов.
— Минуточку. Ты пришел сюда, зная, что я здесь… а туфли и платье при тебе случайно? Не понимаю. Надеюсь, мне все это не снится. Я ужасно огорчусь, если туфли окажутся ненастоящими.
Приходится снять подарок, чтобы получше разглядеть.
— Платье я захватил перед тем, как спуститься за тобой, а туфли заказал в тот же день, как ты мне их описала. Они лежали у меня в столе, я дожидался подходящего момента.
— Подошел бы любой момент. Не думала, что ты меня тогда слушал… Надо же, сколько ты хлопотал из-за меня, и какие неприятности можешь нажить, позволив мне надеть это платье до съемок…
— Не беспокойся за меня. Все в порядке. Надевай.
Я протягиваю ему туфли и позволяю перекинуть платье мне через руку. Оно куда тяжелее, чем казалось с первого взгляда. Я направляюсь к женской уборной.
— Ты выходишь, чтобы переодеться? Ты представляешь, сколько моделей переодеваются при мне каждый день?
— Я не модель.
А еще на мне колготы. Никто не должен видеть меня в колготах. Зрелище не для слабонервных.
И тут звонит телефон.
— Туалет заперт, — говорит Стэн, отворачиваясь от меня, чтобы взять трубку. Он сидит на краю моего стола спиной ко мне и снимает смокинг.
Какое на мне белье? Боже мой!
Я в одно мгновение натягиваю платье и начинаю снимать из-под него свою одежду. Когда Стэн поворачивается, я уже вылезаю из юбки, остается только застегнуть молнию на спине.
— Застегни меня, пожалуйста.
— Тебе звонит некая Зоя, и ты здорово выглядишь.
Я хватаю телефон, а Стэн застегивает молнию у меня на спине. Приходится объяснить Зое, что я позвонила ей, потому что решила, будто в здании убийца, но он оказался другом, и сейчас я не могу разговаривать, потому что переодеваюсь. Как ни странно, ей хватает моих объяснений, во всяком случае, сестра произносит: «Думаю, подробности ты расскажешь потом», — и вешает трубку.
Платье из чистого шелка. Шифоновые бретельки свободно свисают с плеч. Оно плавно расширяется книзу, спадая с бедер потоками дождя. Работа настоящего гения. Я в нем почти незаметна. Можно было и не снимать одежду — все равно бы легко застегнулось.
Я поворачиваюсь к Стэну и слегка кручусь, ожидая его реакции. Вечно забываю: мужчины не хлопают в ладоши.
Вместо этого он прижимает одну руку к сердцу, а другой затягивает меня к себе на колени и шепчет в ухо: «Прекрасная Хлоя».
Стэн так произносит последние слова, что мне хочется броситься к телефону и поблагодарить маму за то, что та дала мне такое имя. Обнимаю его за шею, и тут он говорит:
— Встань-ка. Хочу еще раз посмотреть, как ты в нем крутишься.
Через пару секунд я поднимаюсь, еще раз кручусь и иду к зеркалу. Платье невероятно шелестит при каждом шаге. Воистину королевский подарок, пусть и на один вечер. Потом я делаю шаг назад. Оно не только слишком широкое, но еще и длинно мне по крайней мере на восемнадцать дюймов. Я разглядываю себя в этом невероятном платье, прикидывая, сколько часов работы потребуется, чтобы уменьшить его до человеческих размеров.
Стэн видит выражение моего лица в зеркале и смеется.
— Ладно, думаю, мы довольно полюбовались на платье. Можешь снимать.
— Почему? Оно мне нравится.
Он явно не играл в переодевания и не понимает, что размер не имеет значения.
— Правда? Отлично. Тогда надевай новые туфли и пойдем.
— Новые туфли с ремешком?
— Да, а что?
— Они не подходят.
— Как не подходят? Ты сказала, что туфли с ремешком парадные, а это парадное платье, вот и надевай.
Я беру туфли и снова их расстегиваю. Не знай я точно, что в семь лет у меня был куда меньший размер стопы, готова была бы поклясться, что это те самые туфли. Провожу пальцем по бархату. Обожаю бархат. Белая перламутровая пуговица отсвечивает розовым. Мысок точно такой же формы — квадратный с закругленными краями. Я прижимаю туфли к сердцу. Мне хочется сказать им: «Смотрите, я в платье киногероини, а на моем столе лежит работа. Видите? Написано: «Номер про туфли». Я почти добилась своей цели».
Я натягиваю туфли, застегиваю маленькие пуговки и возвращаюсь к зеркалу, приподняв платье по бокам. У туфель такая плоская подошва, что мысок немного торчит вверх. За всю жизнь у меня были только одни такие туфли, те самые, из времен детства, и это единственное, что мне в них не нравилось. Я пытаюсь подобрать пальцы, но ничего не меняется.
С чем можно носить эти туфли, кроме джемпера?
У меня нет слов.
— Что ж, вот и я. — Я подхожу к Стэну, чувствуя себя так, будто на мне тапочки и старая ночнушка.
— Отлично, идем. — Он встает. Нельзя же показываться на людях в таком виде. Очень весело мерить большие красивые платья, но не при людях.