– Хотите сказать, выйти замуж за другого, ежели меня о том попросят?
Какое-то время ответ Изабеллы заставил себя ждать; потом она услышала, как произносит его в тишине, которую словно бы сгустило вниманье Пэнси.
– Да, выйти за другого.
Взгляд дитя стал еще более испытующим; Изабелла подумала, что падчерица сомневается в ее искренности. Пэнси подкрепила это впечатление, медленно поднявшись с колен. Некоторое время она стояла так, опустив маленькие ручки, а потом дрожащим голосом произнесла:
– Что ж, надеюсь, никто меня не позовет!
– Это вряд ли. Кое-кто еще может попросить твоей руки.
– Сомневаюсь, что он готов, – сказала Пэнси.
– Так могло показаться, но был бы он уверенней в успехе…
– Был бы уверенней? Тогда точно не готов!
Ее тон звучал язвительно. Изабелла тоже поднялась и некоторое время постояла, глядя в огонь.
– Лорд Уорбертон проявлял к тебе повышенное внимание, – продолжила она. – И ты, разумеется, знаешь, что речь о нем. – Она обнаружила, что, против собственных ожиданий, почти угодила в положение, когда надо оправдываться; и в связи с тем представила благородного джентльмена не столь выгодно, как намеревалась.
– Он был очень добр и очень нравится мне. Однако, ежели думаете, будто он сделает предложение, то, думаю, ошибаетесь.
– Может, и так, однако твоему папеньке это чрезвычайно понравилось бы.
Пэнси покачала головой, изобразив небольшую мудрую улыбку.
– Лорд Уорбертон не станет делать предложения, просто чтобы угодить папеньке.
– Твой папенька хотел бы, чтобы ты его ободрила, – механическим тоном настаивала Изабелла.
– Как же мне его ободрить?
– Не знаю. Это пусть решает твой папенька.
Некоторое время Пэнси молчала, продолжая улыбаться так, словно владела поразительной уверенностью.
– Бояться нечего, опасности нет! – заявила она наконец.
В том, как она это сказала, слышалась убежденность, а в том, как она сама в это верила, – счастье, что вызвало у Изабеллы замешательство. Чувство было, будто ее винят в бесчестии, и эта мысль рождала омерзение. Дабы восстановить уверенность, Изабелла едва не призналась, мол, лорд Уорбертон дал ей знать, что опасность таки имеется, однако смолчала, сказав лишь – невпопад из-за смущения, – что его светлость, определенно, был чрезвычайно любезен, дружелюбен.
– Да, он был очень добр, – ответила Пэнси. – За это он мне и нравится.
– Тогда откуда же такие великие трудности?
– Я всегда была уверена, что он знает о моем нежелании… как вы там выразились… ободрять его? Он знает, что я не рвусь замуж за него, и хочет, чтобы я знала: по той же причине он меня беспокоить не станет. Вот она доброта. С тем же успехом лорд Уорбертон мог сказать: «Вы мне очень нравитесь, но ежели вам сие не по душе, то больше обо мне не услышите». Это очень любезно, очень благородно, – еще увереннее продолжала Пэнси. – Вот и все, что мы друг другу сказали. Я ему тоже безразлична. Ах нет, опасность мне не грозит.
Изабеллу поразила глубина восприятия, на которую, как оказалось, способен сей кроткий, безропотный человечек. Она испугалась мудрости Пэнси и стала отступать.
– Ты должна сказать это папеньке, – сдержанно заметила она.
– Думаю, не стоит, – несдержанно ответила Пэнси.
– Нельзя давать ему ложных надежд.
– Может, и нет, но мне самой лучше, ежели он станет их питать. До тех пор, пока папенька верит, будто лорд Уорбертон намерен сделать нечто сродни тому, о чем вы говорите, он не будет искать мне других женихов. Я от этого лишь выиграю, – очень прямо проговорило дитя.
Было в откровенности Пэнси нечто потрясающе, и Изабелла глубоко вздохнула. Ее избавили от тяжкого бремени ответственности. Падчерица сама мыслила довольно ясно, а Изабелла вдруг ощутила, что у нее не осталось света, которым она могла бы поделиться. Тем не менее ее не отпускала мысль, что нужно хранить преданность Осмонду, что, решая вопрос с его дочерью, она не поступается честью. Поддавшись этому чувству, она, прежде чем уйти, выдала еще одно предложение. Предложение, сделав которое, как ей казалось, она совершит все, от нее зависящее.
– Для твоего папеньки само собой разумеется, что ты хотя бы выйдешь за аристократа.
Пэнси встала в открытых дверях, отдернула занавес, чтобы Изабелла могла выйти.
– Мне кажется, мистер Розье сойдет за такового! – очень мрачно заметила она.
Глава XLVI
Лорд Уорбертон не появлялся в гостиной миссис Осмонд вот уже несколько дней, да и муж ее помалкивал о письме от его светлости. Не укрылось от нее и то, что Осмонд чего-то ждет: пусть ему наверняка казалось неприемлемым выдавать нетерпение, он явно переживал, что благородный друг слишком уж долго тянет с визитом. И вот спустя четыре дня он указал на его пропажу.
– Что это с лордом Уорбертоном? Как он поступает с нами? Будто бежит от лавочника, выставившего счет.
– Мне ничего не известно, – сказала Изабелла. – Я видела его в прошлую пятницу на балу у немецкой семьи. Он говорил, что собирался написать вам.
– Он мне ничего не писал.
– Я так и подумала, раз вы мне ничего не сообщаете.
– Вот странный тип, – выразительно посетовал Осмонд. Изабелла не ответила, и тогда он продолжил недоумевать, мол, неужели его светлость за пять дней так и не измыслил послания. – Ему что, так тяжело писать?
– Не знаю, – только и ответила Изабелла. – Мне он никогда не писал.
– Никогда? Мне казалось, что в одно время вы состояли с ним в близкой переписке.
Изабелла ответила, дескать, то другое, и разговор на этом завершился. Впрочем, назавтра, придя в ее гостиную ближе к вечеру, муж снова возобновил его.
– Что вы сказали лорду Уорбертону, когда он признался в намерении написать мне? – спросил Осмонд.
Изабелла едва заметно помялась.
– Кажется, просила не забыть об этом.
– Думаете, этого стоило опасаться?
– Вы ведь сами говорили, что его светлость – странный тип.
– Очевидно, он забыл, – сделал вывод Осмонд. – Будьте любезны, напомните ему.
– Мне написать ему? – требовательно спросила Изабелла.
– Я бы не стал возражать.
– Вы ждете от меня слишком многого.
– О да, я жду от вас очень многого.
– Боюсь, я вас разочарую, – ответила Изабелла.
– Я и не такие разочарования переживал.
– Конечно, мне известно. А уж как я сама себя разочаровала! Хотите наложить лапы на лорда Уорбертона, так делайте все сами.
Пару минут Осмонд молчал, однако затем ответил:
– Будет непросто, коли вы выступаете против меня.
Изабелла вздрогнула; она почувствовала, как ее начинает трясти. У мужа имелась жестокая привычка смотреть на нее с прищуром, когда он словно бы думал о ней, но сам ее не видел. Так Осмонд словно неохотно признавал необходимость думать о жене, одновременно игнорируя ее присутствие. Никогда еще она не подмечала этого так ярко, как сейчас.
– Мне кажется, вы обвиняете меня в какой-то низости, – парировала она.
– Я обвиняю вас в ненадежности. Ежели лорд Уорбертон так и не огласит свои намерения, я решу, что вы его сдержали. Уж не знаю, низость ли это, но женщины полагают себя вправе так поступать. Уверен, и вы прекрасно все поняли.
– Я обещала сделать все, что в моих силах, – продолжила Изабелла.
– Да, вы выиграли время.
Тут она поймала себя на том, что снова считает Осмонда прекрасным.
– Сильно же вы хотите быть уверенным в нем!
Только она это сказала, как до нее дошел полный смысл собственных слов, которого она не понимала, произнося их: она сравнивала Осмонда с собой; вспомнила, что некогда держала в руке это вожделенное сокровище, но, чувствуя себя и без того богатой, выронила его. На миг ее охватил восторг – ужасающая радость от того, что получилось ранить Осмонда, ибо выражение его лица мгновенно показало, что удар весь, без остатка пришелся в цель. Впрочем, Осмонд не стал возражать, лишь быстро произнес:
– Да, я хочу этого безмерно.
В это время в комнату следом за слугой вошел лорд Уорбертон. При виде Осмонда его светлость заметно оробел. Он перевел быстрый взгляд с хозяина дома на хозяйку, как бы выражая этим нежелание прерывать их, либо даже ощущение гнетущих обстоятельств. Затем он все-таки приблизился в своей английской манере, преподнося собственную смутную робость как элемент хорошего воспитания. Правда, единственное, что оно давало, так это неспособность завязать беседу: Осмонд сам растерялся и не нашелся, что сказать.
Довольно быстро среагировала Изабелла, заметив нынешнему гостю, что они с мужем как раз о нем и говорили. Тогда и муж прибавил, они-де его совсем потеряли, боялись, как бы он не уехал.
– Отнюдь, – с улыбкой объяснил Осмонду лорд Уорбертон. – Я только собирался уезжать. – После чего поведал, как его внезапно вызвали обратно в Англию: и ехать предстояло завтра, либо же днем после. – Премного жаль оставлять беднягу Тушетта! – воскликнул он под конец.
Некоторое время ни один из его собеседников не говорил ничего: Осмонд слушал, откинувшись на спинку кресла; Изабелла не смотрела на мужа и могла лишь гадать, какое сейчас у того выражение лица. Взгляд ее был обращен на гостя: в его лицо смотреть было куда проще, так как лорд старательно прятал глаза. Сумей Изабелла заглянуть в них – прочла бы много занимательного.
– Лучше вам забрать беднягу Тушетта, – тут же, довольно прямо высказался Осмонд.
– Ему бы дождаться оттепели, – возразил лорд Уорбертон. – Покамест я бы не советовал пускаться в дорогу.
Он просидел у них четверть часа, спеша наговориться, так, словно мог их больше не увидеть – если, конечно, они сами не наведаются в Англию, что он им настоятельно рекомендовал. Отчего бы им не приехать осенью? – мысль казалась лорду весьма удачной. Он с превеликим удовольствием посвятит себя гостям, пусть они только приезжают и проведут у него месяц. Осмонд, по собственному признанию, в Англии бывал всего лишь раз; что было просто нелепо для человека с его ресурсами свободного времени и ума. Эта страна была буквально создана для него.