Миссис Тушетт не обернулась, а вот доктор поднял голову и сурово взглянул на Изабеллу; затем он отпустил руку Ральфа. Одна из сиделок тоже очень тяжело взглянула на Изабеллу, однако же никто не произнес ни слова. Изабелла смотрела лишь на то, что и пришла увидеть: лицо Ральфа было как никогда бледно и странно напоминало лицо его отца, который за шесть лет до того лежал на этой самой постели. Изабелла прошла к тетке и обняла ее одной рукой; и миссис Тушетт, которая обычно сама не обнимала и не любила объятий, ненадолго и слегка подалась к ней. Притом она была скованна и не пролила ни слезинки; в ее резко очерченное бледное лицо было страшно взглянуть.
– Дорогая тетушка Лидия… – пробормотала Изабелла.
– Благодари Господа, что у тебя нет ребенка, – вымолвила миссис Тушетт, отстраняясь.
Спустя три дня внушительное число людей сумело выкроить время в самый разгар лондонского «сезона», дабы сесть на утренний поезд до тихой станции Беркшир и провести полчаса в располагавшейся неподалеку серой церквушке. На зеленом погосте святилища миссис Тушетт и предала земле тело сына. Она стояла на краю могилы, Изабелла – рядом с ней. Сам могильщик не обстряпал бы похороны практичнее миссис Тушетт. Событие вышло траурным, но не суровым и не тяжким; во всем происходящем чувствовались мягкость, доброта. Погода сменилась и стала ясной; день, один из последних, по-майски коварных, выдался теплый и безветренный, воздух был прозрачен; цвел боярышник и пели дрозды. Ежели при мысли о мистере Тушетте у кого и возникала грусть, то не особо сильная, ведь смерть его не была жестокой: умирал он уже очень давно и был готов к ней; оставалось лишь дождаться. В глазах Изабеллы скопились слезы, однако слезы эти не застили ей взора. Сквозь них она видела, какой чудесный стоит день, как прелестна природа, как мил старый английский погост; различала склоненные головы добрых друзей. Пришел лорд Уорбертон и группа незнакомых джентльменов; некоторые из них, как выяснилось позднее, участвовали в делах банка. Явились и другие знакомые: среди первых – мисс Стэкпол и подле нее честный мистер Бантлинг; еще Каспар Гудвуд – голову он держал выше прочих и склонял ее реже. Изабелла почти все время ощущала на себе взгляд мистера Гудвуда; в то время, как остальные упирали взоры в дерн, он таращился на нее – суровей, чем обычно на людях. Впрочем, она не подавала виду, будто заметила его; лишь удивлялась его задержке в Англии, закономерно отмечая про себя, что он, сопроводивши Ральфа в Гарденкорт, должен был бы уехать. Эта страна мало ему нравилась. Однако он пришел, подчеркнуто заявляя о своем присутствии, и нечто в его поведении как бы предупреждало: намерения у него непростые. Изабелла старалась не встречаться с ним взглядом, и хотя в его глазах, определенно, читалось сочувствие, он вызывал у нее неловкость. Когда небольшая группа гостей разошлась, пропал и он, и единственный, кто захотел поговорить с Изабеллой – хотя с миссис Тушетт и беседовало несколько человек, – так это Генриетта Стэкпол. Генриетта плакала.
Как и хотел Ральф, Изабелла не стала торопиться с отъездом из Гарденкорта. Себе говорила, что просто побудет с теткой из простого милосердия. Счастье, что нашлась столь славная причина, ведь иных попросту не было: свое дело Изабелла сделала, исполнила то, ради чего покинула супруга. Тот ждал ее в другом городе, в иной стране, считая часы в ее отсутствии; при таком раскладе мотив остаться требовался поистине железный. Мужем Осмонд был не из лучших, однако это сути не меняло; брак сам по себе накладывал определенные обязательства, никак не зависящие от меры доставляемого супругам счастья. О муже Изабелла старалась думать как можно реже, однако сейчас, оказавшись вдалеке, неподвластная его чарам, вспоминала о Риме с неким душевным трепетом: его образ вызывал пронизывающий холод, и она спешила укрыться в самой глубокой тени Гарденкорта. Она проживала день за днем, все откладывая неизбежное, закрывая глаза и стараясь не думать. Знала, что должна решать, но не решала ничего; сам ее приезд не был решением. Она лишь отправилась в дорогу. Осмонд как не писал ей, так и, наверное, не напишет, он все оставит на нее. Она не слышала ничего от Пэнси, однако тут все было просто: отец велел ей не писать.
Миссис Тушетт не возражала против общества Изабеллы, но и помощи никакой не оказывала; она как будто погрузилась, без живости, но с абсолютной ясностью, в раздумья о выгодах своего нового положения. Оптимистом миссис Тушетт не была, хоть даже из болезненных происшествий умела извлечь определенную пользу. Таковая состояла в мысли о том, что, в конце концов, несчастье постигло другого: смерть есть событие нерадостное, однако в данном случае она забрала сына, не ее. Миссис Тушетт никогда не льстила себя тем, что ее собственная смерть огорчит хоть кого-нибудь, кроме миссис Тушетт. Ее дела обстояли куда лучше, чем у бедняги Ральфа, оставившего позади земные блага и всякую обеспеченность; ибо самое худшее в смерти, по мнению миссис Тушетт, заключалось в том, что оставленным тобою могут воспользоваться. Сама же она никуда не делась и была начеку. Незамедлительно, в вечер похорон дала Изабелле знать о некоторых завещательных распоряжениях Ральфа. Он говорил матери обо всем, советовался. Денег ей не оставил, но в деньгах она, само собой, и не нуждалась. Вместо этого сын завещал ей мебель Гарденкорта, не считая картин и права пользования домом в течение года, за который его надлежало продать. Вырученные средства должны были составить пожертвование в пользу больницы для бедняков, страдающих той же хворью, что унесла Ральфа; исполнителем по этой части завещания назначался лорд Уорбертон. Прочая часть собственности усопшего, подлежащая изъятию из банка, распределялись по различным завещательным дарам – и доля от них досталось кузинам из Вермонта, к которым папенька Ральфа и так уже был щедр.
Имелось еще несколько пунктов, поменьше.
– Некоторые из них невероятно любопытны, – сказала миссис Тушетт. – Ральф завещал внушительные суммы незнакомым людям. Он дал мне список, и я поинтересовалась некоторыми именами из него. Оказалось, это те, кому он в разное время нравился. Похоже, Ральф посчитал, что тебе он не нравился, ибо тебе не оставил ни гроша. По его мнению, отец и так обошелся с тобой прилично, и я склонна согласиться. При этом не хочу сказать, что Ральф на тебя затаил обиду. Картины следует раздать: он их распределил, по одной, как небольшие сувениры. Самый ценный идет лорду Уорбертону. И как ты думаешь, что Ральф сделал с библиотекой? Напоминает розыгрыш. Он оставил ее твоей подруге, мисс Стэкпол, «в знак признания ее вклада в литературу». Это он про то, как она его из Рима сопровождала? Тот еще вклад в литературу! В библиотеке множество редких и ценных томов, а раз она не может таскать их все с собой по миру в чемодане, он ей советует все пустить с молотка. Само собой, мисс Стэкпол продаст книги через «Кристис», а на вырученные средства откроет газету. Может, это будет вклад в литературу?
Изабелла воздержалась от ответа, поскольку свой лимит на вопросы тетка исчерпала еще в первый день. К тому же никогда еще литература не была Изабелле так безынтересна, как сейчас, о чем она узнала, сняв с полки один из редких и ценных томов, упомянутых миссис Тушетт. Читать никак не получалось; внимание было на редкость непослушным. Однажды, спустя неделю после церемонии на кладбище, Изабелла, сидя в библиотеке, битый час пыталась сосредоточиться; однако взгляд то и дело соскальзывал со страниц в сторону окна, выходившего на длинную дорожку. Так Изабелла и заприметила скромный экипаж, что приближался к двери дома, и узнала лорда Уорбертона, сидевшего в довольно неудобной позе, в углу коляски. Внимательность его светлость всегда проявлял отменную и потому, в сложившихся обстоятельствах, было неудивительно, что он взял на себя труд приехать из Лондона и навестить миссис Тушетт. Само собой, приехал он увидеть именно миссис Тушетт, никак не миссис Осмонд; доказывая себе действительность сей мысли, Изабелла вышла из дома и углубилась в парк.
С самого приезда в Гарденкорт она редко выходила из дома, поскольку погода не располагала к прогулкам. Сегодня же вечер выдался прекрасный, и поначалу мысль о прогулке показалась отличной. Догадка, которую я упомянул, была вполне правдоподобной, но успокоиться Изабелле не помогла, и ежели б вы видели, как ходит она из стороны в сторону, сказали бы, что совесть ее нечиста. Она не испытала умиротворения, когда спустя четверть часа, подойдя к дому, увидела, как из-под портика выходит в сопровождении гостя миссис Тушетт. Видимо, тетка предложила ему поискать Изабеллу. Принимать гостей настроения у нее не было, и будь малейший шанс, она бы ретировалась за одно из вековых деревьев. Однако знала, что ее успели заметить, и ей не оставалось ничего, кроме как подойти.
Лужайка перед Гарденкортом была довольно обширна, и Изабелла шла долго; при этом она заметила, что лорд Уорбертон несколько скованно сцепил руки за спиной и опустил очи долу. Оба, и гость, и хозяйка, показательно молчали; однако даже издалека Изабелла увидела, что взгляд, который миссис Тушетт коротко бросила на нее, исполнен выражения. Им тетя словно бы четко и язвительно говорила: «За этого, исключительно послушного аристократа ты могла бы выйти!» Впрочем, ничего подобного Изабелла не прочитала в глазах самого лорда Уорбертона. Вместо этого в них говорилось: «Мне, право слово, очень неловко, но без вашей помощи не обойтись». Он был очень мрачен, очень вежлив и впервые с тех пор, как Изабелла его повстречала, приветствовал ее без улыбки. А ведь даже во дни горя он всегда начинал разговор с улыбки. Выглядел его светлость чрезвычайно смущенным.
– Лорд Уорбертон любезно приехал навестить меня, – сказала миссис Тушетт. – Он, правда, не ждал застать тебя в Гарденкорте. Мне же сообщили, что тебя в доме нет, и потому я, зная, какие вы с ним старые друзья, предложила самостоятельно искать тебя.
– О, в шесть сорок отходит нужный мне поезд, на нем я успеваю вернуться домой к ужину, – очень невпопад объяснил миссис Тушетт компаньон. – Я счастлив, что вы еще не уехали, – сказал он затем Изабелле.