Впрочем, на лице его читалась необыкновенная умиротворенность: неподвижностью черт оно напоминало крышку ящика. Ральф превратился чуть ли не в скелет. Стоило же ему открыть глаза, и Изабелла словно заглянула в бездну. Сиделка вернулась лишь к полуночи, однако часы, проведенные рядом с Ральфом, не показались Изабелле долгими, ведь именно за этим она и приехала.
Ежели она рассчитывала на долгое бдение, то не обманулась, ибо три дня Ральф провел в этаком благодарном молчании. Несколько раз ей мнилось, будто бы он хочет говорить, но голос отказывал ему. Тогда он закрывал глаза, словно в предвкушении чего-то – чего-то, что придет наверняка. Молчание Ральф хранил полное, и ей порой казалось, что ожидание его завершилось. Притом ее не покидало чувство, что кузен покамест не покинул ее. Временами она его оставляла и в какие-то часы бродила по пустому дому, прислушиваясь к голосу, что не принадлежал бедняге Ральфу. Ее постоянно терзал страх: она ждала, что муж напишет ей. Однако ни слова не пришло и от Осмонда. Изабелла лишь получила письмо из Флоренции от графини Джемини.
Вечером третьего дня, однако же, Ральф заговорил.
– Сегодня мне получше, – пробормотал он внезапно в тоскливой тишине ее бдения. – Кажется, я могу поговорить. – Изабелла опустилась на колени у его подушки, взяла за тощую руку и попросила не утруждаться, не изматывать себя. Ральф поневоле сохранял серьезную мину: ему не удавалась игра мускулов, дабы изобразить улыбку, – но все еще не растерял способности изобличать нелепости. – Устал я или не устал, впереди целая вечность для отдыха. Не грех и поднатужиться, коль скоро это самый распоследний раз. Вроде бы ближе к концу люди начинают ощущать себя получше? Я часто слышал о таком и ждал сего. С тех самых пор, как вы приехали, только и думал, когда сей час придет. Раза два или три силился заговорить, из страха, что вам приестся сидеть тут. – Ральф говорил медленно, с болезненными перерывами, надолго беря паузы; его голос словно бы доносился издалека. Замолчав же, кузен просто глядел на Изабеллу большими, немигающими глазами. – Как хорошо, что вы приехали, – продолжил он. – Я ждал этого, презрев сомнения.
– Я сама сомневалась, что приеду, – сказала Изабелла.
– Вы точно ангел у моей кровати. А знаете, что поговаривают об ангеле смерти? Он, мол, прекраснейший из всего сонма. Вы именно такая, вы словно ждали меня.
– Я не смерти вашей ждала, а… этого. Это не смерть, дорогой Ральф.
– Не для вас, нет. Ничто не делает нас живее, чем лицезрение чужой смерти. Это и есть ощущение жизни – чувство, что мы остаемся. Оно есть даже у меня. Впрочем, теперь от меня нет иного прока, разве что передать это чувство другим. Со мной все кончено. – Тут он замолчал. Изабелла подалась ближе, положив голову на сцепленные поверх его ладони руки. Теперь она его не видела, однако его глухой голос раздавался над самым ее ухом: – Изабелла, – внезапно заговорил он снова. – Жаль, что кончилось все не для вас. – Она ничего не ответила; разразилась всхлипами и осталась сидеть так, зарывшись лицом в их руки. Ральф лежал молча, вслушиваясь в ее плач; наконец он протяжно застонал. – Ах, что вы со мной сотворили!
– Что ВЫ сотворили со мной! – вскричала Изабелла в крайнем возбуждении, которое, впрочем, сглаживалось ее позой. Она растеряла всякий стыд, всякое желание прятать что-либо. Пусть Ральф знает; для душевной боли он уже недосягаем, а признание сблизит их окончательно. – Однажды вы кое-что сделали, сами знаете. О, Ральф, вы были всем! Что я для вас сделала, что могу сделать сегодня? Я бы умерла, лишь бы вы жили. Но я не хочу, чтобы вы жили; лучше сама умру, лишь бы вас не терять. – Голос ее тоже надломился, полный слез и горя.
– Вы не потеряете меня. Сохраните меня в сердце, и я буду ближе, чем когда-либо. Дорогая Изабелла, жизнь лучше, ибо в жизни есть любовь. Смерть хороша, но в ней любви нет.
– Я вас так и не отблагодарила… так и не сказала… не была той, кем должна была быть! – продолжала Изабелла. Ею овладела страстная потребность плакать и винить себя, отдаться скорби. Все ее беды слились воедино, сплавились в эту нынешнюю боль. – Что вы, наверное, обо мне думали? Хотя откуда мне было знать? Есть те, кто поумней меня, и посему все открылось мне лишь недавно.
– Не обращайте внимания на людей, – посоветовал Ральф. – Сам я рад покинуть их.
Она вскинула голову, подняла сцепленные ладони, словно молилась ему.
– Это правда? Это так? – спросила она.
– То, что вы были глупы? О нет, – сказал Ральф, ощутимо напрягая волю.
– То, что вы сделали меня богатой, что все мое – это ваше?
Ральф отвернулся и некоторое время молчал. Потом наконец ответил:
– Ах, не надо, все обернулось… вот чем. – Он медленно повернулся к ней. – Но когда бы не это… когда бы не это!.. – Он помолчал. – Мне кажется, я вас уничтожил, – простонал кузен.
Изабелла полнилась уверенностью, что он для боли недосягаем и уже почти оставил этот мир, но даже невзирая на сие ощущение, она бы все равно говорила, ибо все утратило смысл. Все, кроме единственного знания, не причинявшего чистые муки, – знания о том, что они видят истину вместе.
– Он женился на мне из-за денег, – сказала Изабелла. Она хотела излить на кузена все и боялась не успеть, ведь он мог умереть раньше.
Ральф, продолжая глядеть на нее недвижными глазами, сомкнул веки. Впрочем, тут же поднял их и ответил:
– Он был горячо влюблен в вас.
– Да, он был влюблен, однако, будь я бедной, не женился бы. Я не виню вас. Как можно! Хочу лишь, чтобы вы поняли. Прежде я пыталась утаить от вас правду, но то время миновало.
– Я давно все понял, – признался Ральф.
– Я догадывалась, и мне это не нравилось. Зато теперь нравится.
– Я не обижен… Я даже счастлив. – В голосе Ральфа правда слышалась невероятная радость. Тогда Изабелла поцеловала его в макушку. – Я все давно понял, – повторил Ральф, – и это было так странно… так грустно. Вы хотели повидать жизнь, и за это пожелание вас наказали, ведь вам не было этого дозволено. Вас перетерли жернова традиций!
– О да, меня наказали, – всхлипнула Изабелла.
Он прислушался к ее плачу, а затем продолжил:
– Как Осмонд воспринял ваш отъезд? Совсем дурно?
– Сделал так, что мне было очень тяжело решиться. Теперь это неважно.
– Так значит, между вами все кончено?
– О нет, вряд ли что-то закончилось.
– Вы вернетесь к нему? – ахнул Ральф.
– Не знаю, не могу сказать. Я останусь тут столько, сколько будет можно. Сейчас думать не хочу. Да и нет нужды. Мне на все плевать, кроме вас, и этого пока достаточно. Пусть ненадолго, но этого хватит. Здесь, стоя на коленях, у вашего смертного одра, я счастлива так, как давно не была. И я хочу, чтобы вы были счастливы, не думали ни о чем печальном, только чувствовали мое присутствие, мою любовь. Какое нам дело до боли? К чему думать о ней в такие часы? Она не самое глубокое чувство, есть и глубже.
Похоже, время от времени говорить Ральфу становилось особенно тяжело; ему требовалось больше времени, чтобы собраться с силами. Поначалу он словно не думал отвечать на ее последние слова, но прошло много времени, и он просто пробормотал:
– Вы должны остаться здесь.
– Я бы хотела остаться, столько, сколько покажется верным.
– Покажется верным? – повторил за ней кузен. – Да, много же вы думаете о верном.
– Кто-то должен. Вы очень устали, – сказала Изабелла.
– Очень. Вы говорили, что боль – не самое глубокое чувство. Да… так, но все же глубины ему не занимать. Когда б я мог остаться…
– Для меня вы навсегда останетесь здесь, – мягко перебила Изабелла, что далось ей без труда.
Однако Ральф через некоторое время продолжил:
– …Но в конце концов она уходит. Уже проходит. Зато любовь остается. Не знаю, за что нам столько мук. Возможно, я это выясню, но вы еще молоды, и в жизни много чего есть.
– Я чувствую себя очень старой, – возразила Изабелла.
– Снова помолодеете. Я вижу это. Я не верю… не верю… – Он снова остановился, выдохшись.
Изабелла попросила его пока не говорить.
– Нам не нужны слова, чтобы понять друг друга, – сказала она.
– …Я не верю, что столь крупная ошибка, как ваша, может принести большие страдания.
– О, Ральф, сейчас я очень счастлива, – вскричала сквозь слезы Изабелла.
– И помните, – продолжил он, – что пусть вас ненавидели, я любил вас с той же силой. Да… даже… обожал, Изабелла! – томительно и едва слышно выдохнул он.
– О брат мой! – вскричала Изабелла, падая рядом с ним без сил.
Глава LV
Он рассказывал ей, еще в первый вечер в Гарденкорте, что если она поживет и настрадается вдосталь, то может однажды повстречать призрака, которым, как и положено, не обделен сей старый дом. Видимо, необходимое условие она выполнила, ибо на следующее утро в холодном бледном рассвете поняла, что у ее кровати стоит дух. Накануне она легла, не раздеваясь, убежденная, что ночи Ральф не переживет. Спать и не думала, ждала, ведь подобное ожидание требовало бдения. Однако Изабелла все же сомкнула веки, уверенная: коли ночью к ней постучаться, она услышит. Стука не последовало, но едва забрезжил жидкий серый свет, как она резко села на кровати, словно бы услышала призыв. На миг ей показалось, что это Ральф стоит тут, перед с ней – неясная фигура, парящая в полутемной комнате. Она присмотрелась, увидела белое лицо и добрые глаза, а после осознала, что рядом никого.
Она не устрашилась, только испытала уверенность. Покинула комнату и с неослабевающей убежденностью прошла темными коридорами, спустилась по дубовым ступеням лестницы, лоснившимся в неверном свете из окон гостиной. У двери в комнату Ральфа остановилась и прислушалась, но не услышала ничего, лишь, как ей показалось, тишину внутри. Осторожно, словно приподнимая вуаль с лица почившего, толкнула дверь и увидела миссис Тушетт – та неподвижно и прямо сидела у постели сына, держа его за руку. По другую сторону одра доктор со знанием дела ощупывал запястье Ральфа. В изножье стояло две сиделки.