Лорд Уорбертон спросил у Изабеллы, помнит ли она, как замечательно провела там время, и не желает ли повторить свой опыт. Не хочет ли снова повидать Гарденкорт? В Гарденкорте и правда славно. Тушетт не заботился о поместье как следует, но оно из тех мест, которые невозможно запустить. Почему бы им не приехать и не навестить Тушетта? Он же наверняка и сам их приглашал? Ведь приглашал? Вот неотесанный пройдоха! Лорд Уорбертон пообещал проучить хозяина Гарденкорта. Само собой, вышло недоразумение, Ральф будет рад принять их. Месяц в гостях у Тушетта, месяц в гостях у лорда – выйдет повидаться со всеми знакомыми. А ведь и впрямь не так уж и плохо!
Лорд Уорбертон добавил, дескать, поездка придется по душе мисс Осмонд, которая призналась, что ни разу еще не бывала в Англии, и которую сам он заверил: сию страну непременно стоит посетить. Ей, разумеется, не надо ехать в Англию только за тем, чтобы снискать восхищение – таковая участь ее ждала везде, – однако, если то послужит для нее стимулом, пусть знает: на родине лорда Уорбертона она оберет невероятный успех. Его светлость спросил, не дома ли Пэнси, а то он хотел бы попрощаться. Не то чтобы он любил прощания, обычно он от них увиливал и, покидая Англию, не попрощался ни с единым двуногим существом. Он даже почти собрался покинуть Рим, не потревожив миссис Осмонд. Что может быть унылей, чем последняя беседа? С одной стороны, так и не скажешь то, чего хотел – вспомнишь об этом только час спустя. С другой, мелешь то, чего не стоит, просто из чувства, будто надо хоть что-то, да сказать. Чувство это огорчительно, путает мысли. Его лорд Уорбертон испытывал прямо сейчас, а все – миссис Осмонд. Ежели она считает, будто он наговорил лишнего, пусть спишет на волнение; расставание с ней – задача не из легких. Лорду Уорбертону правда было жаль уезжать. Он думал не заходить к Изабелле, но написать, однако письмо бы он прислал ей так или иначе и рассказал обо всем, что непременно постигнет его в скором времени. Хозяева же пусть крепко поразмыслят над визитом в Локли!
Ежели в том, как проходил визит, или в том, как лорд объявил об отъезде, и было нечто неловкое, то на поверхности это никак не проявилось. Лорд Уорбертон признался в тревоге, однако в остальном никак ее не показал. Изабелла оценила, с каким изяществом он исполняет свое решение уехать, и порадовалась за него. Ее симпатий хватило на то, чтобы желать ему с достоинством выдержать испытание. Он бы оставил притязания, так или иначе, просто не из высокомерия, но из привычки побеждать, и муж Изабеллы никак не мог отказать ему в этом праве. И пока она сидела там, разум ее совершал сложную работу. С одной стороны, она слушала гостя и говорила то, что он должен был слышать; с переменным успехом читала между строк, когда говорил он сам, и гадала при этом, как он держался бы, застань он ее в одиночестве. С другой стороны, отчетливо сознавала, что чувствует Осмонд. Ей было почти жаль его: он был обречен на острую боль потери без возможности получить облегчение, выругавшись. Он питал такие надежды, и вот сейчас у него на глазах чаяния развеялись, как дым, а ему оставалось сидеть, улыбаться и заламывать пальцы. Не то чтобы он утруждал себя живой улыбкой; в целом, он смотрел на гостя с отсутствующим видом, вполне приличествовавшим человеку его ума. На самом деле благодаря уму Осмонд и был способен выглядеть так, будто его абсолютно ничего не затронуло, и выражение его лица отнюдь не демонстрировало разочарования. Верный собственной системе, Осмонд выражал ровно столько эмоций, сколько считал нужным. Он с самого начала нацеливался на этот приз, но никогда не позволял рвению исказить благородных черт своего лица. С потенциальным зятем обращался, как с любым другим человеком, будто заинтересован в нем вынужденно и брак нужен не ему, Осмонду, а соискателю; ведь такой человек, как Гилберт Осмонд, и так уже прекрасно обеспечен. Вот и сейчас он ничем не выдавал бурлящего в груди гнева из-за упущенной выгоды. В том Изабелла ничуть не сомневалась, как ни странно, получив толику удовлетворения. Она желала лорду Уорбертону одержать триумф над Осмондом и в то же время – чтобы муж поднялся намного выше его светлости. Осмонд по-своему был восхитителен; он, как и гость, имел преимущество в виде наработанной привычки. Не побеждать, но уметь даже не пытаться сделать этого, что тоже было славно. Откинувшись на спинку кресла, слушая вполуха дружеские приглашения и смущенные оправдания – адресованные, по сути, Изабелле, – Осмонд, за неимением большего, утешался мыслью о том, как ловко он изображает равнодушие и как уместность этой маски добавляет ему веса. Как же кстати подвернулась возможность сделать вид, будто волнения уезжающего никак не занимают его мыслей. Лорд Уорбертон, определенно, справлялся хорошо, однако представление Осмонда, в силу своей природы, было лучше исполнено; лорду Уорбертону же достались позиции попроще: ничто на всем белом свете не удерживало его в Риме. Благие, казалось бы, намерения не принесли плодов: он так и не взял на себя никаких обязательств, обезопасив свою честь. Осмонд изобразил умеренный интерес к приглашению погостить, как и к предположению о том, какой успех ждет Пэнси в Англии. Пробормотал нечто в знак того, что услышал гостя, предоставив Изабелле ответить, мол, вопрос требует тщательного рассмотрения. Изабелла же, даже делая это замечание, как наяву увидела огромную картину, развернувшуюся в голове у мужа: в середине полотна вышагивала маленькая фигурка Пэнси.
Лорд Уорбертон попросил дозволения проститься с девочкой, однако ни Изабелла, ни Осмонд пальцем не пошевелили, чтобы послать за ней. Всем своим видом лорд показывал, что визит его не должен затянуться: разместился на небольшом стульчике, словно присел совсем ненадолго, и не выпускал шляпу из рук. Тем не менее он сидел и ждал. Изабелла никак не могла сообразить, чего же именно. Вряд ли свидания с Пэнси. Впечатление складывалось, что его светлость даже предпочел бы не видеться с девочкой. Ну разумеется, он хотел поговорить с ней, Изабеллой. Однако она не горела желанием выслушивать его, опасаясь объяснений, без которых прекрасно обошлась бы, но вот Осмонд встал, как проницательный хозяин, сообразивший, что столь неугомонный гость, возможно, хочет сказать последнее слово дамам.
– Мне до ужина надо написать одно письмо, – сказал Осмонд. – Прошу простить. Проверю, освободилась ли моя дочь, и ежели да, то дам ей знать, что вы пришли. Разумеется, как будете в Риме, обращайтесь к нам. Миссис Осмонд поговорит с вами об экспедиции в Англию: подобными вещами заведует она.
Затем он кивнул, показывая, что закончил свою небольшую речь, но руки пожимать не стал, продемонстрировав тем самым заметную сухость. Впрочем, ситуация иного не требовала. Теперь, когда Осмонд покинул комнату, у лорда Уорбертона, наверное, не нашлось бы повода сделать замечание: «Похоже, супруг ваш зол?» – которое Изабелла почла бы сильно неприятным. И все же, скажи лорд это, она бы ответила: «О, не тревожьтесь. К вам он ненависти не питает, он питает ее ко мне».
И только когда они остались одни, друг продемонстрировал некоторую смутную неловкость – пересев на другой стул и поигрывая двумя или тремя предметами, попавшимися под руку.
– Надеюсь, он пришлет мисс Осмонд, – произнес он наконец. – Мне очень хочется ее повидать.
– Я рада, что этот раз последний, – сказала Изабелла.
– И я. Я неинтересен Пэнси.
– Да, вы ей неинтересны.
– Неудивительно, – согласился лорд, а потом ни с того ни с сего прибавил: – Вы ведь приедете в Англию?
– Думаю, лучше нам не приезжать.
– Ах, но с вас причитается. Разве не помните, что когда-то должны были приехать в Локли, да так и не собрались?
– С тех пор все изменилось, – объяснила Изабелла.
– Не в худшую же сторону! Видеть вас под моим кровом, – на секунду он сдержал натиск, – будет огромным удовольствием.
Как ни боялась она его объяснений, это стало единственным. Они немного поговорили о Ральфе, а вскоре пришла и Пэнси, уже одетая к ужину и изрядно зарумянившаяся. Девочка с лордом Уорбертоном пожали друг другу руки, затем она посмотрела на него снизу вверх, с улыбкой, которая – как знала Изабелла, и не мог знать его светлость – могла быть приравнена к рыданиям.
– Я уезжаю, – сообщил лорд. – Хочу с вами попрощаться.
– Прощайте, лорд Уорбертон, – дрожащим голосом сказала Пэнси.
– От души хочу пожелать вам большого счастья.
– Благодарю, лорд Уорбертон.
Он задержался ненадолго и взглянул на Изабеллу.
– Вы, должно быть, благословлены, у вас такой ангел хранитель.
– Уверена, так и есть, – согласилась Пэнси тоном человека, который во всем видит лишь добро.
– С подобной убежденностью вы далеко пойдете. Однако, ежели ей, вашему ангелу, вдруг случится вас оставить, помните… думайте… – Ее собеседник ненадолго растерялся. – Думайте, хотя бы изредка, обо мне! – слабо посмеялся он, после чего молча пожал руку Изабелле и был таков.
Когда он оставил комнату, Изабелла ждала, что падчерица разразится потоком слез, однако Пэнси повела себя несколько иначе.
– Вы правда мой ангел-хранитель! – воскликнула она премилым голоском.
Изабелла покачала головой.
– Вовсе я не ангел. В лучшем случае, твой добрый друг.
– Значит, очень добрый друг, раз попросили папеньку быть со мной помягче.
– Я ни о чем не просила твоего папеньку, – удивленно ответила Изабелла.
– Он только что отправил меня в гостиную и напутствовал теплым поцелуем.
– Ах, – сказала Изабелла, – то была его идея!
Притом же весьма характерная для Осмонда. Он и для Изабеллы наверняка приготовил нечто этакое. Надо же, и с Пэнси повел себя безупречно. Тем вечером они ужинали вне дома, после отправились к другим увеселениям, и наедине с мужем Изабелла осталась лишь поздним вечером. Когда Пэнси целовала его, отправляясь к себе, он ответил дочери столь небывало теплыми объятиями, что Изабелла призадумалась: не делает ли он вид, будто утешает дочь, раненную махинациями мачехи? И не показывает ли так, чего ждет от жены. Изабелла уже было собралась выйти следом за Пэнси, но тут Осмонд попросил ее задержаться, хотел кое-что продемонстрировать. Пока она стояла, не успев снять пелерины, он немного походил по комнате.